Семь дней творения - Марк Леви

Сейчас Михаил остановился перед Софией с папкой под мышкой. Она вскочила и обняла его.

— До чего здорово снова тебя увидеть! Это ты меня вызвал?

— Да. То есть не совсем… Подожди здесь, — сказал Михаил. — Сейчас я за тобой вернусь.

У него был не свойственный ему напряженный вид.

— Что происходит?

— Не сейчас, позже объясню. Сделай милость, вынь изо рта эту конфету, прежде чем…

Секретарша не оставила ему времени договорить: его ждали. Он заторопился дальше по коридору. Оглянувшись на ходу, он подбодрил Софию взглядом. Из большого кабинета до него уже доносились обрывки оживленного разговора.

— Нет, только не в Париже! Там вечно бастуют, там тебе было бы куда проще: что ни день, то демонстрация! Не настаивай… Столько это длится, а они ни разу не остановились, чтобы сделать нам приятное!

Воспользовавшись короткой паузой, Михаил поднял руку, чтобы постучать в дверь, но рука замерла в воздухе, когда голос Господина произнес еще громче:

— Азия и Африка тоже не годятся!

Михаил согнул указательный палец для стука, но его рука опять застыла в нескольких сантиметрах от двери, потому что в кабинете громко раздалось:

— Никакого Техаса! Ты бы еще Алабаму предложил!

Третья попытка Михаила постучаться оказалась такой же неудачной, хотя голос в кабинете стал тише.

— А может, прямо здесь, как ты думаешь? Не такая уж плохая мысль… Не придется зря колесить по свету, к тому же мы давно оспариваем друг у друга эту территорию. Предлагаю Сан-Франциско!

Тишина означала, что наступил удобный момент. София проводила Михаила, исчезающего за дверью кабинета, робкой улыбкой. Когда дверь за ним закрылась, София повернулась к секретарше.

— Кажется, он взволнован?

— Да, с самого начала западного дня, — последовал уклончивый ответ.

— Из-за чего?

— Я многое здесь слышу, но в тайны Господина все-таки не посвящена. К тому же вы знаете правила: мне ничего нельзя рассказывать, если я дорожу своим местом…

Секретарше стоило большого усилия промолчать целую минуту, потом она не выдержала:

— Строго по секрету, только между нами: будьте уверены, не одному ему приходится несладко. Рафаил и Гавриил провозились всю западную ночь, Михаил присоединился к ним с наступлением восточных сумерек. Похоже, дело дьявольски серьезное.

Софию забавлял чудной лексикон Агентства. Впрочем, мыслимое ли дело — отсчитывать здесь время в часах, когда в каждом часовом поясе на земном шаре время свое? Когда она в первый раз иронически отозвалась об этом, наставник-поручитель объяснил, что всемирный охват деятельности Агентства и языковые различия его персонала обуславливают некоторые принятые здесь специфические выражения и другие особенности. Запрещалось, к примеру, обозначать тайных агентов цифрами. Некогда Господин сам выбрал первых членов своего ближнего круга и дал им имена, и это вошло в традицию… Координации деятельности CIA и ее иерархическому построению способствовал свод простейших правил, очень далеких от принятых на земле представлений. Ангелов всегда различали по именам.

…ибо так принято было с начала времен в доме Господнем, называемом также CIA— «Координационным Центром Ангелов».

Господин расхаживал по кабинету с озабоченным видом, заложив руки за спину. Иногда Он останавливался и смотрел в большое окно. Густой облачный слой внизу полностью скрывал землю. За необъятным оконным проемом раскинулась бескрайняя синева.

Он раздраженно покосился на длиннющий стол для переговоров, протянувшийся через весь кабинет и упиравшийся в дальнюю стену. Повернувшись к столу, Господин толкнул локтем стопку папок. Все его движения выдавали плохо сдерживаемое раздражение.

— Старье! Пыль и тлен! Хочешь, скажу, что Я об этом думаю? Все эти кандидатуры — одно старичье! Как тут можно надеяться на выигрыш?

Михаил, остававшийся до этого у двери, продвинулся вперед на пару шагов.

— Это все агенты, выбранные Вашим Советом…

— Вот именно, Моим Советом! Полное отсутствие идей! Мой Совет только и делает, что бормочет одни и те же притчи, потому что устарел! В молодости они были полны идей по усовершенствованию мира, а теперь готовы опустить руки!

— Их достоинства остаются прежними, Господин.

— Не отрицаю. Но посмотри, каков результат!

