Бикфордов час - Сергей Самаров

– Трубку не урони… – посоветовала, прервав меня. – Убери в чехол.

– Разговор прервался. Сейчас сам перезвоню. Наверное, у отца деньги на трубке кончились. Звонок-то международный…

Ей слушать мои возмущенные объяснения было малоинтересно, и потому я объяснять не стал и отошел к окну, чтобы на свету позвонить отцу. На окнах были задернуты плотные теневые шторы, и в квартире стоял полумрак. Но трубка «подала голос» раньше, чем я до окна дошел. Думая, что это снова папа, я не посмотрел на определитель и сразу ответил:

– Слушаю…

– Старший лейтенант Наскоков? – спросил незнакомый голос. Строго спросил, с откровенными командными нотками.

– Я! Слушаю, – отозвался я привычно.

– Вы в Москву когда собираетесь?

– Я вообще-то не собирался. А кто это спрашивает?

– Полковник Росомахин. Диверсионное управление ГРУ.

– А что, товарищ полковник, есть во мне необходимость?

– Есть.

– Мне доехать недолго. Через два часа буду в Москве.

– На чем добираться будете?

– Думаю, на машине жены.

– На дорогах – час пик… Значит, три с лишним часа. Короче говоря, старлей, я жду вас через четыре часа. Пропуск вам будет заказан. Из бюро пропусков позвоните дежурному по управлению. Он пошлет за вами посыльного солдата.

– Понял, товарищ полковник. Ровно через четыре часа буду у вас…

Посыльный был не солдатом, а сержантом контрактной службы. Но полковнику ГРУ было простительно не знать, кто является помощником дежурного по управлению в каждый конкретный день. Спустившись в подвал бюро пропусков, сержант громко назвал мою фамилию. Я отделился от стены, где почти сидел на батарее отопления, и подошел к нему.

– Веди, Сусанин…

– Вы меня знаете, товарищ старший лейтенант? – удивился сержант.

– Нет.

– А фамилию откуда знаете? А… Дежурный сказал…

Я не стал ничего объяснять. Пусть думает, как ему думается, только бы, несмотря на свою фамилию, довел меня до места. Он довел и передал, что называется, с рук на руки дежурному по управлению подполковнику, который не нашел необходимым себя назвать и сразу отвел меня, только услышав фамилию, в кабинет, где сидели объемный, если не сказать, что необхватный полковник и майор.

– Товарищ полковник, старший лейтенант Наскоков по вашему приказанию прибыл.

Полковник поднял от каких-то бумаг внимательные холодные глаза, слегка обжег меня льдом своего взгляда и кивнул на стул:

– Присаживайся, старлей…

Я послушно сел. Строго, как и полагается старшему лейтенанту из провинциальной бригады перед полковником из головного управления. И даже руки на колени положил, чтобы они мне не мешали. В кабинетах большого для меня начальства я обычно начинаю понимать фразу об актерах на сцене, которым «некуда руки девать». У меня всегда было такое же ощущение.

Я глянул на стол полковника, увидел фотографию и понял, что он так внимательно читает. Это было мое личное дело. Личное дело офицера военной разведки – это то, что самому ему удается увидеть крайне редко. Там содержатся не только все документы о прохождении службы, там все рапорты командования об участии офицера в конкретных боевых действиях, там и оценка способности офицера проявить себя в тех или иных обстоятельствах, там и предположения об использовании его в каких-то особых мероприятиях.

Поскольку в особых мероприятиях, кроме уничтожения бандитов на Северном Кавказе, я участия не принимал, в моем личном деле могли быть предложения по моему использованию в дальнейшем. То есть командование выставляло мне оценку за то, что я уже сделал, и высказывало предположения, на что я способен. Не знаю, как другим, но мне было бы не просто интересно, но и полезно со своим личным делом ознакомиться, чтобы знать, какие моменты мне следует дополнительно проработать и какие направления требуется в своей службе развивать. Это естественное желание, хотя и невыполнимое.

– А скажи-ка мне, Валентин Иванович, за что тебя из госпиталя выгнали? – поинтересовался полковник Росомахин.

– За «нарушение больничного режима», товарищ полковник, – коротко ответил я известной мне формулировкой, поскольку медицинская книжка военнослужащего не является настолько же секретным документом, как личное дело офицера разведки, и я имел возможность туда заглянуть.

– Режим можно нарушать по-разному. Для кого-то это запой, для кого-то постоянные отлучки по ночам. Что у тебя было? Не «квасил»?

