Тревожный берег - Владислав Шурыгин

— «Проинформирует»! Ты мне это, Игорь Сергеич, брось. Знаю ваши информации. Распишут, разукрасят, а как копнешь… Ты о недостатках этого Русова спроси. Пост ведь ему доверяем, пять человек, а они не ангелы… Как оно все сочетаться будет, смекаешь?

— Смекаю! — повторил за ротным Маслов.

Воронин вроде бы повеселел, перестал стучать карандашом по планшету. Взглянул на замполита, улыбнулся, как умеют улыбаться сильные, знающие себе цену люди. Выцветшие глаза осветились гордостью: «А вообще-то мне плохого сержанта не дадут».

— Надо к ним завтра съездить. Как настроение и прочес…

— Съезжу обязательно, — кивнул Маслов.

Недавно были они вдвоем на посту 33. Недостатков там уйма, но в этот раз надо отдать должное Воронину, кипятиться он не стал.

Сказал только, что воины поста 33 стоят не на должной высоте, что здесь дом отдыха, а не боевой пост, что Кириленко не научился руководить комсомольцами.

А ко всему расчету относилось: «Уважаемого вами командира Рогачева хотелось бы спросить, будет ли на посту порядок».

Странное воздействие оказывала на солдат такая речь. Они сидели тихие, виноватые, и только Славиков, глядя нм носки ботинок, грустно улыбался.

Неспроста Маслов спросил командира роты, когда ехали назад:

— Иван Ильич, как считаешь, о чем сейчас они думают?

— На тридцать третьем?

— Да.

Воронин сердито свел брони, выбросил окурок за борт тягача:

— Опять не в современном духе? Целовать в лобик их, что ли?

Маслов укоризненно-удивленно:

— Иван Ильич…

— Ну, хорошо. Что там еще не так?

Воронин достает очередную папиросу. Чиркает, но спичка, как назло, гаснет. Он слушает Маслова.

— Мы ведь с тобой фактически разгромили расчет поста. Все разгильдяи, все лодыри. Никто ничего не делает…

— Разгильдяями не называл. А что порядка нет, то нет,

— Верно. Но что же все-таки получилось? Одни только недостатки. А ведь на посту есть и хорошие солдаты. Далакишвили, Кириленко, Славиков… Нужно нам замечать хорошее, а не стричь всех под одну гребенку. Я уверен, сидят они сейчас на посту и думают — все на точке развалилось, разломалось, ни в чем и никогда у них не было порядка. Смотрят на дорогу, по которой мы уехали, и говорят: «До чего же все правильно о нас сказано и глубоко вскрыто». А кое-кто, чего доброго, придет к выводу: «Делай не делай хорошее — для начальства все плохо». И попробуй-ка теперь тот же Рогачев покомандуй ими… Тем более ты пообещал прислать к ним сержанта, способного навести порядок. Одной такой фразой, Иван Ильич, настроили мы людей против этого, еще не приехавшего сержанта.

Воронин только зыркнул глазами, но ничего не сказал. Снял полевую фуражку и провел рукою по редеющим волосам. Стукнул несколько раз ладонью по колену: ну, ну, мол, крой дальше.

А зачем крыть-то? И так все сказано. Придется теперь замполиту выправлять положение. Вот сегодня надо съездить…

— Так кто нового сержанта представит — я или ты?

Маслов развел руками.

— Тут мое слово второе. Ты — командир.

— Ладно. Ты представишь. Завтра в восемнадцать часов вечера. А сейчас — ко мне ужинать. Тараньку достал. Это — вещь.

Офицеры уходят, а из-за угла появляется телефонист Зинько, загадочно улыбается, ныряет в открытую дверь КП.

— Алло, алло, «Шпагат»!

— «Шпагат» слушает!

— Здоров був, Женя! Це Зинько на проводи. Треба «Каму-2».

— Пожалуйста!

— «Кама-2»? Хто на проводи? Бакланов? Вас не треба. Ефрейтора Рогачева треба.

— Занят Рогачев. Я за него. Что там у тебя? Эй, оглох, что ли? Что передать?

— Передайте, що завтра в висемнадцать годын у вас будэ замполит. Вин привезэ нового сержанта. Цей сержант с хозяйства капитана Шахиняна. Кажуть, дюже суворый сержант. Дасть вам пэрцю.

— Кто?

— Сержант, кажу. Хто ж ище?

— Э, стой, милый. А по какому он служит?

— По третьему року.

— Ничего, чай, тоже «старики». Договоримся. Слышь, ты, телефония, а фамилию сержанта знаешь?

— Ни. Бувайте, Бакланов. Пока!

— Пока…

3

И все-таки на этот раз ССО (солдатская служба оповещения) дала маху. Сработала неточно: на пост 33 приехал не замполит, а командир роты.

Кого-кого, а капитана Воронина каждый солдат узнавал за версту. Он сам привез нового сержанта.

Расчет построился. Встал в строй и Рогачев.

