Визит Джалиты - Марк Азов

- У кого затребовать? У Врангеля?

- Пока соответствующие учреждения рассмотрят вашу просьбу - это при нашей-то канцелярской волоките, - от Врангеля в Крыму и следа не останется, заверил нарком.

- Это не совсем точно, - сказал негромко человек, сидевший в стороне от всех, возле шкафа с делами Отдела лечебных местностей. - От врангелевщины останется довольно глубокий след.

Никто, кроме наркома, не расслышал его слов, а Николай Александрович подумал: "Где-то я уже встречал этого товарища. На редкость домашний, уютный человек. Пристроился себе в уголочке и что-то черкает в тетрадке, слюнявя химический карандаш. Смешно: на нижней губе у него отпечаталась фиолетовая риска..."

Когда совещание окончилось, нарком подошел к нему:

- Вы от Дзержинского?

- Именно так.

- Пройдемте, пожалуйста, в мой кабинет...

В кабинете Семашко выключил верхний свет, включил настольную лампу.

- Где-то я вас видел, - сказал он, рассматривая собеседника при свете лампы, - а где, не припомню.

- В Париже, - ответит тот. - Вернее в Лонжюмо. В 1911 году. Вы были тогда секретарем партийной школы, а я приезжал связным... Грузчик.

- Теперь вспомнил. Все тогда посмеивались над вашей конспиративной кличкой. Грузчик должен быть атлетом по телосложению.

- Дело в том, что я действительно работал грузчиком, - сказал Грузчик. Правда, по-моему, - наилучшая конспирация.

- А настоящая ваша фамилия?

- Степанов, Степан Данилович Степанов-Грузчик... через черточку. Уполномоченный ВЧК по Крыму.

- Ах, вот как! По Крыму. Феликс Эдмундович прислал именно того, кого я просил. Мы, к сожалению, не можем обойтись сейчас без помощи ВЧК и КрымЧК, Семашко вынул из ящика стола документ, заранее подготовленный для этого разговора. - Вот список курортов, национализированных Советской властью еще в девятнадцатом году при Крымской Республике.

Грузчик приблизил бумагу к самому носу, стал читать.

Свет в кабинете наркома замигал, потом совсем погас. Степанов-Грузчик встревоженно потер глаза и шумно выдохнул воздух.

- Это свет погас или я перестал видеть?

- Свет, свет! - успокоил его Семашко. - Опять что-то на электростанции. А у вас, голубчик, куриная слепота. Плохо питаетесь. Я вам как врач выпишу рыбий жир.

- Не дадут, Николай Александрович.

- А я как нарком здравоохранения наложу резолюцию. Пусть попробуют не дать.

Секретарша внесла керосиновую лампу.

- При лампе вы тоже не сможете это прочитать, - сказал Семашко, - возьмите с собой. Дело ведь не в перечне санаториев, а в том, о чем просил товарищ Ульянов. Я говорю о Дмитрии Ильиче Ульянове, брате Владимира Ильича.

- Я так и понял. Кто лучше Ульянова знает крымские курорты!

- Безусловно! Прежде всего, он врач. Причем крымский врач. Был земским врачом не где-нибудь в Нижнем Новгороде, как я, к примеру, а в Крыму, в Феодосийском уезде. Более того, он возглавлял Советское правительство Крыма то есть, в сущности, это он создавал первые советские курорты, о которых мы с вами говорим.

В лампочке вновь накалились угольки - включился электросвет. Секретарша унесла керосиновую лампу.

- Так вот, - продолжил нарком, - товарища Ульянова тревожит продовольственная база. Чем с первого же дня, после ликвидации врангелевщины, мы будем кормить курорты? Насколько мне известно, белые вывозят из Крыма все, что могут вывезти, включая продовольствие.

- Мы им не очень-то позволяем. У нас довольно сильное подполье в Крыму и партизаны, - сказал Грузчик, - но дело в том, что они не только вывозят. Часть продовольствия они прячут.

- Прячут? Для кого?

- Этого не знает даже врангелевская контрразведка.

- А вы, значит, знаете, что знает и чего не знает их контрразведка?

Впервые за весь разговор Степанов-Грузчик улыбнулся:

- Вы же опытный конспиратор, товарищ Семашко, даже поопытней меня.

- Ладно, не будем вдаваться в подробности. - Николай Александрович приложил ладони к заварному чайнику, принесенному секретаршей. Так было теплее. - Если прячут, значит, надо найти, но не дать им задушить голодом наши курорты. И второе, о чем... точнее, о ком просил позаботиться доктор Ульянов. О врачах, которые работают в крымских санаториях сейчас, при белых. Среди них есть просто подвижники! Взвалит мешок на плечи и отправляется пешком через горы куда-нибудь в Ялту, чтобы обменять свои личные вещи на еду и лекарства для больных детей. Но, боюсь, когда Фрунзе займет Крым, мы недосчитаемся некоторых из них. Многих уже потеряли безвозвратно. Как, например, профессора Забродского.

