Пляска смерти - Бернгард Келлерман

Зазвонил телефон. Клотильда торопливо сняла трубку. Разговор шел о прогулке верхом после обеда. Клотильда с радостью согласилась принять в ней участие.

Фабиан воспользовался случаем и поднялся.

– Вспомните, – настойчиво продолжала баронесса, как только Клотильда положила трубку, – о хозяине «Карпа». Да, да, именно о нем. Сын простого трактирщика, отец его содержал трактир «Золотистый карп». А сейчас? Кто он, по-вашему? Гаулейтер! Первый человек, полновластный повелитель! Более того. Я расскажу вам историю Ганса Румпфа…

Фабиан прервал ее. Он встал и поклонился.

– Я бесконечно сожалею, что должен покинуть дам. Но у меня столько неотложных дел…

Он быстро пошел по коридору. До его ушей донесся звонкий смех Клотильды.

IV

Фабиан торопливо вышел из дому. С портфелем из желтой свиной кожи в руках он деловито шагал по городским улицам. С ним то и дело здоровались, и он едва успевал снимать шляпу, отвечая на приветствия. Его желтый портфель знал весь город; Фабиан состоял членом всех видных кружков и обществ: Конкордии, музыкального и театрального ферейнов, теннисного клуба, мужского квартета, общества содействия процветанию города и т. д. и т. п. И почти в каждом из них занимал почетное положение. Ни одно общественное мероприятие в городе не обходилось без его участия.

Городской шум и суета были ему приятны и заставляли позабыть о долгих месяцах пребывания на скучном курорте для сердечнобольных. Автомобильные гудки, звонки трамваев, люди, торопливо пробегающие по улицам, – все это наполняло его новым, большим, жизнеутверждающим чувством.

Фабиан был видный, хорошо сложенный мужчина с безукоризненными манерами. Его покрытое легким деревенским загаром лицо, вьющиеся каштановые волосы и живые серо-голубые глаза были, пожалуй, даже слишком красивы. К тому же он слыл одним из первых щеголей в городе и проявлял почти мелочную заботу о своей наружности.

Сначала Фабиану казалось, что за время его отсутствия ничего не изменилось, и, только приглядевшись как следует, он заметил много разных перемен.

Книготорговец Диллингер – Фабиан был его постоянным покупателем – расширил свой магазин, захватив лавку соседа. Странно! Прежде этот Диллингер считался демократом социалистического толка, многие даже называли его коммунистом; а теперь его витрина полна национал-социалистских листков и открыток с портретами нынешних правителей. А вот и сам Диллингер, миниатюрный, приглаженный человечек, кладет на витрину книгу с иллюстрациями явно антисоветского характера. Даже в пышной витрине ювелира Николаи Фабиан обнаружил под лавровым деревцем бюст фюрера. Пройдя еще несколько домов, он поравнялся с мастерской портного Мерца, – окно завалено рулонами желтого и коричневого сукна; возможно ли, что он, Фабиан, сегодня впервые видит их? Мерц, седой старичок с почти прозрачным лицом, стоя в дверях своей мастерской, почтительно приветствовал Фабиана.

– Ваше зимнее пальто готово, господин доктор, – сообщил он.

Фабиан ответил, что на днях зайдет за ним.

Повсюду он натыкался на эмблемы, значки, фотографии и бюсты фюрера. Или он раньше просто не замечал их?

Фабиан завернул на площадь Ратуши, где сегодня, как и всегда по средам и субботам, был базар. Он немного постоял, радуясь суете, оживлению и солнцу, заливавшему площадь.

Затем он пробрался между хлопотливыми хозяйками, крестьянскими женщинами и целыми грудами корзин с овощами к своему любимому фонтану в углу площади. Годами он каждый день видел его перед собой и сегодня приветствовал с особой радостью, как старого друга. Он даже улыбнулся ему. Фигура стройного юноши посреди бассейна задумчиво отражалась в воде. В городе этот фонтан называли «Фонтаном Нарцисса». На мраморном бассейне четкими буквами была выгравирована фамилия: Фабиан. Это была скульптура его брата Вольфганга, к которому он относился с любовью и восхищением.

Нехорошо, что за время отпуска он написал Вольфгангу всего несколько открыток. Во искупление своей вины Фабиан решил, что первый его визит будет к брату. Другие подождут.

Ратуша в нескольких шагах от Рыночной площади, построенная в стиле модернизированного барокко, несмотря на всю свою пышность и роскошь, производила казенное, будничное впечатление. Чего-то ей недоставало, а чего именно, никто не знал. Неподалеку от главного входа с широкой, торжественной лестницей находилась лестница поуже, которая вела в служебные помещения. По ней обычно подымался Фабиан, заведовавший юридическим отделом магистрата и, кроме того, имевший обширную частную адвокатскую практику. Никого не встретив в пустом, холодном вестибюле, через который проходили только чиновники, Фабиан торопливо взбежал по лестнице в свой кабинет.

