Вазкор, сын Вазкора - Танит Ли

Когда Сил поднял нас, мы вышли на открытую площадку за палаткой. Здесь мы разделись и растерлись снегом. Это место было далеко от других палаток под тоннелями, и в долине не слышно было ни звука, кроме тех, что издавали мы, дрожа от холода. В час посвящения женщины должны прятаться, и даже смельчаки сидят тихо.

Жрец подошел и осмотрел нас. Он тыкал пальцами и осматривал мальчиков. Я все еще был зол; моя злость всю ночь составляла мне компанию. Я подумал: «Если он прикоснется ко мне своими когтями, я пробью ему глаза на затылок». Но он, должно быть, почувствовал, как я закипаю, и оставил мое тело в покое. Вскоре он, не дав нам одеться, погнал нас по долине мимо заводи, покрытой коркой льда, которую женщины обычно разбивали, приходя за водой, но не сегодня: ни одной женщине не разрешалось ходить этой дорогой в утро Обряда и через горную гряду. Мы проделали этот путь бегом, чтобы не умереть от холода. На той стороне сосны и кедры темнели, как глубокие черные прорези в слабом желтом сиянии поднимающегося солнца. Наш путь лежал через деревья, через черные тени к силуэту палатки из множества шкур, возвышавшейся подобно храму смерти, в который мы должны бежать. Внутри в палатке была непроглядная тьма. Задыхаясь после бега мы упали там, куда нас толкнули невидимые руки. На полу были грубые ковры, а воздух казался душным и горячим после нашего короткого, но леденящего похода. Там уже были мальчики, пригнанные раньше нас, а позади нас были другие, и все тяжело дышали, как собаки после охоты. Темнота бурлила от тел, дыхания и ужаса. Не я один испытывал недобрые предчувствия, но ничья яростно могла сравниться с моей.

В это помещение было набито, наверное, около шестидесяти юношей из разных крарлов дагкта. И по всем зимним долинам племена будут проводить обряды этого Дня Посвящения, и у каждого племени свой, слегка отличающийся от других обряд.

Вскоре распространился аромат дыма, как сладкая горечь полыни.

После одного или двух вдохов половина начала задыхаться, но проникнув в легкие, дым успокоил их, и все стихло. Это был магический фимиам жрецов. Казалось, что голова постепенно отделялась от тела и плыла в воздухе. Моя голова была где-то под крышей, однако каким то образом я ощущал и свой живот внизу, твердый, как косточка персика.

Потом застучали барабаны, то ли из углов обширной палатки, то ли в моем теле, мне было не разобрать. В темноте раздавалось какое-то бормотание и ощущалось беспокойство, и что-то пискнуло подобно животному, но мне было все равно.

Я долго лежал в дыму, безразличный и в то же время зная, что должен сосредоточиться и не давать угаснуть своему гневу, единственному, за что я мог держаться.

Внезапно какие-то руки схватили меня и швырнули через ковры на тела других мальчиков, лежавших в оцепенении. Наверное, они таким образом втаскивали юношей уже некоторое время, может быть, они даже наступали на меня, как я сейчас наступал в опьянении на других. Я не замечал ничего, и никто не замечал меня.

Перегородка из шкур вела в пещеру, и воздух сразу стал промозглым и заиндевело-холодным.

Здесь было светло. Свет пробивался в мое сознание постепенно, небольшими порциями. Они бросили меня на спину на твердое ложе, и в меня сразу, как зубами, впился холод. По стенам стекала вода, кто-то проскрежетал зубами, кто-то вскрикнул, а звук барабанов обволакивал и расплывался, как и все перед глазами.

У меня в голове все так перепуталось, что я вообразил, что прихожу в сознание; я задрожал от холода и начал слабо сопротивляться, потому что обнаружил, что меня связали. Я отчаянно хотел сейчас испугаться, ибо чувствовал, что это моя единственная защита, а я ее каким-то образом лишился, но земные образы и подробности — запах, цвет, звук — мешали.

Наконец склонилась смерть, чернолицая, с глазами обесцвеченного железа, и я узнал Сила. Это было время и место татуировки. Они нанесут на меня шрамы мужской зрелости, и я умру.

Мне кажется, я его укусил. Он ударил меня по лицу. Я почувствовал и не почувствовал удар. Потом бронзовый коготь царапнул меня, острый жгучий зуд. Он пробежал по груди, ребрам и рукам по следам шерстяного тампона-лизуна, сладострастно наносившего рисунок. Бронзовая игла и игла из кости, и скрип шерстяной нити, протянутой сквозь кожу. Сначала все это показалось пустяком, но тут же стало невыносимым, эти безостановочные укусы-поцелуи, сопровождаемые царапающей серебряной болью. Я забыл, что укусил Сила, и вспомнил только после. Я забыл, кто он. Я уставился в черное лицо, в глаза, мерцавшие в слабом свете, и извивался и корчился при каждом искусном ударе. Но ощущения из невыносимых незаметно перешли в приятные. Я закрыл глаза и какая-то девушка нежно поглаживала меня ногтями, старясь разбудить, и она нежно будила меня во всех смыслах, но когда я потянулся к ней, она вспорхнула и в следующую секунду уже убегала, смеясь, по тоннелю в горах.

Я побежал за ней, но не поймал. Вместо этого я оказался в каком-то месте, где стены плотно прижимались друг к другу, и я различил теплый свет, лившийся сверху из овальной пещеры. Мне захотелось добраться до пещеры, но проход был очень узким. И внезапно в моей голове вспыхнул женский голос, чистый как алмаз. Я не знал, что она сказала, но то был отказ, команда. Это вызвало мучительную боль, которая скрутила меня и съежила, как обгоревший лист. Тогда я громко вскрикнул, потому что смерти в такой форме я никак не ожидал.

Я проболел всего один день или чуть больше, но меня преследовали какие-то странные сны. В моей лихорадке мне виделись древние города, мужчины и женщины в масках, и одно, самое странное из всех видение: женщина-рысь, белая как соль, и на спине ее черный волк. Мне также виделось, что племя забрасывает меня камнями, потому что я превратил воду источника в кровь, чтобы запугать их.

Наконец, я открыл глаза. Во рту было ощущение костяной пыли, а тело было каменным. Я огляделся. Я находился в хижине из тростника и глины рядом с палаткой мальчиков, куда помещали больных. Было темно, но сейчас ко мне приблизился свет. За светом я различил тощую тень и узнал ее по запаху. Это был Сил.

По дрожанию лампы я понял, что он в жутком настроении. Иногда у него на губах выступала пена, и он кричал, как женщина-роженица, что вызывало тревогу у воинов, которые боялись его колдовства. Увидев, что я в сознании, он начал ворчать надо мной свои проклятья, называть меня червячным дерьмом и другими нежными именами. Время от времени брызги его слюны попадали мне на лицо. Я вспомнил, что укусил его.

— Приветствую тебя, Сил, — сказал я. — Что это отравило меня, твои грязные иглы или твои грязные лапы?

Он пронзительно закричал, и на мою грудь упала капля горячего масла из глиняной лампы. Я, наверное, был еще не совсем здоров, иначе я не стал бы говорить с ним так прямо, потому что он был враг, а у меня и так их было достаточно. Но в то время и этим позабавился.