Синдром мотылька (сборник) - Ольга Литаврина

В ту ночь мне снова приснился Майкл Джексон.

И я сам был им.

Глава 7

Сон второй

…День завершился теплым спокойным вечером. Меня везли домой в навороченной длинной белой машине с совершенным, тихим и мощным мотором. Мое любимое, самое безопасное место – позади водителя – по желанию отгораживалось от него легкой непрозрачной шторкой. Укрыт я был и от толпы, к моему возвращению скопившейся по обе стороны улицы, – тонированные бронированные стекла сделали ее неслышной и невидимой.

В последнее время мне понравилось уходить от толпы – моей поклонницы, кормилицы и обожательницы. Сегодня же я и в одиночестве ощущал ее горячее дыхание, ее бурлящую массу – и упивался ее восторгом, ее неистовым поклонением, ревом тысяч ртов и крылатыми взмахами тысяч приветственных рук. Если бы не эскорт и полицейское оцепление, меня могли бы распылить на частицы, как новоявленного Мессию.

Теперь мне даже не обязательно было петь – я сделался богом в каждом своем проявлении, в каждом жесте, весь – от макушки до пят. Я ехал один в белой машине с черными стеклами по улицам цветущего городка южного штата – Майами? – после месячной отлучки, и безумная толпа готовилась снять колеса с моего авто и нести нас на руках всю дорогу до моей мраморной виллы. И только присутствие полицейских сдерживало страсти…

Сегодня я сам разделял восторг толпы. В моем сердце, как и в тысячах ее сердец, звучала Радость – радость Свершения, подобная радости Господа, Творца всего сущего. Самого себя я чувствовал Творцом, и Покорителем, и Хозяином жизни, ибо все нелегкие ступени к вершине я прошел своим талантом и гением своего призвания!

Но в этот вечер я не спешил показаться людям, что еще не ведали о главной моей Победе!

Казалось, давным-давно на глазах у них, у зрителей, я вознесся на музыкальный Олимп, и мои песни завладели миром! Но сегодня я хотел отметить свершение, недоступное ни одному, даже самому гениальному, исполнителю! Я победил нашу общую Прародительницу, Природу! Подобно Господу, я сам сотворил себя вновь месяц назад в элитной закрытой клинике – и вернулся оттуда триумфатором! Я, урожденный афроамериканец, стал в одночасье белым человеком, хозяином жизни в этой белой стране!

Я больше не был сыном своего отца и братом своих цветных сестер! Моя кожа стала белее белого, я, как Афродита, родился сам собой из морской пены!

Кто еще в мире мог сказать о себе такое? Какие силы смогут отныне охранить меня от толпы, готовой разнести по кусочкам нового Мессию нового времени?

Свободно откинувшись на мягкой лайковой коже, я, как в юности, пил неутолимую радость бытия. Хотелось разделить ее с кем-то, как в детстве, – от этого она всегда становилась больше! Неужели белый цвет кожи вернул мне сладкоголосую птицу юности? Избавил меня от пресыщения, раздражения, ревности и злобы, от приступов свинцового удушья перед выходом на сцену, от резких перепадов настроения и тоски по ночам?

Лениво подняв руку, я опустил стекло до половины со своей стороны. Опустил как раз вовремя, чтобы отметить восторженное лицо мальчишки – дежурного у ворот, – лицо, просветленное детской радостью, с оленьими большими глазами и четким рисунком губ, упругих, как тетива лука…

Машина медленно и осторожно двигалась вперед, к парадным дверям моего гостеприимного плантаторского дома. Я знал, что на крыльце столпились все домочадцы, тоже ликующие, хоть они и были натасканы на сдержанность и беспрекословное подчинение. Подъехав вплотную, черный шофер поспешил выскочить из машины, чтоб открыть передо мною бесшумную дверцу. Я снова приспустил стекло и сделал ему знак оставить меня одного в машине. Закрыл дверцу и посидел еще, откинувшись на заднем сиденье и оценивая вкрадчивую мелодию, льющуюся из дорогих динамиков…

Рассеявшись ненадолго, я спокойно дотянулся до привычной аптечки за своим сиденьем. Здесь было все, что нужно при авариях, а также все, что уложил нам в дорогу внимательный персонал клиники «на случай обострения болей».

Не торопясь, я достал одноразовый шприц и резиновый шнур, который отлично научился затягивать прямо над веной… А вот и драгоценная ампула – в отдельной коробочке, не дай бог упадет и разобьется!

