Отдельные аномалии - Юрий Райн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пришлось тащить Евгения в душ, вызывать обслугу, платить за безобразие, перебираться в русскую парную. В конце концов бедолагу уложили отдыхать в какой-то спаленке, а Андрей, уж коли уплачено, взял на себя обеих девчонок. Надо признать – понравилось. И хватило его на обеих. С избытком даже хватило. Опять же подготовка, ясное дело…
И никаких признаков боли. Вышак.
Однако, ночь подошла к середине, и Андрею подумалось, что для полноты ощущений неплохо бы еще и поспать. Давно не спал полноценно. В прямом смысле – невыразимо давно.
Только вот сон не шел. Вернулись мысли о том, куда предстоит возвращаться. И мысль о ротации тоже вернулась. И зачесалась невыносимо.
Он разыскал Женю, безжалостно растолкал его, выпил на посошок еще один бокал шампанского, кинул прямо на пол несколько купюр. Вытащил напарника из дома, усадил в машину, сел сам, запустил мотор, погнал в город. Куда, зачем – он не знал. Но оставаться на месте не мог. Просто не мог.
– Куда мы? – промычал праведник.
– На кудыкину гору, – зло бросил в ответ Андрей, все разгоняя и разгоняя «Пассат». – Кончается отпуск, понял? Восемь часов осталось с хвостиком. Куда-нибудь, все равно куда!
Евгений тихо стонал, скорчившись на сиденье и обхватив голову обеими руками.
– Не ной! – прикрикнул Андрей. – Достойно время провели. Сейчас… вот… на три вокзала махнем… не знаю, зачем… видно будет… час убьем, потом другой… а там на минуты счет поведем… сколько есть, все наше!
Не разбирая светофоров, он вылетел на пустынную набережную и прибавил газ. До упора.
Ротация, подумал Андрей. Нет, едва ли. Никто из других грешников ни о чем таком не говорил никогда. Да и потом, если ротация, то просто поменяли бы местами грешника с праведником, и все дела. Без этого идиотского отпуска.
Точно. Если бы те и эти договорились, так бы и делали. Эх, жалость какая… А мысль-то богатая. Может, не доперли? Этого придурка – Андрей покосился на попутчика, – конечно, жаль было бы немного… Но себя-то, вот сейчас, – жальче.
В зеркале заднего вида заиграли сполохи – белые, синие, красные. Донеслось завывание сирены. Менты… Евгений совсем размазался на сиденье. Андрей презрительно скривился, потом вспомнил характерную для Меньших Начальников свирепую гримасу, оскалился, воспроизведя ее, и, уже непроизвольно, зарычал.
Впереди показался большой мост через Яузу. За ним – он хорошо помнил – река круто уходила вправо.
В несколько секунд, за которые Андрей, ожесточенно вдавливая педаль в пол, домчался до моста, перед ним ярко и четко промелькнуло то, что давно, – действительно, очень давно, когда время еще было временем, а память памятью, – равнодушно и безжалостно ломало его. Он уже знал тогда, что привалившие неприятности – вовсе не неприятности, а настоящая беда. И знал, что финал будет плох, хуже некуда, что надежды нет, можно только ждать чуда, но чудес, по всей видимости, не бывает. И даже знал, через сколько дней наступит этот финал. Через семнадцать.
И каждый из отпущенных дней он просыпался перед рассветом, и маялся тоской и безнадежностью, и вставал с мутной головой, и заставлял себя окунаться в какие-то уже необязательные дела, только чтобы отвлечься, а вечером все наваливалось сызнова, и он глушил себя водкой, и, валясь в беспамятство, повторял: вот и еще один день прожит, а я все еще здесь и все еще я.
И так повторялось и повторялось, только сырой холод в груди делался все тяжелее, а дней оставалось все меньше.
Нет, он еще не перестал ждать чуда, потому, наверное, что в безумно далеком детстве всегда верил в лучшее и ни разу не ошибся в этой вере. Но теперь все было по-другому, и с каждым днем ожидание слабело, а спасало, до поры, лишь это, бессмысленное: вот и еще один день прожит, а я все еще здесь и все еще я.
А когда семнадцать дней истекли, пришлось выбирать: предать себя самого или предать других. Он сделал выбор.
А не надо было.
Сделал выбор – не важно, какой, – оказался там, откуда его отправили в этот отпуск. Впрочем, уклониться от выбора означало тогда – и, наверное, всегда – то же самое.
А вот этому повезло, подумал он о судорожно вцепившемся в подлокотники пассажире. Ему, надо полагать, никакого особенного выбора даже не предлагалось. Хотя кто знает… Только, в любом случае, ну его к свиньям, такое везение.
Все, больше не хочу, сказал себе грешник Андрей. Ждать не хочу, часы отсчитывать, минуты.
Пронесшись под мостом, он крикнул:
– Отлично погуляли, Женька! Да и хорош!
И, рефлексам вопреки, удержал руль прямо.
Машина наехала на бордюр, подпрыгнула, проломила ограждение и, описав в воздухе длинную дугу, рухнула в реку.
Вода быстро наполняла салон, праведник что-то верещал, а Андрей молча ждал.
Потом автомобиль исчез, как не было его, и стало уже не нужно дышать.
Первой появилась тускло подсвеченная фигура в бесформенном зеленом балахоне. Андрей посмотрел на нее с надеждой, но свет на какой-то миг сделался по-праздничному ярким, окутал, словно облако, заулыбавшегося Евгения и растаял вместе с ним.
Низко, глухо, гортанно рыкнуло, повеяло холодом. Угловатая желтая тень быстро наплывала на Андрея.
Он еще успел подумать, что надо бы не забыть, при случае, подкинуть Большому Начальнику идею насчет прямой ротации.
И, окунаясь в невообразимый ужас, прокричал:
– Грешник инвентарный номер W7X-430-DDE72904856-XL-912 из краткосрочного отпуска прибыл!
Секретные переговоры
– Ну, ты и местечко выбрал! – недовольно сказал брюнет.
– Зато здесь после бизнес-ланча никого не бывает никогда, – возразил рыжий. – Тихо, спокойно. И, кстати, пиво не разбавляют.
Брюнет брезгливо провел пальцем по трещине на краю дешевого столика зеленой пластмассы, затем вытащил носовой платок и вытер палец.
– А то, можно подумать, нас, – слово «нас» он выделил голосом, – кто-нибудь услышит, если мы сами не захотим! Или даже по минимуму напрягаться неохота? Так бывают отдельные кабинки в ресторанах, слыхал, может?
– Угу, – ухмыльнулся рыжий, – без понтов никак. Оно тебе нужно – внимание лишний раз привлекать? Проще будь, коллега!
– Да пошел ты! – огрызнулся брюнет.
Рыжий осклабился еще шире и помахал рукой официантке, выглянувшей на летнюю веранду заштатного кафе.
– Мне «Туборга» ноль пять, – сказал он, когда девушка подошла к столику.
– Коньяку пятьдесят, – буркнул брюнет. – Какой есть? «Бастион»? Дьявол… Ладно, несите… И орешков каких-нибудь. Все равно, каких…
Эти двое выглядели абсолютно разными, если не считать трудноопределимого возраста – от тридцати до пятидесяти – и среднего телосложения у обоих. Только очень цепкий взгляд, не исключено, зацепился бы за общее свойство – редкое сочетание цвета волос и глаз у каждого. Глаза брюнета сияли небесной лазурью, рыжий был угольно черноглаз. Но эту черноту скрывали солнцезащитные очки, так что странного сходства противоположностей не мог увидеть никто.
А в остальном… Брюнет занимал свой замызганной пластмассовый стул с достоинством какого-нибудь маркиза, если не герцога, – рыжий развалился расслабленно, только что ноги на стол не задрал; на брюнете, как влитой, сидел явно дорогой летний костюм – пестрая рубашка рыжего выбилась из-под ремня потертых джинсов; брюнет был идеально подстрижен и волосок к волоску причесан, гладчайше выбрит – патлы рыжего беспорядочно торчали из-под банданы, а лицо поросло пяти-шестидневной щетиной; брюнет цедил слова – рыжий похохатывал; брюнет, морщась, потягивал маленькими глоточками «Бастион» – рыжий шумно всасывал в себя пиво. Словом, брюнет воплощал собой респектабельность – рыжий был почти вульгарен.
Правда, лексикон собеседники использовали один и тот же, и если речь рыжего звучала органично, то в устах аристократичного брюнета кое-что могло бы показаться не слишком естественным. Но это и все, что, возможно, насторожило бы наблюдателя, и то – лишь исключительно опытного, одаренного и, к тому же, заинтересованного. Да еще нечто неуловимое, недоказуемое и трудно описываемое – какая-то, что ли, нотка превосходства по отношению ко всему окружающему их миру. В то время как другого каждый из них признавал за равного.
Впрочем, никто за ними не наблюдал. Рыжий, надо признать, удачно выбрал место встречи.
– Разговаривать по-русски будем? – спросил брюнет.
– Все равно, – ответил рыжий. – А вообще-то лучше по-русски – я что-то привык.
– Под запись?
– А ты как думаешь? – фыркнул рыжий.
– Окей, – серьезно сказал брюнет.
– Ну, поехали, – рыжий допил пиво и отставил кружку в сторону. – Так что, значит, и вас там допекло, пардон за каламбур? Осознали?
– У нас там, – язвительно сказал брюнет, – начали осознавать серьезность положения еще тогда, когда у вас вообще ничего не понимали. Это же вы всё вот это, – он неопределенно махнул рукой, – принимали за чистую монету. Это же вы, идиоты, радовались… как вы там это называли?.. возрождению духовности! Как дети, чтоб я сгорел! Губы раскатали – навербуем себе, как сыр в масле будем. Ага, навербовали. Дряни всякой невообразимой, с какой стороны не погляди.