Кириленко толкнул ефрейтора в бок:

— Ты что стоишь? Бежи докладывай, видишь — идут.

Рогачов переминался с ноги на ногу, смотрел куда-то в сторону.

— С меня хватит. Я тут больше не начальник.

— Ты ведь старший и должен доложить. Понимаешь?

Без того смуглое лицо Резо Далакишвили стало темным, глаза заблестели.

— Иди, Рогачов, иди, а то скажут, что у нас тут вообще порядка нет, — вставил веское мнение Славиков.

И Рогачов пошел. Глядя ему вслед, стоящий на левом фланге солдат-дизелист Бакланов разочарованно вздохнул:

— Да… Я бы на его месте не пошел. Ведь ни за что сняли человека.

- Казала курица, мени б соколыни крыла.

Бакланом оскорбился. Чего этот Кириленко со своим гумором- юмором… Вмешался Далакишвили. Но Бакланову не составило труда отговориться и от двоих.

— Тише, мальчики, завелись, как блокинг-генераторы, а из-за чего? Хватит!

Том временем Рогачев подошел к капитану. Оценивающе взглянул на стоящего справа коренастого сержанта.

«Сапоги блестят… Собственно, чего им не блестеть — не пешком ведь шел. Заправка ладная — чувствуется третий год службы. Лицо открытое, простое. Смотрит в глаза. Новый сержант. Вместо меня…»

Ефрейтор приставил ногу, лихо приложил руку к панаме (Знай наших, сержант. В свое время неплохие строевики были!). Доложил:

— Товарищ капитан! На посту 33 все в порядке! Ефрейтор Рогачев. — И тут же подумал: «Почему ротный хмурится? Чем-то недоволен. Глаза сердитые».

— Ефрейтор Рогачев! Разучились докладывать?! Когда в последний раз в Устав заглядывали? Три минуты сроку — доложить, как положено. Выполняйте!

Глаза Рогачева расширились, затем сузились. «Вот оно что. Это перед новым сержантом… Понятно…»

Он сердито сверкнул глазами. Хотел что-то сказать, но, вздохнув, произнес:

— Есть доложить, как положено!

Четко повернулся, отошел. Отошел не торопясь. Пройдя несколько шагов, нагнулся, точно поправляя шнурок ботинка. И только после этого побежал. Хмурое лицо капитана посветлело. Сказал сержанту:

— Это — Рогачев. Солдат хороший, специалист в нашем деле золотой, а вот командир… Не получилось командира.

С вершины холма море лежало величественное и ленивое, еще не отошедшее от полуденной дремы. С трех сторон охватывало мыс, на котором предстояло теперь Андрею Русову служить, ослепительно сверкало тысячами зеркальных осколков. Глядя на море, щурясь, Воронин сказал:

— А местность здесь курортная. Когда-нибудь санаторий построят. Чернозему, правда, подвозить много придется… Без него деревья не вырастут. Мы пробовали…

Русов не был настроен на лирику и потому легко уловил ход мыслей командира роты, который без всякого перехода заговорил об «особенностях» поста.

— Раньше тут два разгильдяя было — Цибульский и Бакланов. Они всеми крутили, как хотели. Цибульского мы перевели на другую точку, к капитану Шахиняну. Знакомы? Тем лучше. С Баклановым не миндальничайте. Требуйте построже. С подчиненными философию разводить нечего.

Подошел Рогачев. В темных цыганских глазах лихорадочный блеск обиды:

— Товарищ капитан! Расчет поста 33 в количестве пяти человек по вашему приказанию построен! Ефрейтор Рогачев.

Пе отрывая пальцев от виска, ефрейтор делает шаг в сторону. В его движениях, в самой фигуре подчеркнутое спокойствие и вызывающая лихость. Ефрейтор вроде бы нарочно несколько переигрывает «строевика», но Воронин словно не замечает этого:

— Хорошо. Идемте.

Капитан, Русов и Рогачев направляются к домику, поило которого застыли в строю четверо солдат.

Перед строем капитан останавливается и молча осматривает расчет поста. Чуть заметно качает головой. Смотрит на стоящего рядом Рогачева — и снова на строй. Да… войско. Обмундирование грязное, панамы надеты у кого как, а у Славикова с каким-то вызывающим форсом поля загнуты книзу. У солдата-грузина — тихого симпатичного паренька (капитан почему-то всегда забывает его фамилию) — гимнастерка явно великовата. Даже короткие рукава свисают у него ниже локтей. Что думал старшина, когда выдавал ему обмундирование? Придется сделать старшине Опашко внушение. А Бакланов? Этот похож на смазчика вагонов, гимнастерка и шаровары лоснятся всеми цветами радуги. Правда, ботинки у всех начищены до блеска и имеют вполне солдатский вид.

Воронин здоровается с солдатами. Отвечают громко, но недружно. Выделяется голос Бакланова. Капитан идет вдоль строя, останавливается.