Чёрный ящик - Сергей Алексеев

Я очнулся. Гриша дергал меня за грудки, кричал и заколачивал ногу в сапог.

– Подъем! Медведь в поселок пришел!

Где-то за палаткой остервенело лаяли собаки.

Я выскочил из палатки. На улице светало, дождь кончился, но из-за реки несло хмарь. Собаки рвали зверя где-то на окраине Плахино. От шалаша торопливой походкой шагал Худяков с одностволкой в руках. Гриша устремился на собачий лай, но Худяков резко крикнул:

– Назад!

И прибавил шагу. Густая высокая трава мешала разглядеть, что происходит там, откуда доносился яростный лай и глухой рык медведя. Мы подходили тесной цепочкой, причем я оказался в середине. Смотреть под ноги было некогда, и я ухнул в какой-то подпол, вскочил, догнал Худякова с Гришей, и в этот момент мы увидела горбатую звериную спину, мельтешащую среди мелкого осинника, и Шайтана, который стремился осадить медведя и уже не лаял, а хрипел. Гриша вскинул ружье.

– Не стреляй! – заорал Худяков и вырвался вперед. – Я те стрелю, в душу мать!

Медведь ломанулся вперед, взвизгнула Муха, отскакивая в сторону, все пропало в густых зарослях, только гудел и трещал колодник.

– Уходит! – завопил Гриша. – А ты – не стреляй!

Худяков взял ружье под мышку и как-то неловко затрусил, хлопая голенищами сапог. Его спина в армейской зеленой телогрейке мелькала у меня перед глазами, заслоняя опушку тайги. Мы выбежали на место схватки, когда позади послышался крик Ладецкого:

– Сто-ой!

Я оглянулся. Ладецкий с пуховским карабином наперевес догонял нас широкими скачками.

– Вы куда без меня? – спросил он так, словно догонял поезд. – Это мой зверюга! Слышь, Худяков? У меня карабин, дайте мне первому…

– Погоди… – неожиданно рассмеялся Худяков. – Ишо рано… Кого стрелять-то?

Он прибавил шагу. В лесу мы как-то сами по себе перестроились и побежали колонной по одному. Легкий водяной смог висел в воздухе, холодил дыхание, взбодряя, разгоняя остатки сна. Я уже был мокрый до пояса, однако беспокоило не это. Впопыхах обулся на босую ногу – ни носков, ни портянок, и уже чувствовал, что на левой ноге выше пятки вовсю трет. Худяков двигался впереди, не позволяя себя обгонять. Ладецкий, забываясь, начинал вырываться из колонны, забегать вперед, но получал крепкий мат и вновь пристраивался за мной. Гриша, словно потеряв интерес к охоте, тянулся в самом хвосте.

– Эх! – восклицал Ладецкий. – Приеду домой, расскажу, как за медведем бегали – со смеху умрут!

Мы пробежали около двух километров, но собачий лай все удалялся, глох в мягкой туманной мгле. Миновали старый горельник с черными столбами обуглившихся деревьев и буреломником, перескочили болотце и нырнули в густой пихтовый подлесок. Я потерял голос собак, но Худяков продолжал бежать, не меняя направления. Потом он начал останавливаться и слушать. Мы чуть не натыкались на него, тоже слушали и тяжело дышали.

– Туда! – бросал Худяков. – Ишь, ходом идет… Примерно через час гонки лай стал приближаться, но уходил влево. Мозоль на моей ноге уже образовалась и, казалось, вот-вот должна была лопнуть. Разуться бы да посмотреть…

– Спрямим, – предложил Худяков и понесся с горы вниз, чуть ли не назад. Бежал он как-то неловко, стремительно уворачивался от сучьев, прыгал через колодины. На подъеме я сорвал дыхание и теперь никак не мог взять нужный темп. Ладецкий за мной двигался ровно, без рывков, словно бегун на большие дистанции. Он мог в любую минуту наддать и оказаться впереди всех. Гриша отставал уже метров на полста. Изредка он что-то выкрикивал, но что, разбираться было некогда. Худяков перешел на шаг. Лай собак слышался где-то рядом. Мы снова выскочили на горельник, то ли на тот же, то ли на новый. Листья с осинника опали, но заросли малинника, густого и зеленого, как трава в Плахино, скрадывали обзор. Я забрался на высокий пень, огляделся. Метрах в ста кусты шевелились, мелькала широкая бурая спина, взвизгивали невидимые собаки.

– Держат! – крикнул я. – Вижу!

Худяков взял ружье на изготовку и пошел еще медленнее.

– Быстрей! – торопил Ладецкий. – Уйдет!

Но вперед больше не рвался. Мы продрались сквозь малинник, угодили в лабиринт из обгорелого ветровала, выпутались. Зверь и собаки были совсем близко. Слышно было отрывистое дыхание медведя, злобный бессвязный лай охрипших собак и звонкий треск сухого малинника. Мне почудилось, что я на мгновение увидел налитые кровью глаза зверя и собачьи пасти, забитые медвежьей шерстью.

– Я бью первый! – предупредил Ладецкий и, обогнав меня, пошел рядом с Худяковым.

