Слово - Сергей Алексеев

Аронова ждали уже часа три. Директор краеведческого музея Оловянишников по-хозяйски открывал шкафы, брал и листал книги – листал просто так, только бы занять себя – и время от времени пытался наладить разговор с Анной

– А скажите, сударыня, – то ли паясничал, то ли уж в самом деле любил выражаться старомодно директор, – сколько, к примеру, стоит сей фолиант? Если новыми деньгами, конечно?

Анна молчала и отворачивалась. Оловянишников ее раздражал. Ишь, хозяин нашелся, как у себя дома: хоть бы разрешения спросил трогать книги. И голос его раздражал – «а скажи-ите, суда-арыня…» А еще действовал на нервы пылесос…

– Когда я работал директором музучилища, – в очередной раз начал Оловянишников, – была у меня скрипочка… Ну не Страдивари, разумеется, а мастера другого, но цены, говорят, не имела. Я ее в сейфе держал…

– А директором бани вы не работали? – раздраженно спросила Анна.

Директор музея вскинул голову, секунду глядя обескуражено, затем как-то сник, съежился, виновато прихлопнул дверцу шкафа. «Зачем же я его так, – пожалела Анна. – Он же ни при чем… Совсем нервы расшатались, на людей бросаюсь».

Оловянишников не обиделся, лишь вздохнул тяжко, с детским всхлипом, и закончил:

– Представьте себе – украли… Из сейфа украли. И продали одному скрипачу из филармонии. До сих пор на ней играет. Не на концертах, конечно, а дома; запрется ночью – и играет.

«У тебя так и музей растащут», – подумала Анна уже без злости и вслух проронила:

– Извините меня…

– Ничего-ничего, я понимаю, – заспешил директор музея. – Как говорят: ждать и догонять хуже всего.

Вообще-то Анне следовало уважать Оловянишникова, поддакивать ему и заглядывать в рот. По крайней мере, Аронов предупреждал ее, чтобы она не прекословила директору музея. Все-таки он сам, по доброй воле, половину расходов на экспедицию брал на себя, вернее, собирался покрыть их из фондов, выделенных на приобретение экспонатов для музея. Однако едва Анна увидела Оловянишникова – человека лет за сорок, этакого бодрячка, с привычкой переспрашивать и похохатывать без причины, – вдруг ощутила недоверие и желание дерзить. Знакомил их Аронов в ответственный момент, когда обсуждали план экспедиции. Директор музея говорил много, смеялся и сыпал вопросами:

– Что-что? Как вы сказали?

– Проехали, – не сдерживалась Анна и ловила на себе укоряющий взгляд хранителя.

– Как-как? Кто проехал? – бестолково бормотал Оловянишников.

– Татары репу повезли, – язвила Анна…

Он и тогда не обижался, видно, привык, что над ним посмеиваются, смирился, а может, и сам понимал, что порой выглядит более чем наивно.

Между тем Екатерина Ивановна выключила пылесос, и в отделе наконец стало тихо. Плотно зашторенные окна излучали рассеянный красноватый свет, отчего древняя кожа книжных переплетов слегка рдела, будто угли под пеплом. День был в разгаре, но здесь, в хранилище, что утро, что вечер – всегда одинаково: ровный свет, постоянная температура, определенная влажность.

– Кстати, я понимаю своих посетителей! – вдруг воскликнул Оловянишников. – Они всё норовят руками потрогать. Нельзя, а трогают. Я вот тоже, хожу тут у вас – и, верите, тянет! – он простодушно развел руками. – Наверное, в самом деле русский характер сказывается!

«Вы еще на зуб попробуйте», – опять хотела съязвить Анна, но не успела. Запор на двери брякнул требовательно и нетерпеливо. Екатерина Ивановна бросилась открывать. Тяжело дыша, в хранилище влетел Аронов, забыл снять плащ и ботинки, – что делал всегда и при любых обстоятельствах, требовал этого и от других, – он пробежал за барьер и рухнул в кресло. Екатерина Ивановна заперла двери, вынула из шкафа тапочки Аронова и невозмутимо последовала за ним.

– Переобуйтесь и дайте плащ. Он не слышал, подавляя одышку. Голова дергалась, прыгали руки на подлокотниках.

– Я вызвал ему… «скорую», – наконец проговорил он.

Оловянишников насторожился и недоуменно покрутил головой. «А вот и конец первой экспедиции, – подумала Анна и усмехнулась. – Никаких материалов он не принес».

Сколько разговоров было! Всю зиму мечтали – мечтатели. Спорили, придумывали методику поисков и сбора. Смех! Деньги выколачивали, Оловянишникова – мецената и компаньона – из музея вынули! Ах, как поедем по скитам, да как наберем книг! И всем начальникам на стол – раскошеливайтесь, давайте деньги на следующую экспедицию, да не хитрым путем, а прямым назначением. Потом статьи в газеты, в журналы – это для общественного мнения, потом-утвержденный штат научных сотрудников для работы в отделе; потом – реставрационная мастерская…

А вот не дал Гудошников материалов по скитам, и от их планов ничего не осталось. Попробуй теперь докажи, что старообрядческие скиты – это не русский Север, где за книгами по деревням с авоськой ходили, с чердаков да из подвалов доставали. Кержаки не то что книги-попить не дадут. И куда ехать, где они, эти скиты, кто там живет, с какого боку подступиться? Теперь не о книгах мечтать, а ехать по городам и весям надо, бить челом перед местным начальством и пытать его о кержаках. Через год-другой, может, что и выйдет.

– Что он хоть говорит? – спросила Анна.

– Что? – встрепенулся Аронов. – Несет околесицу, вздор, старые обиды поминает. А глаза! Вы бы видели его глаза!.. Он больной человек. Никаких бумаг, кричит, не дам!

Он вскочил, тяжело прошелся взад-вперед.

– Что-то надо делать, предпринимать!

– Переобуйтесь и снимите плащ, – повторила Екатерина Ивановна и бросила под ноги хранителя тапочки. – У вас ботинки в грязи.

Аронов поморщился, однако стащил ботинки и, оставшись в носках, снова заметался по хранилищу.

– Он опасен. Вы понимаете: он – опасен! Он может натворить все что угодно.

– Значит, экспедиция отменяется, – вздохнула Анна. – Трест лопнул.

– Какая теперь экспедиция? – отмахнулся хранитель. – Речь о другом…

– То есть, как понимать? – спросил директор музея. – В каком смысле?

– В прямом, – отрезала Анна. – Сотрудничество не состоялось. Примите соболезнования.

– У него в руках сейчас бесценное собрание, – продолжал Аронов. – Что-то нужно делать, и немедленно.

В таком состоянии оставлять его опасно… Ах, Никита Евсеич…

– Простите, но на что вы надеялись раньше? – перебил его Оловянишников:

– Разве только на материалы Гудошникова?

– А вы? – подхватил Аронов.

– Я – на вас, – замялся директор музея. – Вы – специалисты в этой области. Я сам пришел, дал деньги…

– Кто знал, что он болен? – Аронов покачал головой. – Я хорошо знаю Гудошникова: будь он в своем уме – материалы бы дал.