Новый Мир ( № 1 2005) - Новый Мир Новый Мир

Ничего себе! Значит, я тогда со ста пятидесяти граммов и про философа своего розовогрудого успел порассказать… Ну, “во-первых” тогда оказалось неплохое: и вино было настоящее, и ярко-пестрая публика любопытная. А “во-вторых” — это вполне деловое предложение насчет одной разработки, причем желательно привлечь, говорит, инженеров-электронщиков со старым, советским опытом.

Тут я первым делом высвечиваю на экране памяти Вову Белова и Леву Краснова, верных товарищей моих — по Техноложке, по пьянкам-гулянкам и по романтическим нашим халтурам. Вспомните, ребята, как мы тогда засиживались до полуночи на закрытом объекте — улица Благодатная, неподалеку от “Электросилы”. Контора секретная, халтура еще секретнее, вахтер не одну поллитру от нас имел, мы же сами — ни капли. Паяли заказное изделие, как простые радиомонтажники, но гордились тем, что в состоянии заработать по две сотни, превышающие месячный инженерский оклад. Да и не в деньгах одних дело было. Вечер, тишина. Погружение, самосозерцание такое глубокое, именно что благодать сходила…

А теперь нам предлагают примерно то же самое, только оплата — в евро. Жаль, что не прежними голубыми немецкими бумажками с изображением распахнутого настежь рояля и пленительным портретом пианистки Клары Шуман. Но это можно пережить. Идьёт? (“Идьёт” — было у нас такое компанейское словечко вместо “идет” — передразнивание иностранного акцента с замаскированным намеком на чей-то идиотизм.) Трудно теперь сказать, кто именно оказался неисправимым “идиётом”, но сотрудничество наше российско-немецкое не состоялось. Из-за конфликта между русскими.

Оказалось, Вова с Левой разругались в лоскуты и уже три-четыре года не контактируют. Услышав имя экс-друга, Краснов белеет от злобы, а Белов в аналогичной ситуации краснеет от негодования: “С ним — ни за что!”

А уж какая дружба у них была! Прочная, каменноостровская — дворовая, школьная и далее везде. Я ведь к ним уже как бы третьим присоединился, причем так и не был удостоен звания настоящего друга. Каюсь: бывало, что предавал я товарищей, сидя в “Норде” за кофием и пирожными с какой-нибудь улыбчивой дурочкой — вместо того чтобы честно расчерчивать преферансную пульку или млеть в банной парилке среди могучих мужских тел. “Проститутка Троцкий” — такое прозвище было мне за это дано. Потом я женился, очень женился — в отличие от Вовы и Левы, которые всегда были женаты умеренно. Не в смысле каких-то там супружеских измен, конечно. Нет, просто для них место любой женщины, в том числе любимой, в том числе жены, — внизу. Понимаешь? А для меня наоборот. Так я постепенно выпадал, вылетал из своего мужского круга и даже распада его не заметил.

И что делать теперь? Виталий вместе с немцами готов был еще потерпеть, подождать новых вариантов, но зачем ему голову морочить? Кого я найду для партнерства? Человек со связями — это не я. И все мои концепции о трудовых стимулах тоже разом потерпели крах. Вот тебе два инженера — “Лёва унд Вова”. Были когда-то интеллектуалами и сторонниками экономической свободы, приветствовали крушение “системы”. А теперь? Вкус к красивой жизни утратили, опростились, гонор порастеряли и как-то забурели, окуклились в новом, нищем и унизительном положении. Вступать в деловые контакты, идти на компромиссы и уступки — им не то лень, не то западло. Не хотят люди меняться, и даже говорить с ними “за жизнь” — сложно, невозможно.

— А что, разве ты этого раньше не знал? — Беатриса удивляется. — Сложные люди, в общем, довольно просты, а люди простые — они порою очень, очень сложны.

Вот что такое философия! Довести мысль до предельной обобщенности и тем самым сделать ее абсолютно бесполезной для житейской практики. Но права, права моя благоуханная царица, вышедшая из ванной в одной короне — золотистого цвета полотенце закручено вокруг умной головки.

“Сложники” по сравнению с “простецами” более прагматичны, предсказуемы и даже управляемы. Посмотрим хотя бы на экран телевизора, где в атмосфере всенародного ликования отмечается юбилей какой-нибудь поп-звезды. Выстроились все певцы и певицы, как пионеры на лагерной линейке, и орут хором давно осточертевший им шлягер. Что, они все друзья? Ха! Ха! Ха! Просто у них общий бизнес: я выступаю на твоем чествовании, а ты выступишь когда-нибудь на моем. Я — тебе, ты мне. Очень просто.

Или возьмем писателей. Вот уж самые сложные люди, причем каждый в душе считает себя пупом вселенной и на другие пупы старается не глядеть. Но и они умеют в нужный момент взяться за руки. У Беатрисы поэт есть знакомый — не классик, не Кушнер, конечно, но все-таки лицо известное на некоторых окраинах земного шара — благодаря его андеграундному стажу (говорят, он во время перестройки даже такую справку себе выправил: “в советское время не печатался”, заверил ее у нотариуса, а копии разослал по всем западным университетам). Так вот, его недавно приглашали в Баден-Вюртемберг на международную встречу “Пять дней у дуба”. Регламент, значит, таков: пять дней томиться в избушке (избушка, конечно, пятизвездная, со всеми удобствами) и воспевать в стихах уникальный немецкий дуб, растущий там с восемнадцатого века. Я не понял, правда, каковы способы контроля: ведь можно, например, заранее заготовить такие дубовые стишки и сделать вид, что муза тебя именно в Бадене посетила, да? Но не в этом дело, а в том, что наш питерский пиит там пять дней провел в непосредственной близости с двумя московскими стихотворцами, которых он на территории РФ просто на дух не переносит. А у международного дуба они общались самым любезным образом, не стали в немецкую избушку свой русский сор вносить. В итоге, как говорится, победила дружба. Каждый участник получил симпатичный гонорар, и разъехались они восвояси. Теперь встретятся где-нибудь в Японии, чтобы сочинять хокку о цветущей сакуре. А Лева с Вовой так и будут бессмысленно выматывать свои души, презирая друг друга совершенно бескорыстно и бесплатно…

3. И ТУТ — ПРИГЛАШЕНИЕ

Как раз в момент полной депрессии. Приглашение это я хотел сразу скомкать и в мусорное ведро выбросить. В Пскове проводится региональный северо-западный семинар по вопросам контактологии. Твою мать! Какая тут может быть, на хрен, “логия”? Контакты — это сугубая практика, где все держится на цыганской интуиции, природной человеческой энергетике и горьком опыте, который никакими “методами” не заменишь!

Вот скажите мне, откуда берутся такие новейшие псевдонауки? Это преподаватели общественных дисциплин, дармоеды советских времен все изобретают для себя очередные кормушки. Кто был “история КПСС”, стал теперь “политолог”. “Научные атеисты” перекрасились в “религиоведов”. Преподававшие “диамат” и “истмат” легко поменяли Маркса-Энгельса-Ленина на святую троицу: это уж я на Беточке бедной нагляднейшим образом проследил. Те же самые хмыри, которые ее, еще юную, распинали за “уступки идеализму” (а уступок-то и не было, просто идеализм был, самой чистейшей воды), — так вот они же теперь ее гнобят за недостаточную православность и за протестантский акцент… Ну а в “контактологи” в наши дни подались не иначе как авторы диссертаций по научному коммунизму!..

Моя “чистая сущность” тем временем приготовила кофе — аромат из кухни уже сюда пробрался. А вот и она сама, облаченная в небесного цвета джинсы и белую майку. Да… Голубая попа, синие глаза… Полное упоение. Повезло чуваку! Повезло, что Беатриса — моя жена. Ведь в любовницы мне ее, пожалуй, заполучить ни за что не удалось бы… К ней теперешней подкатиться у меня просто не хватило бы смелости.

Чтобы вытащить лентяя из постели, затевается невинная игра, где у партнерши две белых фигуры, а у партнера — одна. Но как только розовые кончики встретились, игра немедленно прекращается. Победительница снова надевает майку и гордо удаляется.

Разговор о контактологии продолжается уже за завтраком. На мои гневные речи Беатриса отвечает миротворчески:

— Ну что ты во всем видишь сразу теневую сторону! Успокойся, не ты же этот семинар придумал, не тебе за него и отвечать. А приглашение это, может быть, сама жизнь тебе посылает. Съездишь, развеешься… Ты в Пскове вообще-то бывал?

Бывал, в школьные годы чудесные, классе в шестом. Но это можно даже не считать. Хотя… Запомнилось кое-что. Когда показывали нам крепостную стену с башнями, экскурсоводша сказала, что эти укрепления назывались “перси города”. “Перси” же по-древнерусски — “грудь”. А мое поколение тогда как раз начинало внимательно всматриваться в названную часть тела — и у учительниц, и у наиболее развитых одноклассниц. Ниже пояса подростковая фантазия еще не спускалась. Когда же экскурсия подошла к крепостным воротам, объяснили нам такую военную хитрость: если неприятели прорывались в эти ворота, за ними закрывалась своего рода огромная задвижка, в результате чего передовой отряд штурмовиков оказывался в длинном каменном мешке, где его немедленно побивали. И ловушка эта называлась “захаб”. Вот тогда я и задумался всерьез — не о законах фортификации, а о женской сущности. Ведь что они с нами делают? Приманивают выставленными вперед и как бы недоступными персями, потом совершают маленькую уступку, впускают в узенькие ворота, чтобы в результате захапать нас навсегда…