– Не лезь, – спокойно сказал Худяков, не сводя глаз с места, где шла схватка. – Эй ты… взрывник! – окликнул он. – Тебя это… как зовут?

– Виктор,- ответил я и просунулся между Ладецким и Худяковым. Худяков остановился и полушепотом сказал:

– Стрелять, когда я скажу. А ты, Витька, гляди, чтобы этот… – он кивнул на Ладецкого, – не выпалил раньше, из-за моей спины.

И, не оглядываясь, пошел вперед. В это время нас догнал Гриша, без колпака, в халате, изодранном снизу на ремни. Бесцеремонно оттолкнув меня, ринулся за Худяковым.

– Сейчас я его свалю… – задыхаясь, пробормотал он. – Копаетесь тут…

Вдруг пронзительный, почти человеческий, крик резанул по ушам. Мне сначала показалось, что закричал Худяков, но в следующее мгновение желтый ком взлетел над кустами и упал в малинник.

– Эх-х, сука, зацепил! – простонал Худяков и побежал. Однако оборванный криком лай снова зазвенел. Надо стрелять, но стрелять не в кого! Треск, хрип, мельтешение. Секундного замешательства собак хватило зверю, чтобы отбить атаку и уйти. Он был совсем рядом, в тридцати метрах от нас! А теперь уходил огромными скачками, смахивая по пути сухостойные обгорелые деревца. Собаки, визжа и постанывая, кинулись следом. Когда мы выбежали к пятачку с развороченным валежником и поломанными кустами, их лай уже едва доносился. Худяков зарыскал по кустам, пощупал что-то на земле и обрадованно сказал:

– Крови нет! Хорошо!

– Чего хорошего? – откликнулся Ладецкнй, вешая карабин за плечо. – Упустили…

– Собачки после болезни слабоваты, – виноватым тоном проронил Худяков, – не могут удержать…

– Собачки твои… – буркнул Гриша. – Зря только бежали, как дураки ломились…

– Ну чо? – спросил Худяков. – Догонять будем?

– Догонишь тут как раз, – махнул рукой Гриша. – Он же зверь, у него сила немереная, а мне надо завтрак варить… Ну и охота, в мать ее…

– Пошли! – бросил Ладецкий. – Догоним, куда он денется.

– Ты, Витька, пойдешь? – спросил Худяков.

Я пошевелил пяткой, где волдырь уже раздулся, наверное, с кулак и согласился.

– А ты можешь сваливать в лагерь, – предложил Грише обрадованный Ладецкий. – Кипятить воду. Мяса принесем!

– Хэ! – воскликнул Гриша. – А где он, твой лагерь? Я отсюда в жизнь один не выйду!

– Тогда давай с нами, – бросил Худяков и прислушался. Лай, казалось, пропал совсем.

– Там, – сказал Ладецкий и показал вправо. – Слышь?

– Там эхо, – Худяков мотнул головой, вскинул ружье и зашагал к опушке гари, в противоположную сторону.

Мы шли часа два. Я давно уже не слышал ни лая, ни рева медведя. Снова начал моросить дождь. Хрустели сучья под ногами, хлюпали болота, шуршали ворохи опавших листьев и саднила никак не лопающаяся мозоль. Я уже потерял к охоте интерес, и мне было безразлично, догоним ли мы зверя, остановят ли его собаки когда-нибудь. Я шел, глядя под ноги, и тихонько поругивал мгновение, когда вылетел с ружьем из палатки и помчался черт знает куда, поругивал Гришу, который тащился опять позади и что-то бурчал. Худяков шагал как заведенный, неторопливо, но быстро, успевал отводить ветви деревьев, чтобы идущего за ним не хлестало по лицу, выискивать следы, когда проходили по вязким местам, и слушать собачий лай. Ладецкий шел уверенно и прочно, будто знал, что идти еще далеко и надо экономить силы и дыхание. Через час я наконец услышал гулкий, далекий лай, похожий на журавлиный клекот. Тайга поредела, начались густо заросшие травой луговины, потянулись осиновые гривы, голые и холодные под низким серым небом. Я потерял счет времени. Пасмурный осенний день казался бесконечно длинным, как и таежные километры.

– Держат, – сказал Худяков и сдернул ружье с плеча.

– Нет уж, дорогуша, – произнес Ладецкий и обошел Худякова. – С твоей методой мы за неделю этого медведя не убьем. Я впереди пойду.

Худяков молча взял его за плечо и негромко приказал:

– Назад.

– Чего ты раскомандовался? – взвился Ладецкий. – Хозяин нашелся…

– Ты мне собак перестреляешь! Дур-рак… – глаза Худякова сверкнули. – Сунься только…

Мы увидели зверя на чистой лужайке, зажатой с двух сторон темными стенами пихтачей. Нет, Худяков ошибся. Собаки не держали его. Медведь упрямо двигался вперед, а когда псы надоедали ему, он садился, молча отмахивался от них и брел дальше. Огромная бурая глыба двигалась как танк, и собаки дурели от бессилия, скакали вокруг, изредка делая резкие выпады к неприступным медвежьим бокам.