Вышка в поселке Вывалень - Евгений Маевский

— Пап, он дурак, — возмутилась Чука. — Он придумывает всякие глупости. Про близнеца.

Папа тоже, как и мама, не понял, о чем идет речь, пришлось рассказать про халдеев. Папе, однако, история понравилась. Мама позвала ужинать.

— Сейчас, — крикнула Чука.

— Потом, — крикнул папа.

Поужинать все-таки пришлось. Едва они сели за стол, Чука спросила:

— Пап, что такое Высший Принцип?

Папа задумался.

— Видишь ли, есть такие нетерпеливые люди, которые хотят, чтобы всем было хорошо, причем немедленно. Хотят, так сказать, устроить небо на земле. Для достижения этой цели пускаются в ход… э-э… подручные технические средства.

— И из-за этого катастрофа, да? — Папа кивнул.

— Может, хоть теперь все это кончится, — вздохнула мама.

— Не уверен. «Не отстанут они от того, что задумали делать…»

— Пап, но это же, наверно, случайность. Ты же сам говоришь, они стараются, чтобы всем было хорошо.

— Они-то стараются! Они так стараются, что… — закончить папа не успел, пришла Бабетта. Вскоре пошли в кабинет, Чука тоже пошла. Ввалился Шумейко с шестью бутылками тоника.

— Так, — сказал папа. — Давайте с самого начала. Что мы знаем? Мы знаем, что пострадало две тысячи пятьсот двадцать человек. Из них тридцать девять пропавших, остальные метаморфы.

— Метаморфы… — повторил Шумейко, как будто попробовал слово на вкус и нашел его кислым.

— Термин рабочий, но, кажется, войдет в обиход. Бабетта сперва говорила «двуречные».

— Ну да, — пояснила Бабетта. — «Двуязычные» — не то. Надо именно «двуречные». Сначала была такая речь, потом не такая.

— Насколько удалось установить, каждый метаморф является носителем уникального идиолекта, — продолжал папа. — Среди идиолектов есть близкие, но совпадающих нет. Распределение идиолектов вот такое, — на дисплее засветилась чуть корявая зеленая гипербола.

— Это у тебя что, близость к русскому языку, что ли? — спросил Шумейко. Чука испугалась, что его палец сейчас продырявит дисплей в районе оси абсцисс.

— Да, а тут количество идиолектов с данной степенью близости.

— Это если близость оценивать суммарно, — смешалась Бабетта. — Можно оценивать по независимым параметрам. Покажи… — папа коснулся клавиатуры, гипербола стала вращаться вокруг оси ординат, и на дисплее возникло трехмерное тело с неровной поверхностью, Чуке прекрасно знакомое: четвертая часть круглой головки сыра, высмотренная, выпрошенная и выкусанная по верхней окружности, там, где особо любимая твердая корочка. — Это для двух параметров. Надо брать много. Я брала семь.

— А как это согласуется с расстоянием до рабочей камеры?

— Хорошо согласуется, — ответил папа. Засветилась новая, красная гипербола, что-то хитро повернулось, что-то с чем-то совместилось… — Все зависит от того, кто где тогда стоял, больше ни от чего.

Чука вспомнила маму девочки Ани и небритого мужчину, с которым Бабетта нашла общий язык: женщина говорила совсем непонятно, а у того все-таки проскальзывали знакомые, славянские слова.

— Так что произошло, по-вашему? — спросил Шумейко. Бабетта фыркнула.

— Я серьезно спрашиваю, — рассердился Шумейко. — Вы же должны понимать. Быть-то этого не может.

Никто не откликнулся.

«Что они, правда, не понимают, что произошло? — удивилась Чука. — Это же ясно как день».

— Нам скажут: не бывает, — опять заговорил Шумейко. — Значит, не было. Дешевая сенсация. Безответственная пресса.

Бабетта и папа молчали.

Тогда Чука почувствовала, что следующая реплика ее. Взрослые, как правило, все делают хорошо, но иногда их нужно слегка подтолкнуть. Она сглотнула слюну и сказала:

— Пап… им ведь смешали языки, чтоб отстали… ну чтоб не было Вышки… правда?

Все посмотрели на Чуку.

— Кто смешал? — спросил Шумейко.

— Не знаю… Кто-то. Может быть, Бог.

— Не важно, кто смешал! — прорвало вдруг Бабетту. — Какая разница, кто! Важно, как. Я хочу обязательно знать, как было можно это сделать!

— Чудо, стало быть, — констатировал Шумейко. — Чудо и все. Так и доложим: чудо. Призвать кого-нибудь из Лавры. Отслужить молебен. А мы игнорамус. Эт игнорабимус[1]. Не нашего это ума дело. Мы лучше будем решать кроссворды.

— Детеныш, пойдем-ка спать, — сказала вполголоса мама. А папа вообще ничего не сказал. Только улыбнулся ей, и Чука поняла: она правильно догадалась и правильно сделала, что вылезла со своей догадкой, и никуда она отсюда не уйдет, будет сидеть и слушать, только тихо.

— Мам, — шепнула она, — ну пусть не Бог. Тогда, может, сверхцивилизация?

— Может быть. Папа сначала так и считал. Он говорит, что если это такое оружие против людей, то лучше не придумаешь.

Конечно, сверхцивилизация. Кто еще сумел бы за какие-то доли секунды тысячам людей перекроить сознание. Никто этого не может. Правда, говорят, перекраивали. Но, кажется, не так быстро.

— А если с ними договориться?

— Ты думаешь, они захотят слушать?

Хорошо бы, чтобы сверхцивилизация, подумала Чука. Сколько интересного можно разузнать. Такой сверхинформарий.

— Странные люди мужчины, — ни с того ни с сего сказала мама, — вечно им нужно, чтобы с ними возились. Все равно кто: женщина, сверхцивилизация. Бог. Просто ужас, во что они превращаются, когда чувствуют, что до них никому нет дела.

Чука поняла, что сейчас лучше послушать папу. Судя по всему, он только что выдвинул еще одну гипотезу: будто бы метаморфы подверглись воздействию неизвестного фактора, скажем, какого-то особого излучения, и скорее всего, этот фактор активизирует наследственную память. Так что метаморфы говорят на языках своих далеких предков. Раз излучение, то, значит, эффект обратно пропорционален квадрату расстояния от центра. Так оно и есть: чем ближе человек стоял к рабочей камере, тем дальше он сдвинулся в прошлое. Правда, архетипы — вещь почти такая же сказочная, как сверхцивилизация, но зато, по крайней мере, получается, что все произошло само собой. Не кто-то смешал языки, а что-то смешало.

Чуке идея понравилась. Она уже давно пришла к выводу, что никто ничему не разучивается. Старые привычки никуда не пропадают, они затаиваются и ждут своего подлого часа. Ты думаешь, что кругом нормальные современные люди и что ты сама тоже такая, вдруг кто-то приходит и произносит что-нибудь такое древнее, что неловко делается. Фимке Чернотыщенко родной отец однажды пригрозил: «Вылуплю». Нет… «Отлуплю». Да нет же, там было как-то на «вы». Может быть, «выпорю»? Самое интересное, что Чука-то с радостью Фимку… в общем, вылупила бы, если бы могла.