Он повысил голос, отчего заходили ходуном стены. Ничего Михаил так не опасался, как вспышек Господнего гнева. Случались они чрезвычайно редко, зато последствия бывали разрушительными. Чтобы угадать Его нынешнее настроение, достаточно было взглянуть на погоду за окном.

— Разве решения Совета последнего времени способствуют прогрессу человечества? — продолжил Господин. — Не вижу, чему радоваться. Скоро нельзя будет повлиять даже на пустяковый взмах крыла бабочки. Между прочим, ни Мне, ни ему. — Он указал на дальнюю стену кабинета. — Если бы почтенные члены Моего собрания научились шагать в ногу со временем, Мне не пришлось бы принять этот абсурдный вызов. Но пари уже заключено, значит, нам требуется что-то новенькое, оригинальное, яркое. Творческая изобретательность — вот что нам необходимо! Завязывается новая кампания, и в ней решится судьба этого Дома, дьявол разрази!

Из-за дальней стенки кабинета раздался в ответ на эти слова тройной стук. Господин бросил в ту сторону раздраженный взгляд, уселся у края стола и с хитрым видом поманил Михаила.

— Покажи, что ты прячешь под мышкой! Верный помощник в смущении приблизился и положил перед Ним картонную папку. Господин открыл ее и стал изучать содержимое. Уже на первых листах взор Его загорелся, лоб наморщился, выдавая растущий интерес. Досье завершалось подборкой фотографий.

Блондинка, гуляющая по аллее старого кладбища в Праге, брюнетка, бегущая по набережной в Санкт-Петербурге, рыжая, изучающая снизу Эйфелеву башню, короткая стрижка в Рабате, длинные волосы, треплемые ветром в Риме, кудрявые на площади Европы в Мадриде, янтарные на кривой улочке в Танжере… Повсюду она выглядела пленительной. И анфас, и в профиль — ангельский лик. ГОСПОДИН вопросительно указал на единственное фото, на котором у Софии оголилось плечико: Его внимание привлекла одна мелкая деталь.

— Это всего лишь рисунок, — поспешил с объяснением Михаил, скрещивая за спиной пальцы. — Так, пустяковые крылышки, кокетство, татуировка… Может, чересчур современно? Ничего, это можно стереть, удалить!

— Я отлично вижу, что это такое: крылышки! — проворчал Господин. — Где она? Когда Я могу ее увидеть?

— Она ждет в приемной.

— Пусть войдет!

Михаил вышел из кабинета и поманил Софию. Он успел дать ей несколько напутствий: предстоит встреча с Господином, такое исключительное событие, что лично он на ее месте струхнул бы. Ей необходимо на протяжении всей беседы строго себя контролировать и молча слушать. Отвечать только в случае, если Господин, задав вопрос, сам на него не ответит. В глаза не смотреть! Набрав в легкие побольше воздуху, Михаил продолжил:

— Завяжи волосы на затылке, выпрямись. Еще одно: если придется говорить, завершай каждую свою фразу словом «Господин». — Михаил внимательно посмотрел на Софию и улыбнулся. — А теперь забудь все, что я тебе наговорил. Будь самой собой! В конце концов, Он предпочитает именно это. Недаром я предложил твою кандидатуру, и, конечно, Он недаром тебя выбрал — уже! У меня больше нет сил, такая нервотрепка не для моих лет.

— Выбрал для чего?

— Сейчас узнаешь. Иди. Сделай глубокий вдох — и вперед! Настал твой великий день. Да выплюнь ты, наконец, свою жвачку!

София не удержалась и присела в реверансе.

Точеные черты, красивые руки, величественная осанка и громовой голос делали Бога еще значительнее, чем она себе представляла. Она спрятала шарик жевательной резинки под язык, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Господин предложил ей сесть. Крестный (Он знал, что так она называет Михаила) представил ее как одного из самых одаренных агентов Его контингента, поэтому Он намерен доверить ей самое ответственное задание за все время существования Агентства. Он взглянул на нее, она тут же опустила голову.

— Михаил вручит вам документы и передаст инструкции, необходимые для успешного проведения операции, ответственность за которую возлагается на вас одну…

Права на ошибку у нее нет, время операции ограничено… В ее распоряжении семь дней.

— …Докажите, что у вас есть воображение и таланты. Их у вас множество, Я знаю. От вас требуется величайшее благоразумие и осторожность. Мне известно, насколько вы энергичны.

Он начал инструктаж сам, ибо никогда еще Агентство не предпринимало таких рискованных операций. Он даже признался, что уже не понимает, как Его угораздило в это ввязаться, принять этот невероятный вызов…

— Хотя нет, кажется, понимаю! — поправился Он.