Вор и проклятые души - Куц Сергей "Корвин Флейм"

— Все так. Смерть — лишь конец жизненного пути.

— Но я не узрел дальнейшую дорогу. Не было на той стороне ничего. — Я начал злиться. На самого себя, потому что хочу верить в шанс на Спасение и Прощение, но тут же доказываю инквизитору, что после смерти лишь пустота.

— Если после смерти ничего нет, то не было бы греха и добродетели, — ответил церковник. — Не было бы ни Бога Отца, ни Бога Сына, ни дьявола.

Лицо монаха исказилось. Упоминание сатаны доставляло ему вполне ощутимые, настоящие муки.

— А ты, Гард, убедился на собственной шкуре, что Люцифер существует.

— Вы, наверное, правы, святой отец.

— Не смей! — Инквизитор напустился на меня, схватив за рукав. — Не поддавайся слабости и неверию! Нельзя сомневаться ни в едином слове, начертанном в Священном Писании! Не смей усомниться в существовании Бога Отца и Бога Сына! В их благости! А еще в Преисподней! Нельзя! Особливо тебе, Гард!

— Но почему я ничего не увидел?

— Не понимаешь? — Монах окинул меня укоряющим взглядом. — В самом деле?

— Не понимаю. — Я был искренен в своих сомнениях.

— Да потому, глупец, — Велдон отпустил рукав моего камзола и ткнул пальцем в грудь, — что твое время еще не пришло! Божий суд над делами твоими еще не назначен!

— Либо приспешники дьявола ему неподсудны.

Церковник зашипел. Почти так же яростно, как недавно на Люцифера. Монах дернулся и повернулся ко мне спиной, чтоб убраться. Но не сделал и шага прочь.

— Уходите, Велдон? А кто, как не представитель конгрегации Вселенской инквизиции, должен помочь заблудшей душе?

Церковник обернулся. Лицо его было мрачным, серым.

— Твоей душе помогут только молитвы и раскаяние, но это не для тебя, Гард.

— Всего лишь молитвы и раскаяние?

— Не всего лишь, святотатец, но молитвы и раскаяние! Не каждому дано.

Что-то черное или даже прогнившее внутри требовало оставить последнее слово за собой и как можно сильней уязвить монаха.

— Но вы-то не оставите меня, отец Томас? Или бросите в лапы сатане?

— Ты и так там!

Я выругался. Церковник прав, чтоб ему пусто было!

— А я рад бы уйти, да не могу, — произнес Велон. — Я тоже грешен и пал почти на самое дно!

У монаха задергалась, задвигалась челюсть. Неистовство инквизитора, направленное на меня, теперь обернулось на самого церковника.

— Не так, как ты, Гард! Глубину твоего греха невозможно описать людским языком. Но и моя душа во тьме! Прокляты наши души!

Монах воздел к небесам обе руки. Капюшон спал с головы, открыв небу обезображенную половину лица.

— Я тоже пал! Не могу отказаться от воспоминаний Неакра, от его черной магии! — Инквизитор посмотрел на меня. — Знаешь, Гард… Скоро во мне ничего не останется от святой магии. Называй меня тогда чернокнижником!

Томас Велдон тихонечко взвыл. Спрятал лицо в ладони и низко согнулся, потом рухнул на колени и припал к снегу руками, что так и не отнял от лица. Казалось, он сошел с ума. Я пребывал в растерянности, глядел на монаха и не понимал, что предпринять. Потом услышал молитву, что шептал Велдон.

— …в Спасении Твоем! Аминь.

Монах поднялся, стряхнул с рясы снег и лесную ветошь. Лицо Велдона успокоилось, он вновь натянул капюшон, спрятав ужасный старческий лик Неакра.

— Ты слуга дьявола, — сказал он.

Меня удивила будничность тона инквизитора.

— Добровольный приспешник сатаны, — продолжал Велдон.

Я бы напомнил святоше, почему я принял Люцифера. Ради спасения Алисы, но не только. Хотел вытащить и его вместе с дочерью. Проклятый пепел! Освободил лишь Томаса Велдона, который сейчас поучает.

— Ты сделал осознанный выбор!

— Да, святой отец! Да! — не выдержал я. — Что дальше?

