Вышка в поселке Вывалень - Евгений Маевский

Однако скоро выяснилось, что гипотеза не проходит.

Шумейко стал подробно расспрашивать про языки метаморфов: какие у них типологические характеристики.

— Абсолютно не древние структуры, — решительно объявил он. — Типично новые.

— Новые, новые, — уточнила Бабетта.

Шумейко не понял. Бабетта пояснила:

— Типологически новые, но очень другие, чем в известных новых языках.

— Допустим. Но явно не древние. Ты только посмотри на этот аналитический перфект.

— Слушай, детеныш, — сказала мама, — пора. У тебя глаза слипаются.

— Тише, — отмахнулась Чука, — тише, мам.

— Между прочим, — полюбопытствовал Шумейко, — как ты объясняешь загадочное исчезновение? Тридцать девять человек пропало. В закрытых бункерах, заметь. Сгинули бесследно. Капризный у тебя фактор: на одних действует так, на других эдак.

«Прямо как в детективе, — подумала Чука. — Впрочем, нет, в детективах исчезают по одному. Скорей, как в историческом романе».

Она решила, что закроет глаза только на минутку, а потом сразу откроет, но начался удивительный сон. Как будто папа подходит к ней и говорит: «Расскажи про близнеца», и она прекрасно понимает, что он просит еще раз объяснить, как подменили Мардукова, но мама возмущается: «С ума сошел! Не видишь, спит человек!» И тогда Шумейко спрашивает: «У тебя что, опять идея?», а папа отвечает: «Ага. Хронотопы Тинбаха». — «Ну ты даешь», — будто бы говорит Шумейко. А папа ему: «Точно тебе говорю». А мама тогда говорит: «Несчастье ты мое. Лучше бы помог отнести ребенка в кровать», и ее подхватывают и несут куда-то вдаль по полутемным хронотопам Тинбаха, похожим на кабинеты, холлы и спальни, и она очень рада, что сегодня ей наконец-то удастся поймать за хвост волшебный момент засыпания.

Проснулась Чука рано, как всегда, но папы не застала: все уехали докладывать. Мама сообщила, что они до самого утра разрабатывали новую гипотезу. (Уезжая, Шумейко сказал: «Я надеюсь, эта версия окончательная?» А папа ответил: «Более окончательная, чем другие».) И между прочим, идея была невольно подсказана Чукой. Состояла она в следующем: существует бесконечное множество хронотопов, ну, параллельных миров. Это давно предполагалось, любой объект представлен в каждом из хронотопов своим вариантом, и при определенных условиях возможен обмен вариантами: здешняя Чука попадает в чужой хронотоп, а тамошняя вместо нее — в наш. Что-то на Объекте Вышка взорвалось, или сорвалось, или вырвалось, они сами пока не знают, что, и от этого все, кто оказался поблизости, поменялись местами с самими собой — со своими вариантами из других хронотопов. Из ближних или из дальних, смотря кто где находился. Ну а хронотопы разветвляются на каждом шагу: выходишь из дома, можно пойти налево, можно направо — вот уже и два разных параллельных мира. Корень общий, ветви разные. Разная история. И языки разные, конечно, хотя это не самое главное. Так что метаморфы — это как бы локальные вкрапления чужого мира в наш, здешний.

— Мам, — сказала Чука, — как же так? Вот я вышла и повернула налево. А не направо. Не поворачивала я направо. Откуда второй хронотоп? По-моему, есть только один, других не бывает.

— Папа говорит, бывают. Просто с нашей точки зрения они как бы не совсем настоящие. Как царство теней. Но зато, наверное, у них — своя точка зрения, и для них мы ненастоящие.

«Ну и ну, — сказала себе Чука. — Как же теперь жить, если папа прав? Раньше все знали: что будет, то еще не известно, будет ли, но зато что было, то было. Раз я пошла налево, значит, пошла налево, и тут уж не переиграть. Но это раньше. А теперь Вышка. Теперь раз — глядишь, и ничего не было. А было, оказывается, что-то совсем другое. Еще с какого-нибудь тысяча девятьсот, допустим, восемьдесят четвертого».

— Папа говорит, что все великие проекты приводят к непредвиденным последствиям, и оказывается, что эти последствия — самое главное и есть. Он говорит, лет через пятьдесят с другими хронотопами будут запросто общаться, начнется торговля, взаимный туризм, возникнет огромная новая отрасль науки — аллоистория, аллолингвистика. Наука о том, как то-то и то-то выглядит у других. А про Высший Принцип никто и вспоминать не будет. А я все думаю: как же теперь те две с половиной тысячи… которые вывалились. Жалко их. Тем, кто прибыл, мы как-нибудь поможем. Илюшина бригада подлечит. А те, кто убыл?

Чука опять вспомнила маму девочки Ани, похожую на зверька. Что с того, что она из царства теней. Страшно-то ей взаправду. А ведь есть еще настоящая Анина мама. Где она сейчас и вернется ли когда-нибудь?

— Не надо мне неба на земле, — сказала мама. — Я хочу свой дом, своего исконного мужа и ребенка. (Как это — исконного мужа? — удивилась Чука. Законного?) И чтобы меня понимали.

— Но мы же все тут, — сказала Чука. — Мы же никуда не убыли.

— Вышка-то работает, — ответила мама.

Кстати, подумала Чука, куда все-таки делись те тридцать девять пропавших? Убыть они убыли, а вместо них никто не прибыл. Наверное, некому было прибыть. У этих людей не оказалось вариантов. Близнецов. В тех хронотопах они уже умерли. Или вообще не родились.

— Мам, — осторожно спросила она (вопрос был жизненно важный), — если бы вы с папой… убыли. В то время, когда вы еще не были знакомы. Вы бы там нашли друг друга?

Мама могла бы и не отвечать: уговор есть уговор, вопросы только за ужином. Но она не удивилась, не смутилась и ответила мгновенно, не задумываясь:

— Конечно. Я бы его непременно нашла.

Да, это правда, подумала Чука. Она свою маму знает. Мама нашла бы. За это можно не беспокоиться.

Ой, спохватилась она. Надо же в школу. А у нее столько работы. Прочитать про Высший Принцип и понять: как это все получилось и что теперь делать.

Почему-то ей вспомнился давний-предавний поход в сторону Нового Иерусалима. Там был шаткий мостик через Истру, а на горе за мостиком церковь. Отец Константин был стар, он помнил еще времена, когда его церковь стояла в развалинах, но годы не мешали ему регулярно бегать. Впрочем, Чукины знакомые все бегали. Чука попросила, чтобы он немножко побегал за ней, а потом решила, что он-то уж точно знает, где сходятся небо с землей. «Где хочешь, — сказал отец Константин. — Хотя бы вот здесь». — «Я думала, священники не врут», — сказала Чука. Отец Константин не обиделся и даже помахал рукой им вслед. На обратном пути Чука попросила у него прощения. И спросила, можно ли залезть на колокольню. «Можно, — сказал отец Константин, — если папа разрешит». Папа разрешил. На лестнице Чука сказала: «Жалко, что неба нет. Я бы туда залезла». — «А как?» — «Построила бы высокую-высокую башню и залезла». Отец Константин засмеялся и начал рассказывать ей про Вавилон.