– Никак нет, товарищ полковник. Я не пью принципиально. В детстве насмотрелся на пьяного отца и решил, что никогда не буду пить. И не пью…

– А в госпитале? Что там было?

– По большому счету пустяки. Но они чем-то унижали, видимо, врачебный персонал… Короче говоря, я просто начал интенсивно тренироваться, чтобы привести себя как можно быстрее в боевую форму. Все-таки три с половиной месяца в гипсе – это для меня слишком много. Тело одрябло. И я взялся приводить себя в порядок. А потом лечащий врач застал меня на турнике во время выполнения сложных силовых упражнений.

– Откуда в госпитале турник? – не понял Росомахин. – Его что, в операционной установили?

– Никак нет. Я заплатил госпитальным слесарям-сантехникам, они сварили металлический турник и вкопали его во дворе госпиталя. Прямо в газоне. Две трубы и лом между ними.

– И что, турник вместе с тобой, старлей, «выписали»? – весело спросил майор из-за соседнего стола.

– Никак нет, товарищ майор. При убытии я видел, как сами молодые врачи на этом турнике червями извивались. Ни один, кажется, подтянуться не сумел…

– Ладно. – Полковник закрыл мое личное дело и прихлопнул ладонью по папке, словно точку в каком-то вопросе поставил. – Нас вариант с турником устраивает. Хорошо бы, ты в моем кабинете турник устроил. А то толстею не по дням, а по часам.

– Могу, товарищ полковник, хорошую диету предложить.

– Много я диет видел. Но ни одной дельной, – сбоку подсказал майор.

– Моя – чрезвычайно действенная. Стакан воды за три дня до еды. И все…

– Шутник, – поморщился полковник. – Двинемся в нашем собеседовании дальше.

Я промолчал. Я знал, что собеседование обычно проводится с офицером, когда ему планируется поручить какое-то персональное задание. Несколько раз доводилось слышать, как кого-то вызывали в Москву на собеседование. Затем этот офицер на какое-то время исчезал из бригады и потом появлялся только через какой-то промежуток времени, если вообще появлялся, уже в новом качестве и с новым, очередным, а то и внеочередным, званием. Любой из нас, офицеров спецназа, всегда ждет момента, когда его смогут использовать не просто как командира взвода или роты. Существует в системе спецназа ГРУ такая система, как отдельные мобильные офицерские группы, куда попадают только избранные единицы. Таких групп мало, и встречаться с ними приходится редко. Но еще реже возникает возможность получить индивидуальное задание. И это всегда праздник для спецназовца, который много лет готовился, тренировался, чтобы иметь возможность проявить себя с лучшей стороны. Я надеялся, что собеседование со мной является первым шагом в этом направлении. Конечно, решение будет принято не сразу. Сначала ко мне присмотрятся, постараются понять мою сущность и мои возможности, потом будут что-то планировать, и только потом начнут привлекать исполнителя. Заранее объяснять и что-то обещать не будут. Если только нет существенной оперативной необходимости работать «с колес».

– Итак. Вы, если не ошибаюсь, родом с Украины? – Росомахин говорил то на «ты», то на «вы», и никак не мог, мне показалось, найти нужный подход.

– Так точно, товарищ полковник, – ответил я мрачно потому, что вспомнился разговор с отцом и представились события, происходящие в нашем поселке.

– С Терриконовки…

– Так точно.

– Это очень хорошо. А как попали в Россию?

– Я уехал в Россию, чтобы жениться. С будущей женой познакомился в Харькове. Она там у родственников гостила. Около года переписывались. Но свадьбу играли уже в Подмосковье. Я принял российское гражданство. Меня сразу призвали в армию. Отслужил срочную службу. После этого поступил в военное училище…

– Это все мы знаем. Когда в последний раз был в Терриконовке?

– Год с небольшим назад. Родителей навещал.

– Там тогда уже было неспокойно?

– Уже шли бои. Мне даже предлагали вступить в ополчение. Терриконовка тогда была в составе ДНР. От ополчения я отказался, поскольку у меня есть собственная служба. Потом ополчение отступило, и наш поселок оказался уже на украинской территории.

– И какие вести оттуда? Есть вести?

– Есть. Сегодня утром отец звонил. Мать лежит избитая, не может встать. Приехали солдаты, забрали холодильник. Сказали, им нужен для лаборатории. Забрали вместе с продуктами. Отца дома не было. Мама не хотела отдавать. Ее избили так, что осталась валяться на полу до прихода отца. Два с лишним часа встать не могла…