- Вы имеете в виду генерала Забродского?

- Я знаю, что вы не жалуете генералов. Но Забродский был генералом медицинской службы, профессором Санкт-Петербургской военно-медицинской академии, из которой вышли лучшие русские врачи. Те, которые потом умирали и на фронтах рядом с солдатами, и в холерных бараках во время эпидемий.

- Мы знаем Забродского. Ему принадлежал климатический детский курорт в Судаке.

Значит, вам известно, что, выйдя в отставку, он на свои средства открыл туберкулезный санаторий для детей и не обиделся, когда санаторий национализировали, а остался в нем главным врачом...

Степанов-Грузчик слушал не перебивая.

- Но Станислав Казимирович Забродский умер, - продолжал нарком, санаторий сейчас содержит его дочь Мария Станиславовна, тоже врач-фтизиатр. И если она или кто-либо из ее коллег, курортных врачей Крыма, в ближайшие дни сбежит с белыми - эмигрирует из России, мы с вами будем виноваты.

Степанов-Грузчик задвигался в кресле, встревоженно, как тогда, когда погас свет. При всякой неясности он испытывал какое-то болезненное неудобство.

- Я хотел бы вас понять, Николай Александрович.

- Разъясню на примере того же санатория Забродской. Я его знаю лучше других. Пока этот курорт был частной лечебницей, родители платили за содержание и лечение своих детей. Естественно, это были люди состоятельные. А в девятнадцатом году, когда санаторий стал советским, туда поступили также больные из неимущих классов: дети рабочих, крестьян, красноармейцев. Вы понимаете? Теперь, когда Крым отрезай от всей страны, в санатории Забродской сошлись дети, чьи родители либо воюют друг с другом, либо погибли в гражданской войне, умерли от голода и тифа. И можете не сомневаться, среди детей санатория тоже идет своя... своеобразная... классовая борьба.

- Ясно, - сказал Грузчик. - Но какую позицию занимает дочь Забродского, пока неизвестно.

- Известно. - Николай Александрович произнес это с некоторым раздражением. - Конечно, известно! Позицию врача! Если она действительно дочь Забродского! Для врача они все больные дети, и всех надо лечить. Если бы доктор Забродская рассуждала иначе, она бы давно сбежала за границу, бросив больных детей на произвол судьбы.

Степанов-Грузчик вновь задвигался в кресле:

- Не понимаю... Зачем ей бежать с белыми, если она все так правильно понимает?

- Она не понимает только одного: понимаете ли это и вы? Она сейчас дрожит над каждым ребенком, ночами ходит с поильничком, кутает им ноги, поддувает легкие, рискуя сама заразиться ТБЦ, а вы придете и устроите чистку: выгоните детей эксплуататорских классов, оставите только детей рабочих и крестьян.

- Вот теперь я понял. - Грузчик по-прежнему не улыбался, но был весьма доволен. - Мы постараемся разъяснить всем врачам, что Советская власть не собирается делить больных на чистых и нечистых.

- Вот именно об этом я и хотел вас просить. Этим вы сбережете для нас и врачей, и санатории.

- Понятно! - Степанов-Грузчик аккуратно уложил список крымских санаториев между страничками своей тетрадки, попрощался и ушел. Лиловая риска от чернильного карандаша так и осталась на его губах.

ГРЕК В ГОРОДЕ

...Как только грек вышел из санатория, от арки ворот отделился человек в офицерском кителе с пустым рукавом и устремился за ним.

Вынырнув из зарослей можжевельника, дорога вывела на карниз, нависающий над обрывом. Здесь грек остановился. Далеко внизу, в котловине, над голубой полусферой залива ютился типичный крымский городок, сбегающий к морю террасами виноградников и табачных плантаций. Был он пыльный и грязный, весь - глина и булыжник, но на набережной, по обводу бухты, среди привозной субтропической зелени белели античным мрамором и дразнили мавританскими стрельчатыми формами дворцы и особняки.

Грек смотрел на городок, щурясь, потом заморгал покрасневшими веками, казалось, он вот-вот заплачет, но не заплакал, а лишь шмыгнул по-мальчишечьи носом и начал спускаться к городку.

На набережной к греку подошел пацан с голым пузом. Суконные матросские брюки сползли вниз, а рубашонка, наоборот, задралась кверху, и пуп торчал "винтиком".

- Давно с Туреччины? - поинтересовался голопузый, глядя на феску грека.

- Немножечко недавно.

- А шо привезли? - он приглядывался к саквояжику.

- Кремешки для зажигалки.