Полина Сергеевна - Нестерова Наталья Владимировна

Однако сейчас Полина Сергеевна не могла отложить разговор.

– На ком? – спросила она. – На ком ты женишься?

– На Юсе.

Родители опять посмотрели друг на друга: разве может быть, чтобы мальчик вдруг сошел с ума?

– На Юсе, – повторил сын. – Она хорошая, очень хорошая. Вы ее не знаете. Я ее очень люблю, и она беременна, у нее будет… этот… сын… или дочь… То есть у нас…

Олег Арсеньевич быстрее жены пришел в себя.

– Сенька, ты идиот? – спросил он. – Больной? Кретин?

– Я так и знал, так и думал! Не ждите меня, ночевать не приду. – Сенька развернулся, ушел, хлопнув дверью.

Оглушенные Полина Сергеевна и Олег Арсеньевич несколько минут молча смотрели друг на друга. Точно ждали успокаивающего ответа на немой вопрос: «Это мне снится? Этот бред ведь не на самом деле?»

– Ущипни меня, – попросила Полина Сергеевна.

– Да тут хоть исчи… исщипайся, – запутался Олег Арсеньевич. – Он вскочил и лихорадочно зашагал по комнате. – У нас сигареты есть?

– Ты не куришь, – напомнила Полина Сергеевна.

– Тогда водки или коньяка… Где-то была моя старая трубка и табак… – Он открывал шкафы, хлопал дверцами. – Почему у нас в доме никогда ничего нельзя найти? Черт знает что! Когда-нибудь будет порядок или нет? Это все ты! Вырастила маминого сынка! Кудахтала над ним, как курица. Докудахталась!

Полина Сергеевна закрыла лицо руками и заплакала. Олег Арсеньевич искал врага, в которого можно вцепиться, – истинно мужской способ борьбы со стрессом. Но убитая горем Поля не была врагом, и поднимать на нее руку, обвинять – подло.

Олег Арсеньевич опомнился, подсел к жене, крепко обнял ее:

– Прости! Прости меня, сам не знаю, что несу.

Они провели бессонную ночь: то замолкали надолго, то наперебой доказывали друг другу невозможность, абсурдность того, что заявил Сенька.

Разговор с сыном состоялся в пятницу вечером. В субботу утром отец позвонил ему и велел явиться домой для объяснений. Сенька приехал, такой же нахохленный, ощетинившийся – чужой, как и накануне. Выяснилось, что он встречается с Юсей уже три месяца, что «репетиторские» деньги тратил на подарки ей, на походы в рестораны и клубы.

– Это воровство! – сказал Олег Арсеньевич. – Чистой воды обман и воровство! Ты врал нам и крал наши деньги!

– Считайте как хотите, – насупился Сенька.

– А чего ты ждал? – взорвался Олег Арсеньевич. – Что будешь воровать, бражничать, первую попавшуюся подзаборную шлюху приведешь к нам в дом…

– Папа, не смей так говорить про Юсю! – вскочил Сенька.

– Я не смей? Щенок!

Взбешенные, они стояли друг против друга, сжимали кулаки, точно готовы были пустить их в ход.

– Немедленно прекратите! Оба! – воскликнула Полина Сергеевна. – Вы сошли с ума! Сядьте и успокойтесь!

Она воскликнула с нужной интонацией тревоги, страха и негодования, проговорила нужные слова, хотя ее не покидало ощущение раздвоенности. Она как будто пребывала в состоянии клинической смерти, при которой душа вылетает из тела и наблюдает за происходящим со стороны.

– Или ты выбросишь блажь из головы, – ткнул Олег Арсеньевич в сына пальцем, – или убирайся на все четыре стороны! Жених сопливый!

– Я выбираю четыре стороны.

– Пошел вон! – заорал отец.

– Пошел так пошел, – ответил сын.

Когда за Сенькой закрылась дверь, Полина Сергеевна попеняла мужу:

– Так нельзя, Олег!

– А как нужно?

– Не знаю. Но мы не должны выгонять сына, когда ему тяжело…

– Тяжело!!! Ты видела эту физиономию? Ему тяжело? Да он плевал на нас, у него теперь вместо мозгов мошонка работает, член свербит. У всех свербело и свербит, но не каждый позволяет себя использовать, как последнюю тряпку. Он что, один такой весь из себя, у кого женилка выросла? Рохля, тютя, олух, слабак…

Олег Арсеньевич разошелся: клеймил сына, обзывал последними словами, – остановился, только когда увидел, что жене плохо.

– Не в коня корм, – проговорил, сбавляя пыл, Олег Арсеньевич. – Полинька, что с тобой?

Тело-оболочка, оставшееся на земле, оказывается, умело страдать физически. Каждое слово, гневная и жестокая характеристика сына ранила сердце Полины Сергеевны, превращая его в кровавое месиво. «Не в коня корм» – значило для Полины верх жестокости и несправедливости.

Она была лучшей студенткой на курсе, имела полное право продолжить обучение в аспирантуре, защитить кандидатскую диссертацию, сделать научную карьеру. Но на вступительных экзаменах в аспирантуру ее завалили – цинично, подло и оскорбительно. Высвобождали место дочке одного из проректоров. Научный руководитель, не разобравшись, сказал тогда Полине презрительно: «Не в коня корм!» Потом, правда, узнав интригу, он сменил гнев на милость, устроил Полю в отдел референтуры большой академии, уговаривал поступать в заочную аспирантуру. Но полученная пощечина навсегда отбила у Полины желание заниматься наукой, она вышла замуж, родила Сеньку. Когда слышала «Не в коня корм», внутренне съеживалась, потому что кого-то, возможно совсем невинного, били по самому больному.

– Полинька, родная, тебе плохо? Ты бледная, совсем зеленая. Сердце? Валидол? «Скорую»? – суетился перепуганный Олег Арсеньевич.

– Ничего не нужно. Просто полежу немного тут, на диване. Принеси мне плед и подушку, пожалуйста.

Она пролежала на диване до вечера, то погружаясь в забытье, то возвращаясь в действительность, которая мало отличалась от забытья. Душа вернулась в тело. Почему никто никогда не говорил, что эфемерная душа имеет свинцовую тяжесть?

Олег Арсеньевич сидел рядом, смотрел телевизор. В одно из пробуждений, приоткрыв глаза, Полина Сергеевна увидела, что муж бездумно смотрит на экран, а там «ТВ-Казань», говорят на татарском языке.

Женитьба сына на великовозрастной и малокультурной Юсе была сама по себе унизительна. Люди из круга Полины Сергеевны и Олега Арсеньевича Пановых станут прятать глаза, чтобы скрыть сочувствие. Хороший перспективный мальчик Арсений не справился с юношеским гормональным взрывом, попал в примитивный капкан, на пустой крючок. Как тут не соболезновать? Но воспитанные люди не сочувствуют и не соболезнуют в тупиковых ситуациях, когда свершившееся надо принять и жить с ним дальше. Если после болезни у вас перекосило лицо, возник нервный тик и медицина бессильна, то ваши друзья оставят слова сочувствия за дверью, сделают вид, что болезнь вас не обезобразила, и продолжат общаться с вами, как прежде.

Унижение породниться с семьей Клавы, в которой на свой лад стремились жить «хорошо»: хорошо одеться, хорошо поесть, хорошо выпить, посмотреть по телику хороший сериал, – было все-таки не таким мучительным, как сознание предательства Арсения. Их сын – предатель. Он предал свое будущее, а значит, все их усилия, их любовь, чаяния, надежды, веру, их старость. Они держали его на руках, вели за руку, подставляли плечо – дружно шли по дороге к общему будущему. И вдруг Арсений споткнулся – ладно, с кем не бывает. Но он оттолкнул родительские руки, плюнул в прошлое, перечеркнул его как нестоящее. Перечеркнул маму с папой, почти возненавидел. Они видели это в глазах сына – раздражение и почти-ненависть. Подобное не могло им привидеться ни в страшном сне, ни в лихорадочном бреду. Однако случилось и разъедало душу, словно душа имела кровеносные сосуды и туда впрыснули кислоту.

– Надо поужинать? – спросила Полина Сергеевна.

– Да, конечно, – очнулся от раздумий Олег Арсеньевич. – Я приготовлю. Что сделать?

– Я сама, – поднялась Полина Сергеевна.

Она разогрела еду, муж помог накрыть стол в кухне, за который они сели.

– Не могу! – сказала Полина Сергеевна. – Ты ужинай, а я лягу.

Ужин так и остался нетронутым.

В воскресенье утром Олег Арсеньевич позвонил сыну:

– Твоей маме было очень плохо. В твои планы, надеюсь, не входит вогнать ее в гроб? Приезжай!

Природная честность не позволила Полине Сергеевне сыграть на собственном самочувствии – притвориться умирающей, поставить сына перед выбором: или моя жизнь, или твоя женитьба. Хотя Полина Сергеевна понимала, что в подобной ситуации любые спектакли были бы оправданы, лицедействовать не смогла.