Чёрный ящик - Сергей Алексеев

– Что за мужик наш сосед? Никак не пойму, – неожиданно сказал Гриша и заерзал на ящике. – То ли дундук такой, то ли хитрющий, как одесский еврей.

Я оглянулся на Гришу и снова уткнулся в статью.

– Вообще я такого брата-таежника повидал. Они все любят корчить из себя этаких загадочных лесных мудрецов,- продолжал повар. – Придешь к иному, а он поглядывает исподлобья, бороду оглаживает, улыбается, дескать, трепись, трепись, я-то тебя насквозь вижу. Другой же наоборот, насидится в одиночку в тайге, так не остановишь. Балабонит и балабонит. А этот как баптист какой…

Надо было поспорить с ним, но мне хотелось самому разобраться в своих мыслях. А Гриша все говорил, нарывался на спор, пока я не сказал по-английски – давай спать. Он с готовностью вскочил, отволок свой ящик на место и стал раздеваться. Все два года я видел у повара этот ящик, небольшой, выкрашенный в защитный цвет, с двумя ручками по торцам. В таких ящиках к нам приходили электродетонаторы. Поперек красной полосы небрежно было написано «Гриша». Он никогда не открывался, поскольку был заколочен гвоздями, и что в нем хранилось – никто не знал. Кроме ящика, у Гриши был полупустой рюкзак, в котором он возил пару драных засаленных халатов и штук десять поварских колпаков. Колпаки он стирал каждый день и даже крахмалил. С Гришей, с единственным поваром, разговаривали всегда уважительно, и, когда я пришел в партию, он уже имел там большой авторитет. Поначалу и ящик, и этот непонятный Гришин авторитет меня заинтересовали, но скоро я привык, тем более стал жить с ним в одной палатке.

Мы улеглись с Гришей в спальники, и он сразу же засопел, а я еще долго лежал с открытыми глазами, и в_ ушах вместе со взрывами проносились английские фразы на политические и международные темы, гулкий голос Худякова, вой собак и снова взрывы, от которых вздрагивала земля. Я уснул под этот грохот и тут же увидел прямую, как стрела, просеку и геофизиков, которые один за другим нависали надо мной и все требовали, чтобы я не копался и делал взрыв. Потом оказалось, что я не взрывник в сейсмопартии, а сейсмограф. Что я лежу на земле и слушаю отраженную волну. В руках был сломанный карандаш и английский разговорник, где мне надо вычерчивать кривую. Но вместо толчков отраженной волны я услышал собачий вой и стал записывать его нотными знаками…

Утром, взглянув издали на дом Худякова, я увидел у его крыльца дощатую загородку, которой вчера не было.

– Напугался! – сказал Ладецкий. – Думает, мы собак его уведем. Загородил, а они выли всю ночь…

Однако после первого же взрыва на профиле собаки как всегда примчались к нам, ошалелые и возбужденные. Я подозвал к себе кобеля, и он немедленно, обрадованно подскочил ко мне, ткнулся в колени и завилял хвостом. От вчерашней озлобленности ничего не осталось. Ладецкий подошел ко мне и тоже потрепал кобеля.

– Ишь, ручной стал, – сказал он. – А вчера окрысился на меня, думал, порвет…

Спустя два часа на профиль пришел Худяков.

– Работаете, значит, – сказал он мирно.

– Работаем, – подтвердил Пухов. – А что?

– Так… – бросил Худяков. – К чему она, работа ваша? Для чего взрываете?

– Землю прослушиваем, – улыбнулся Ладецкий. – Узнаем, что в ней лежит.

– Ну и узнали? И чо тут под Плахином лежит?

– Камералыцики расшифруют записи – узнаем, – бойко доложил Ладецкий. – Может, и нефть лежит.

– Э-э… нефть… – протянул Худяков многозначительно. – И долго вы тут греметь собираетесь?

– До осени, а потом еще и зимой, по болотам, – объяснил Пухов. – Так что, дорогой сосед, нам еще долго вместе жить.

Худяков промолчал, оглядел просеку, вездеход-буровую, что виднелась в ее створе, вздохнул и поплелся назад. Собаки бросились к нему, заюлили возле ног, кобель все пытался прыгнуть ему на грудь, забегая вперед, а сука норовила лизнуть руку, но Худяков брезгливо отдергивал ее и замахивался на Шайтана.

После обеда я отправился на соседний профиль, где буровики за ночь прошли несколько скважин, и столкнулся там с Худяковым. Он стоял у лиственницы, привалившись к ней плечом, и наблюдал, как геофизики устанавливают сейсмографы. Собаки сидели по обеим сторонам от него и тоже глядели на бегающих по профилю людей. Я опустил заряд, разбросил провода и подал сигнал «в укрытие». Худяков не побежал, а присел на месте и стал выглядывать что-то в небе. Собаки подняли головы и залаяли. Сирена провыла, и я крикнул Худякову:

– Ложись! Собак держи!

