«Если», 1996 № 06 - Джордж Мартин

Где «Харон»? Летит ли он? Может, с ним что-то случилось?

22 сентября

Снова выходил наружу. Боже, как прекрасно, как одиноко, как огромно. «Насыщенное призраками» — самое верное выражение. Красота там, снаружи, насыщена призраками. Иногда я думаю, что буду дураком, вернувшись назад. Я меняю вечность на пиццу, возможность переспать со случайной женщиной и брошенное мимоходом доброе слово.

НЕТ! Что, черт возьми, я пишу? Нет. Конечно, я возвращаюсь. Я нуждаюсь в Земле, я ХОЧУ на Землю. На сей раз все будет иначе.

Я найду Карен, и на этот раз все будет хорошо.

23 сентября

Болен. Боже, я болен! Ведь я думал, что изменился, и вдруг обнаружил, что на самом деле мечтаю о том, чтобы остаться.

Контракт еще на один срок. Я не хочу! НЕТ!

Господи, как я боюсь Земли.

24 сентября

Карен или Вихрь? Земля или Вечность?

Проклятие, это же гадко! Карен! Земля! Я должен набраться смелости и рискнуть. Я должен начать жить. Я не скала. Не остров. Не звезда.

25 сентября

Никаких признаков «Харона». Опоздание на целую неделю. Такое иногда случается. Но редко. Он скоро прибудет. Я знаю.

30 сентября

Никого. Каждый день я смотрю и жду. Проверяю показания приборов, выхожу наружу и шагаю взад-вперед по Кольцу. Такого опоздания никогда не бывало. Что случилось?

3 октября

Корабль прибыл сегодня. Но это был не «Харон». Когда радары засекли его, я решил, что это он. Но затем пригляделся, и сердце мое упало. Он был слишком велик и проследовал дальше, не снижая скорости.

4 октября

Я хочу домой. Где они? Не понимаю. Ничего не понимаю.

Они не могут бросить меня здесь. Не могут и не бросят.

5 октября

Корабль прибыл сегодня. Корабль Кольца. Раньше я ждал их с нетерпением. Теперь я их ненавижу, потому что это не «Харон». Но я дал кораблю пройти.

7 октября

Я распаковался. Глупо сидеть на чемоданах, когда я не знаю, придет ли «Харон».

Однако я по-прежнему жду его. Жду. Он летит, я знаю. Просто где-то задержался. Может, чрезвычайное происшествие в поясе астероидов. Существует много объяснений.

Между тем я занялся мелким ремонтом обшивки Кольца. Я так и не привел его в порядок к прибытию сменщика. Был слишком занят наблюдениями за звездами.

8 января (или около того)

Тьма и отчаяние.

Я знаю, почему не прибыл «Харон». Календарь врет. Это январь, а не октябрь. Я месяцы жил по неправильному календарю. Даже Четвертое Июля отпраздновал не в тот день.

Я открыл это вчера, когда занимался внешним осмотром Кольца. Хотел удостовериться, что все в порядке. Для своего сменщика.

Только сменщика не будет.

«Харон» прибыл месяцы назад. И я — я! — уничтожил его.

Болезнь. Это была болезнь. Я был болен, безумен. Это поразило меня. То, что я сделал. О Боже, я кричал.

А затем снова установил календарь. И все забыл, наверное, преднамеренно. Наверное, я не смог вынести воспоминаний. Не знаю. Знаю только, что все забыл.

Но сейчас я вспомнил. Вспомнил все.

Радары предупредили меня о приближении «Харона». Я был снаружи, ждал. Любовался вечностью. Пытался вобрать в себя достаточно звезд и тьмы, чтобы хватило надолго.

И тут появился «Харон». Он казался таким медленным по сравнению с кораблями Кольца. И таким маленьким. Это было спасение, но суденышко выглядело таким хрупким и нелепым. Просто убогим. Оно напомнило мне о Земле.

Корабль опускался в Кольцо сверху, приближаясь к шлюзам жилой секции Цербера.

Медленно, очень медленно. Я смотрел, как он приближается, и тут внезапно подумал о тех словах, которые должен сказать членам экипажа и моему сменщику. Я гадал, что они подумают обо мне. Где взять такие слова?..

И вдруг я понял, что не смогу этого вынести. Я испугался «Харона». Я возненавидел его.

И пробудил вихрь.

Красное пламя разветвилось желтыми языками, быстро разрослось и выстрелило сине-зелеными молниями. Одна прошла возле «Харона». Корабль содрогнулся.

Теперь я убеждаю себя: я не ведал, что творю.

Но ведь я знал, что у «Харона» нет защиты. Знал, что он не справится с энергией вихря. Знал…

«Харон» был таким медлительным, а вихрь таким быстрым. Через два удара сердца воронка вихря коснулась корабля, а через три поглотила его.

«Харон» исчез. Не знаю, расплавился ли корабль или развалился на куски. Уверен только в одном: он не мог уцелеть. Однако на моем звездном Кольце нет крови. Останки корабля где-то по другую сторону нуль-пространства. Если есть какие-нибудь останки.

Кольцо и тьма выглядят такими же, как всегда.

Они помогли мне забыть этот случай. А я очень хотел забыть.

А теперь? Что теперь? Узнает ли Земля? Будет ли когда-нибудь сменщик? Я хочу домой.

Карен…

18 июня

Сегодня мой сменщик покинул Землю.

По крайней мере, я так думаю. Календарь врет, и я не совсем уверен в дате. Но я обязательно починю его.

Во всяком случае, корабль не мог отстать больше, чем на несколько часов, иначе я бы это заметил. Так что мой сменщик в пути. Ему понадобится три месяца, чтобы добраться сюда.

Но он летит.

Перевел с английского Игорь ПЕТРУШКИН

Маргарита Шурко, Илья Сальцовсний

ДВА ПОЛЮСА ЖИЗНИ

*********************************************************************************************

Даже признанный певец одиночества Райнер Мария Рильке, наверное, не мог предполагать, что это состояние души станет острейшей психологической и социальной проблемой на излете XX века. И если раньше одиночеству посвящали стихи, то ныне — серьезные научные работы в попытке найти от него защиту.

Похоже, безуспешно…

Одиночество многолико и разно-образно. Литература и философия нынче как на дрожжах поднимаются на утверждении, что одиночество онтологически, т. е. исконно, присуще человеку.

Но есть и более житейское, обыденное понимание одиночества, признаком которого следует считать нужду в Другом, в Других. Ведь человек — животное общественное, он обретает себя только если его призывают к этому другие. Такое одиночество действительно основная черта человека.

ОТ ПЕРВЫХ ДНЕЙ ДО ЗРЕЛОСТИ

Младенец плачет, когда рядом нет матери, ведь она его часть. В такие минуты и часы он одинок. В обществе однолеток и взрослых ребенок узнает себя — свои свойства и границы, узнает, где кончается его «я» — обретает начало личности. Отрочество, которое навсегда соединено с понятием кризиса, это время острейших взрывных реакций меж двумя началами — отъединения и объединения, общения, дружества. Человек уже накопил свои чувства, желания, отношения, это сугубо свое невыразимо словами, неизвестно еще, как его оценить с точки зрения господствующего взрослого мира, и поэтому оно отягощает, давит. Вместе с тем это первое мое внушает бесконечный интерес: а что оно такое — я, мое? Это отторгает от привычной, часто случайной общности детства — площадки, двора, класса и влечет к другой — выбранной. Кто не помнит, как, будучи отроком, врастал в товарищество, как велика была власть последнего? Меж льдом становящейся единичности и жаром первичного «социума» формируется юный человек. Ему впервые глубоко одиноко, и часто «фон» родительской близости или далекости в его драме особой роли не играет: «предки» остаются в его детстве, а сейчас они просто подразумеваются и ничуть не влияют на одинокое самочувствие. Человеку и тревожно, и гордо от своей непохожести на Славика и Витьку. У юного огромность открывшегося ему мира запечатлевается как колоссальность, почти непосильность одиночества. Известны сотни дневников и юношеских стихотворений-исповедей.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});