Он хотел отпереть дверь, но ключ не влезал в замочную скважину; значит, изнутри вставлен другой. Фабиан растерянно отступил: не ошибся ли он этажом? Но в эту минуту за дверью послышались чьи-то шаги, она распахнулась, и на пороге выросла долговязая фигура какого-то молодого человека. Его длинная деревянная физиономия казалась выточенной грубым резцом. Цвет лица у него был землистый, как у человека, ведущего беспутный образ жизни.

– Что вам угодно? – холодно и отрывисто произнес молодой человек с деревянной физиономией, глядя сверху вниз на Фабиана.

Фабиан смотрел на него, раскрыв рот от изумления. Не снится ли ему все это, спрашивал он себя, пытаясь в то же время разгадать таинственное появление этого молодого человека, ростом на целую голову выше его.

Медленно отступая, он всматривался в неподвижное, застывшее и в то же время надменное лицо долговязого парня и вдруг стал припоминать. Молодой человек работал когда-то у советника юстиции Швабаха то ли практикантом, то ли стажером, и Фабиан несколько раз обсуждал с ним разные юридические вопросы. Фамилия его, кажется, Шиллингер или что-то в этом роде. Насколько ему помнится, это был студент-неудачник, с грехом пополам сдавший несколько экзаменов. Советник юстиции Швабах, не способный обидеть даже мухи, держал его одно время у себя из доброты душевной и еще каких-то никому не ведомых побуждений. Молодой человек слыл фанатичным приверженцем нацистской партии, и теперь Фабиан ясно вспомнил, что не раз встречал его за сбором пожертвований.

Он вдруг почувствовал всю унизительность своего положения, и кровь бросилась ему в лицо. Смешно вот так, ни слова не говоря, торчать перед надменными взорами этого молокососа!

– Господин Шиллингер, если не ошибаюсь? – произнес он наконец. – Вы, конечно, понимаете, что я несколько удивлен? – Он сразу овладел собой и даже улыбнулся своей подкупающей улыбкой.

Долговязый молодой человек сухо поклонился, причем создавалось впечатление, что у него сгибается только верхняя половина туловища, нижняя же остается неподвижной, и растянул толстые губы, что, видимо, должно было обозначать улыбку.

– Моя фамилия Шиллинг, – холодно ответил он. – Если не ошибаюсь, господин доктор Фабиан?

После того как Фабиан утвердительно кивнул головой, он открыл дверь пошире и нескладным жестом пригласил его войти. Голос его звучал несколько более приветливо, когда он сказал:

– Пожалуйте! Я уже неделю как назначен заведующим юридическим отделом. Что касается вашей дальнейшей деятельности, то вы все узнаете из письма, которое уже давно дожидается вас. – Молодой человек подошел большими шагами к письменному столу и протянул Фабиану письмо в коричневом конверте, из чего явствовало, что это служебное уведомление. – Прошу.

Фабиан почувствовал, что колени у него подгибаются, а сердце учащенно бьется. «Эх, опять сердце», – промелькнуло у него в голове. Дурные предчувствия овладели им.

– Мы несколько раз встречались с вами у советника юстиции Швабаха, коллега, – к собственному изумлению, спокойно проговорил он и взял письмо, – но вы, кажется, давно уже расстались с ним, – добавил он непринужденным тоном, как бы желая завязать пространную беседу. Он даже положил шляпу и желтый портфель на знакомую этажерку с книгами, вид которой успокаивающе действовал на него.

– Я сдавал не сданные в свое время экзамены, – отвечал Шиллинг и обратил взгляд к высокому окну, давая этим понять, что не расположен вступать в продолжительный разговор. Он даже отвернулся, и Фабиан увидел прыщи и угри на его щеке.

– Разрешите мне задержать вас на минуту. Ведь это служебное письмо, – вежливо обратился он к долговязому.

– Пожалуйста, – безразлично отозвался тот, не поворачивая головы и недвусмысленно намекая Фабиану, что хотел бы избавиться от него как можно скорее.

Но Фабиан уже пробежал глазами письмо. Он был просто-напросто уволен, и теперь ему предлагалось ожидать нового назначения. Внизу стояла подпись того человека, чью фамилию Фабиан вчера впервые услышал: Таубенхауз.

Фабиан побледнел. Дурное предчувствие оправдалось. Но он быстро овладел собой, подошел к молодому человеку и протянул ему руку.