Он послушно выполнил команду, и я, встав на корточки, начал подключать клеммы аккумулятора. Завернул барашек-гайку первой и только прикоснулся проводом к другой, как ударил взрыв. Я от неожиданности пригнулся, конечно, запоздал, и брызги грязи больно стеганули по лицу. Я отбросил машинку и сел, соображая, что могло произойти.

– Мельников! Чего у тебя там? – заорал Пухов и, поднявшись с земли как с низкого старта, побежал ко мне, Он увидел грязь на моем лице, сел рядом и начал ругаться. – Я тебе давно говорил, сделай магистральный провод длиннее. Лень-матушка замучила? Так без глаз останешься…

– Его же после каждого взрыва по два метра отрывает, – объяснил я, – да и не в проводе дело…

– А в чем?

– Машинка, вроде, замкнула или кнопка…

Я несколько раз надавил кнопку: она работала исправно. Отвинтил крышку, заглянул внутрь – все на месте.

– Значит, блуждающие токи,- предположил я.

– Токи… – проворчал Пухов. – Сам блуждаешь где-то…

Я оглянулся назад и поймал взгляд Худякова. Он стоял в прежней позе, привалившись к дереву, и улыбался. Собаки неподвижно сидели возле и тоже щерили в улыбке желтые зубы.

С того дня Худяков почти каждый день стал приходить на профили. Он почти ни с кем не разговаривал, молча наблюдал за нашей работой, потом сидел с нами в обед возле, костра, но не ел, а без конца сворачивал цигарки и курил. Всякий раз, когда я начинал крутить ручку сирены, он вздрагивал, смотрел в небо и плюхался на живот, крепко прижимая к себе собак. Мы постепенно начали привыкать к нему. Многие уже окликали его, здоровались, а то и просили помочь что-то подержать или принести. Однажды утром он пришел в лагерь и принес мешок вяленой рыбы. Подал Грише и проронил:

– Если свежей надо – скажите, поймаю…

– Надо! – ухватился Пухов. – Ты, вместо того чтобы ходить с нами по профилям, ловил бы нам рыбу. А то зима длинная…

– Ишь ты какой! – вдруг взвился Худяков. – Ловил бы лучше… Ему лови, а он будет есть!

– Да ты не бойся, заплатим, – успокоил его Пухов. – Если хочешь – оформлю тебя проводником. Рублей двести в месяц обеспечено.

– Заплатим-заплатим! – недовольно протянул Худяков и ушел на свой конец поселка.

– Он что, от денег отказывается? – удивился Гриша. – Вот дурак-то…

– Он зависимым не хочет быть, – предположил Ла-децкий. – Привык жить без начальства, вольным…

Два дня Худяков не появлялся. Собаки по-прежнему бегали к нам в лагерь и на профили, кормились на кухне объедками, иногда собачник Ладецкий жертвовал им половину своего ужина, оглаживал заметно поправившиеся бока псов, ласкал и холил чужих, как своего толстомордого боксера. Худяков появился в лагере, когда я с Пуховым составлял акт на списание взрывчатых материалов. Он пришел к начальнику в палатку и заявил:

– Принимай на работу. Обещание не забыл?

Пухов заставил писать заявление, тут же подписал его и положил в ящик.

– Кроме рыбы, нам бы еще мяса на зиму заготовить, – сказал он, – лицензии на сохатых нам привезут.

– Ладно,- отозвался Худяков. – Заготовлю.

– Тут мы еще избу собираемся рубить. Зимовать-то надо где. Поможешь? – продолжал Пухов. – А то у нас плотников путевых нету.

– Ладно, – повторил Худяков. – Сумеем…

– Ну и тайгу нам покажешь, где лучше профиля потянуть, откуда к болоту подходить.

– Покажу,- выдохнул Худяков, – Только собак моих не приманывайте… Не приманывайте!

Теперь он каждое утро исправно приходил в лагерь на планерку, молча отсиживал полчаса и шел на рыбалку. Собаки постоянно находились с ним и прибегали к нам только ночью. И то он призывал их выстрелом и, видимо, сажал на цепь. Как-то Шайтан и Муха (так звали суку) пришли рано утром и попали на глаза Ладецкому. Тот сразу принес сахар и стал скармливать его кусочками, присев на корточки перед ними. Он не заметил, как подошел Худяков, удивительно, но не заметили хозяина и собаки. Я в это время сидел возле склада и готовил заряды. Неожиданно услышал визг и приглушенную ругань. Рассвирепевший Худяков бил палкой Муху, прижимающуюся к земле, а Шайтан, готовый к прыжку, злобно ворчал на Ладецкого. Я побежал к ним. Худяков бросил палку, ухватил Ладецкого за грудки и, подтянув к себе, прохрипел:

– Еще раз увижу – убью, понял?

Затем выпустил его и направился к своей избе. Подскочил Пухов, началось разбирательство. Пухов нагнал Худякова, долго шел с ним рядом, что-то говорил, объяснял, махал руками, потом вернулся и заявил: