Птенцы археоптерикса - Лидия Обухова

- А все-таки хорошо, что мы здесь совсем одни, - проговорил Бывший Пес, следя за тяжело снявшейся птицей. - В этом уголке среди гор никогда ничего не меняется, как остается неизменным птичье яйцо. Они все одинаковы до сих пор, что у археоптерикса, что у этой вороны!

- У вороны яйцо запрограммировано иначе, - возразил Лошадь. - Сложнее.

- Ну, не знаю, - глубокомысленно отозвался Пес. - Создать из рыбьей чешуи перья тоже было непросто. А ведь эволюция быстро совершилась! Жу не захочет этим заняться, но в вороньем яйце, может быть, и до сего дня живет крошечный археоптерикс? Сапиенсы убеждены, что они все знают. А для меня чем больше что-нибудь знаешь, тем сильнее хотелось бы это понять,

Асфальтовая река

Теплая, как щека,

Только приляг слегка,

Будешь лежать века,

пробормотал вдруг он.

- Что это? - спросил Лошадь.

- Какая-то старая песня.

- Теперь давно нет асфальтовых дорог.

- Я знаю.

- Послушай, ты уже совсем разучился лаять? Только говоришь и говоришь?

- Нет, еще могу.

И в подтверждение Пес поднял морду к бледному небу, где давно потухли искусственные луны и стал невидим зеленый игольчатый луч. Только старая Луна, совсем опустившись к горизонту, сияла все тем же теплым тихим светом.

Раздался высокий надрывный звук волчьего воя. Что-то сжалось внутри Бывшего Пса; он пытался возродить в себе ощущение бесконечно далекого... Время остановилось.

Внезапно обоих словно ударило током: у дверей лаборатории стоял Сапиенс.

- В чем дело? - спросил он утомленно. - Разве изменен режим суток? Почему вы здесь?

Первым опомнился Бывший Пес. Он деланно зевнул и потянулся.

- Видишь ли, Сапиенс, - небрежно сказал он. - Сегодня полнолуние, и я захотел проверить, сохранился ли у меня атавистический инстинкт.

- Ну, и?..

- Есть, но уже приходится снимать внутренние тормоза, чтоб полаять. Архаический способ передачи информации!

Сапиенс бледно усмехнулся...,

- Опыты надо согласовывать со мной, - сказал он, уже оборачиваясь к другому. - А ты?

- Я?!.., Рыжая шерсть взмокла от напряжения.

- Что такое? - протянул Сапиенс, зорко и холодно глядя на него. - Почему ты так волнуешься? Опять неразумная трата эмоций на сущие пустяки?

Он протянул руку, и гибкие, чуткие, бесконечно сдержанные и абсолютно бесстрастные пальцы прикоснулись к задрожавшей шкуре.

- Ты стал слишком нервным. Может быть, тебе не на пользу тишина здешнего места? Что ты скажешь, если я отошлю тебя на время в Большой Круг?

- Это ни к чему, Сапиенс, - поспешно вмешался Пес, с тревогой и жалостью глядя на своего товарища. - Думаешь, ты выглядишь лучше, когда по утрам выходишь из своей лаборатории? У Лошади такое же право напрягать нервную энергию во имя поставленной цели.

- Цели? Это любопытно, - пробормотал Сапиенс. На мгновенье зрачки его вспыхнули, но утомление пересилило, веки опустились на глаза.

- Я пойду лягу, - сказал он вяло. - Принимайте сигналы и следите за натяжением плазмы в аппарате Ф-18. Напомните мне об этом разговоре. Может быть, произошел перескок сразу на два порядка? Мы поговорим.

Бывший Лошадь смотрел ему вслед: узкая спина, легкая скользящая походка...

- Если бы с ним можно было говорить, - прошептал он. Ах, если б только с ним можно было говорить! Пойди, проследи, выпьет ли он хоть свой стакан перед сном?

Бывший Пес, свесив голову, молча двинулся за Сапиенсом. Лошадь остался посреди двора один.

Всходило солнце. Хотя в горах еще витала призрачная пелена, но сквозь нее уже проступало желтоватое тело камня. На пластиковой тропинке исчезали следы ушедших. А по обе стороны воскресающая молодая трава светилась весенней зеленью,

Асфальтовая река

Теплая, как щека...

- пробормотал Бывший Лошадь. Дальше вспомнить он уже ничего не мог.