Болей – физических и душевных – не следует ждать. Их следует предупреждать, ликвидировать в самом зародыше. И теперь уже не сигаретка с «зельем», а спасительная влага окончательно отгородила меня от буйства поклонников. Я был один со своим будущим, один с восторженным мальчишкой у ворот, с его оленьими глазами и упругостью губ, тугих, как тетива лука…

Глава 8

А получилось как всегда…

А проснулся я в обычной своей пятиэтажке, рядом с обиженной Алькой, от голоса дочки, которая всегда просыпалась раньше всех. Вечером дочь уже спала, когда я вернулся, и потому сейчас приветствовала меня особенно бурно. Надеясь загладить размолвку с женой, я мягко и дипломатично поведал чаду, что перехожу работать в другую школу – отдельный танцевальный лицей, что хоть и находится этот лицей в отдалении, но приходить я постараюсь раньше, чем они привыкли, потому как поздние вечерние занятия пластикой «вольются» в учебное расписание в более раннее время. Что по праздникам смогу брать их с мамой в лицей на хореографические концерты, познакомлю с новыми учениками и новым актовым залом. Что стану получать больше денежек, наконец, и смогу купить новые игрушки, желанный «детский» компьютер и игровую приставку. Дочура с энтузиазмом одобрила все это. Да и Алькино хмурое лицо несколько прояснилось, когда стало понятно, что мое прежнее отсутствие до ночи плюс еще и ранними утрами по выходным уходит в прошлое. В принципе, я бы с удовольствием взял жену к себе, открыл в лицее библиотеку и выбил ставку. Но вопрос упирался в дочку, строго прикрепленную к садику по месту жительства. Сошлись мы на том, что я постараюсь побыстрее обжиться на новом месте, и если решение властей окажется твердым, для нас всегда останется возможность перемены места жительства. Правда, о том, что жилье вроде бы служебное и в случае увольнения Алисы еще неизвестно, как поведет себя школа, мы старались не думать.

В конце концов жена, хоть и по-своему, несомненно, любила меня, и мое явно просветленное состояние в те дни невольно смягчило ее. Могла же она порадоваться, искренне порадоваться моей увлеченности своим делом и, как я думал, заслуженному успеху!

Впрочем, буквально в первые месяцы все окружающее перестало существовать для меня. Не то чтобы я стал равнодушен к прежним знакомым, к жене и тем более к дочке. Но новое дело не просто полностью захватило мой ум и душу, но и неустанно огорошивало меня мелкими и крупными ЧП и мелкими и крупными, но одинаково неразрешимыми вопросами. Отлично, что решение о выделении здания пришло в мае.

Хорошо, что оформлять аренду начали летом. Только это позволило мне успеть с бумагами, с целым ворохом бумаг и целым строем нужных чиновных подписей из разных кабинетов. Требовалось связаться с главным Департаментом недвижимости на Каретном Ряду; с его окружным филиалом; с Дирекцией единого заказчика по оплате коммунальных услуг; с генеральным подрядчиком по производству текущего ремонта; с районным Управлением образования; Центральным казначейством и специализированной бухгалтерией, наконец. И это все, так сказать, уже близко к делу, помимо регистрации Устава, открытия банковского счета и нотариального заверения документов, за которое взялась юридическая фирма. Вот таким образом я и сделался на все лето делопроизводителем, снабженцем, завхозом, секретарем-референтом и главным прорабом в одном лице.

Я привык сдерживать в себе теперь уже новый постоянный страх – страх что-то не успеть, не подписать к сроку бумагу, страх сделать что-то не так, страх опоздать на утверждение финансирования или на получение ежемесячной стипендии, от чего напрямую зависели и проплата аренды, и дальнейшее производство ремонтных работ. А уж со страхом ошибиться в строительной фирме, перечислить аванс мошенникам или «зависнуть» с работами вследствие привычного пьянства строителей, с этим страхом я совершенно сжился и даже оправдывал его в себе – вдруг без него я и впрямь «почил» бы на лаврах?

Все это лето мне даже сны снились практически на одну и ту же тему: во сне я постоянно старался скрыться ото всех, куда-то вечно убегал, прятался. Я даже научился летать во сне, но это не принесло мне радости. Все полеты служили одной цели – выбраться из ловушки, улететь в небо, если уж другого пути не находилось.

На некоторое время «бумажный» страх даже потеснил мои обычные опасения за близких. Но ненадолго. И вернулись они с удвоенной силой. Алька, как ни старалась, не смогла смириться с первым летом без отпуска. Ехать одной или даже с ребенком еще не вошло у нее в привычку, а я этим летом не то что отлучаться от своего детища, а даже в мыслях перестроиться на семью не мог. И пришлось им все лето «куковать» на нашей скучной Севанской улице, а к концу августа мне уже пришлось забросить ремонт и оформлять Альку в неврологию, а самому заботиться о дочурке. Так что 31 августа в последний день (кажется, это было воскресенье), выбравшись в лицей проверить рабочих, я не нашел никаких их следов, кроме свернутого нового линолеума для классов и нерасставленной мебели. Здание не украсили, учителя дружно разъехались по дачам, а наутро нам предстояло торжественное открытие в присутствии представителя муниципалитета и префектуры!