— А то! — выкрикнул инквизитор, но лик его не переменился, не исказился в ярости. Неистовым огнем горели только глаза. — Я тоже добровольно и осознанно делаю выбор. В пользу черной магии Неакра! И в пользу тебя, Гард! Потому что только рядом с тобой исчезает власть Низверженного над моей дочерью. Сатана покрывает тебя своим плащом, а заодно и меня, коль я рядом. Но без тебя да запретной магии Лилит не спасти!

Повернувшись спиной, инквизитор вдруг отошел на несколько шагов. Оперся высоко вытянутой рукой о дерево и обреченно поник головой.

— Мы грешники, Гард, — произнес он, — каких не видывал белый свет.

— Я пожертвую всем и заплачу любую цену, чтоб спасти Алису!

Больно думать о моей любви. Она снова в тенетах Возвратившегося бога.

— Знаю, Гард. Я это знаю.

— Я это уже сделал, — добавил я.

Не только преклонился перед сатаной и стал его ключом к нашему миру, но пожертвовал самим мирозданием, когда призвал помощь дьявола. Он помог, явив всадников апокалипсиса — начались Последние дни.

— Все знаю, Гард, а также то, что я с тобой, — монах горестно вздохнул, — и, значит, с твоим господином.

Мы замолчали. Что еще сказать?

— Прокляты наши души!

Велдон обернулся, чтоб пристально посмотреть мне в глаза. Что хочет там найти? Я не отвел взор, хоть выдержать взгляд инквизитора по-прежнему тяжело.

— Прокляты! Но буду ежедневно и еженощно молиться за наши души! — пообещал монах. — Верь мне! Я буду просить о Спасении и Прощении не только за нас, Лилит и Алису! Я не брошу молитв ни за Ирменгрет, ни за Брана!

— Молиться за вампиршу и предвестника? — поразился я. — Но они же не люди!

— Были когда-то. Была у них душа, и я хочу спасти и их.

— Что ж, — пробормотал я, удивленный неожиданной добродетелью инквизитора, — воля ваша. Но вряд ли им нужно Спасение.

— Всем нужно! Не богохульствуй!

— Не буду. — Я пожал плечами. Без разницы, четверо нас с проклятыми душами или двое.

— Пора возвращаться, — произнес Велдон. — Я сказал и услышал все, что хотел.

Мы двинулись обратно по следам на снегу.

— Надеюсь, — проронил я, когда почти добрались до фигуры в черном орденском плаще, что грелась у костра, — вампирша вправила предвестнику мозги. Чтоб на людей больше не кидался.

— А где она?

Велдон завертел головой. Ирменгрет исчезла.

— Идите к огню! — Предвестник поднялся при нашем появлении. — Здесь теплее.

Плащ всадника апокалипсиса, обратившегося в обычного человека, распахнулся. Куртку предвестник застегнул на все пуговицы, и рубахи с испачканным в крови воротом почти не видно. Штаны такого же темно-коричневого цвета, как куртка, и черные кожаные сапоги, уже без шпор. На черном поясе в потертых серых ножнах шпага.

— Подходите ближе! Не бойтесь!

Монах присел у огня на ствол поваленного дерева, протянул к костру озябшие руки. Он чуть ли не шипел на дьявола, да и на вампиршу тоже, однако близость предвестника Конца времен внешне нисколько не будоражила его.

Я же остановился в пяти шагах от огня, Велдона и Брана. Ведь так его представили нам?

— Где она? — спросил церковник.

Предвестник махнул рукой в сторону леса.

— Была — и нет. Не могу сказать, куда запропастилась, но давайте поговорим о другом.

Война протянул мне раскрытую ладонь и попытался улыбнуться. Получилось не очень, он скорей оскалился.

— Должен извиниться, что меж нами едва не завязалась драка. Был не в себе. Я знаю и помню, кто я. Помню, что прожил сотни жизней в тысячах миров, которые потом ввергал в войны… Каждый раз то была жизнь воина. Я воевал за правое и неправое…

Предвестник ненадолго замолк.

— Но это почти все, что сохранилось в памяти. В голове ни одной подробности, а сейчас я снова смертен и начинаю жизнь с чистого листа. Почти, все ж не младенец. Поэтому нет и не может быть к вам неприязни. Предлагаю пожать друг другу руки.

Я и Велдон переглянулись. Монах мрачнел с каждым ударом сердца — он снова принимает слугу дьявола. Снова отворачивается от Бога Отца и Бога Сына. Только что поделать? Все ради дочери! Проклята его душа!

Мы обменялись рукопожатиями, произнесли свои имена. Предвестник просил называть себя только Браном и забыть о его предназначении.