Визит Джалиты - Марк Азов

- И уплыть на греческой лайбе, которая называется "Джа-лита"... Пошутил и хватит! - Дубцов подошел к столу и поднял салфетку, которой были прикрыты запонки грека. - Что вы скажете об этих запонках?

- Что они без мотора. Я по моторам механик, а не по запонкам.

- Чьи это запонки?!

Гарбузенко зажмурился в ожидании удара, но Дубцов только расстегнул портфель. Из портфеля он на этот раз извлек фотокарточку, по всей видимости из семейного альбома. На ней был изображен молодой Дубцов. Поясной портрет со скрещенными на груди руками.

- Посмотри на это фото, Гуров, если ты Шерлок Холмс. Внимательно!

Гуров схватил увеличительное стекло и увидел на фотографии те же запонки в виде якорьков:

- Это твои запонки?

- А то чьи же? Мне их отец подарил по случаю производства в лейтенанты. Ювелир Рутберг по заказу делал: выложил из рубинов по золоту якоря.

Гуров тщательно сквозь лупу рассмотрел запонки:

- Есть клеймо ювелира.

- Я не сомневался. Потом эти самые запонки ЧК изъяла при обыске на моей квартире в Новороссийске, а вы, господин Гарбуз, - повернулся он к Гарбузенко, - спереть изволили из красного гохрана заодно с прочими ценностями, "конфискованными у буржуазии"!

- Та як бы я знав, господин старший лейтенант, что воно ваши запонки.

- Знал бы - соломку подстелил. А теперь нам с ротмистром Гуровым все понятно. Вы отдали запонки греку - контрабандисту Михалокопулосу, который вывез вас тогда из Новороссийска на своей "Джалите". - Дубцов повернулся к Гурову. - Так что этот грек был контрабандист самый настоящий. Он знал, что его другу Гарбузу хорошо знакомы эти запонки, потому и передал их Грише на случай, если сам погибнет в бора. Так и получилось. Увидев на Грише запонки, вы, Гарбузенко, поспешили явиться на "Джалиту", где вас чуть не застукал господин Гуров. - Дубцов дернул чертика, звякнул звонок, вошел однорукий. Отведите в соседнюю комнату, - распорядился Дубцов. - Пусть там напишет признание.

ПРИЗНАНИЕ ГАРБУЗА

Когда однорукий возвратился в кабинет Гурова с бумагой, исписанной каракулями Гарбузенко, Дубцов еще был там. Схватив бумагу, он запер ее в свой заветный портфель.

- Теперь он у нас на крючке: за эту бумаженцию выполнит любое задание. Красные ему не простят ограбления гохрана - это он понимает.

- Ты что? Предлагаешь его выпустить?! - удивился Гуров.

- А что, солить? Ты какие получил инструкции относительно уголовного элемента? Оставить красным в наследство всю заразу, что притащилась за нами в Крым: воров, налетчиков, спекулянтов.

- К Гарбузу это не относится. Он у красных не останется.

- Почему?

- По твоей же логике так получается: если ему красные не простят...

- Логика - это у тебя. Ты у нас Шерлок Холмс. А у меня - психология. Ты был когда-нибудь у Гарбузенко дома? Видел собаку да колясочку из ивовых прутиков - все, что осталось от его детей?

- Проверял. Действительно у него жена и дети - все погибли.

- Так вот: нас с тобой, хоть мы и не воры, Россия вскоре начнет забывать потихонечку. А этот старый орел от разбитого гнезда не отойдет.

Гуров запустил пальцы в бороду и стал ходить по кабинету.

- Ты еще скажи, отпустить Гришу.

- А Гриша тут вообще ни при чем.

- Ну знаешь, я не Иисус Христос.

- А я думал, наоборот, ты Христос! Он ходил по воде, как посуху, а ты тоже пойдешь пешком по волнам до самой Турции?

- Не рано ли разогнался?

- Я слов на ветер не бросаю, Гуров, ты меня знаешь, - Дубцов проверил, плотно ли закрыта дверь, и склонился к самому уху Гурова: - Я получил сведения по морскому телеграфу: наши сдали Турецкий вал и откатились к Ющуньскнм позициям. А на причале тысячи беженцев ждут прихода "Спинозы". Но "Спиноза" не придет - это ты, надеюсь, понял. И нам с тобой для спасения собственной шкуры остается только дизельный бот "Джалита" с мотористом Гришей да механиком Гарбузенко, который должен отремонтировать на ней двигатель. Словом, ты как хочешь, а я не намерен становиться к стенке в КрымЧК только лишь потому, что, по твоим непроверенным данным, под видом грека на "Джалите" плыл покойник... болгарин Христов Райко, которого я, кстати сказать, в восемнадцатом году лично уничтожил. То есть сдал французам и получил расписку, что он расстрелян в их плавучей тюрьме по приговору военного суда.

- Что же ты раньше молчал?

- Хотел посмотреть, как ты ловишь коммунистов. Поучиться, - Дубцов мягко, даже как-то нежно улыбнулся.

МОКРЫЙ ДОЖДЯ НЕ БОИТСЯ

Призрачными островами темнеют в море рифы. Будто сутулые циклопы сошлись в кружок и угрюмо плещутся среди моря. Вода колышет зеленые юбочки водорослей вокруг бедер великанов. В морщинах скал кишит морская живность: хозяйничают крабы, погибают медузы.

С приходом осенней штормовой погоды рифы все чаще и чаще накрывает волна.

Гриша сидит на уступе рифа. Его ноги связаны, руки примотаны к туловищу телефонным проводом. Провод пропущен сквозь кольцо, вмурованное в скалу. Моргая воспаленными веками, Гриша смотрит на море, откуда неумолимо надвигается холодная водяная стена. На то, что штормить не будет, надежды нет. Морю все равно, на кого работать, море не разбирает: красный - белый или вообще ни при чем. Сколько людей контрразведка уже возила на эти рифы. Не хочешь закладывать себя и других - сиди жди, пока сомкнется над головой морская гладь. Время тебе дается на размышления.

А о чем тут размышлять? Выдать Гарбузенко? Сказать, что это он прятался на "Джалите", когда пришел Гуров? Ведь так оно и было: Гарбузенко явился на "Джалиту", потому что ему, а не кому-то другому, грек вез сведения об исчезнувшем продовольствии... Но тогда вместо Гриши здесь будет сидеть Гарбузенко, связанный телефонным проводом. Спасти свою шкуру - утопить другого? Как потом жить? И как смотреть в глаза одной женщине? Гриша даже наедине с собой боялся назвать ее по имени. Кто он этой женщине и кто она ему? Такие женщины только в книжках бывают. И только мужчины из книг - чистые, честные, образованные и в белых костюмах - имеют право глядеть им в глаза, а не те, кто, со страху обмаравшись, закладывают других...

Первая волна, навалившись, прижала Гришу к камням и откатилась... Стало нестерпимо холодно, ноги - как не свои. А кто, собственно, такой Гарбузенко? Почему его надо жалеть? Они с греком Михалокопулосом задумали разыскать спрятанное продовольствие со "Спинозы". Для чего? Для своей коммерции. А рядом голодают дети. Дети, которые посчитали крупинки сахара и даже ему, Грише, выделили порцию. Как Олюня сказала: "Это дяде". Нет уж! Пусть Гарбузенко сидит на рифах. Это его место!

Под ударами волн Гриша извивался на камнях, пытаясь перетереть провод, которым был связан. Где же они, подручные ротмистра Гурова? Может, и не думают приезжать за Гришей? Может, им вообще не до него? Да мало ли на их совести загубленных людей? Одним больше, одним меньше. А у него, у Гриши, жизнь одна. Но какое им дело до его жизни? Кто такой Гриша, чтобы его беречь больше, чем других? "Заплюй-вокзал". Да, было время, когда прилипло к нему это прозвище: Гриня Заплюйвокзал. Мало кто знал его настоящую фамилию. Заплюйвокзал, да и только! А почему именно Заплюйвокзал, тоже уже никто не помнил. Кроме Гриши. Самое чистое место в городе - вокзал. Туда гулять ходили, как на бульвар, кавалеры с барышнями. Дежурный в белоснежном кителе и красной шапке звонил в надраенный медный колокол: "Господа, поезд отправляется!" Вот Гриша и взялся на спор перед всем городом, на глазах станционного жандарма и начальника станции посреди перрона... плюнуть. И плюнул.

- Тьфу! - Гриша выплевывал заливавшую рот соленую воду. - Тьфу!

Вот это и был, Гриня, твой первый и последний подвиг. Теперь уж ясно, что ничего лучше этого тебе уже в жизни не совершить. Жизни-то осталось от силы полчаса. Что можно сделать за полчаса жизни?

Волна накрыла его с головой и не спешила откатываться. Неужели так и остаться в зеленой могиле, как муха в бутылочном стекле?.. Но в глаза вновь глянуло небо. Только невыносимый холод сковал тело. Нет! За полчаса еще многое можно сделать: предать человека и умереть предателем или не предать и умереть человеком. Кто бы ни был Гарбузенко: контрабандист, спекулянт, налетчик, - но когда Гриша его спросил: "Что бы вы хотели иметь от коммерции с продовольствием?" Гарбузенко ответил: "Только с долгами расплатиться. Покойный профессор Забродский Станислав Казимирович моих малых лечил - денег не брал ни грошика, а теперь его дочка Мария Станиславовна с чужими детьми мается". И Гриша не пожалел тогда, что передает ему, а не кому-то другому, матросскую флягу-манерку с упрятанным в ней письмом капитана "Спинозы". Более того, Гриша показал Гарбузенко пустой куль из-под сахара с лиловой казенной печатью! "У докторши дети, как галчата, голодные, а рядом в пансионе мадам-капитан сторож откармливает свинью", - сказал он.

По сути, они, Гриша и Гарбузенко, договорились подбросить Марии Станиславовне с детьми харчишки. Разве не так? И значит, предав Гарбузенко, Гриша предает и Марию Станиславовну, и эту маленькую - она показалась ему прозрачной - Олюню... Чем она больна и в чем виновата? Наверное, этого Грише не узнать никогда...