Моноклон - Владимир Сорокин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Площадь замерла.
Маяковский громко рухнул, разваливаясь на куски.
Люди вскрикнули.
Скрытое до этого в облаках солнце выглянуло. Лучи его пролились на багровую головку фаллоса, воздымающегося над Москвой все выше и выше…
Тамара Семеновна открыла глаза.
С недоумением она обнаружила себя стоящей на площади возле выхода из метро «Владыкино», где так и не побывала ни разу в жизни. Она стояла, подняв свою длинную юбку. Напротив стояли разные люди. И молча смотрели на нее: кто с усмешкой, кто с хмурой неприветливостью. Прямо напротив стояли двое парней — русский и таджик. Они держали в руках недоеденное мороженое.
Тамара Семеновна опустила глаза вниз, посмотрела на то, что было у нее под задранной юбкой и что она теперь показывала всем. Там виднелся ее обычный женский пах, поросший негустыми волосами. Ниже паха шли ее обыкновенные ноги. Никакого фаллоса не было и в помине.
Это вызвало у нее еще большее недоумение.
Не опуская юбки, она перевела свой взгляд на людей.
Люди смотрели на ее пах.
— Пыздец? — вопросительно произнес таджик и лизнул мороженое.
Тамара Семеновна опустила юбку и пошла в метро.
Владимир Сорокин
Тимка
Продавщицы Мокшева, Голубко и Абдуллоева без стука вошли в кабинет Сотниковой. Екатерина Станиславовна, надев стильные узкие очки в тончайшей золотой оправе, перелистывала бухгалтерский отчет за третий квартал для налоговой.
— Да… — не глядя на них, произнесла она, быстро просматривая подшитые листы.
Продавщицы молча, со скучающе-напряженными лицами встали посередине кабинета.
— Да? — она подняла глаза, увидела вошедших, сняла очки, потерла переносицу загорелой рукой с огромными накладными ногтями молочного цвета и двумя золотыми кольцами, вместе составляющими венецианскую маску.
Продавщицы молчали.
— Так, — она поморгала, повела затекшей шеей. — Где Нина Карловна?
— Идет из фасовки, — буркнула Голубко.
Сотникова вытянула из плоской пачки «Слим» тонкую сигарету, закурила:
— Значит, человеческого языка не понимаем?
Продавщицы молча смотрели на нее.
— И работать профессионально не желаем?
— Мы хотим работать, — ответила за всех коренастая, со сросшимися черными бровями Абдуллоева.
В кабинет стремительно вошла маленькая, круглая Нина Карловна:
— Что случилось, Катерин Станиславна?
— Случилось, опять случилось, — закивала головой Сотникова, выпуская дым сквозь пухлые губы. — Стоят и трут, стоят и трут. Опять!
— Девочки, — Нина Карловна укоризненно повернулась к продавщицам.
— Мы обсуждали кондишен, — сказала Мокшева.
— Что? — скривила губы Сотникова.
— У нас холодновато в отделе.
— Пятнадцать градусов, как положено, — тряхнула клипсами Нина Карловна. — У вас же кофты под халатами, вы чего?
— Конди-и-шен! — Сотникова откинулась в кресле, закачалась. — Врет и не краснеет.
— Мы правда обсуждали кондишен, — Голубко смотрела исподлобья.
— А чего ж вы ржали, как кобылы, а? — повысила голос Сотникова. — От холода?
— У вас у каждой свой фронт: колбаса, мясо, полуфабрикаты, — зачастила Нина Карловна. — Каждая стоит на своем, каждая отвечает за свое место, каждая следит, каждая смотрит покупателям в глаза, улыбается, предлагает…
— Стоят и трут, стоят и трут! — взмахнула рукой Сотникова. — Как неделю назад терли, так и сейчас. Вы что, на митинге? Оппозиция?
— Мы не оппозиция, — ответила с улыбкой Голубко. — Больше не повторится, Катерина Станиславовна.
— У нас не Черкизон, красавицы, — стремительно стряхнула пепел Сотникова. — Мы и так покупателей теряем, время слож-ней-ше-е. А вы мне — нож в спину. На, Екатерина Станиславовна, получай нож в спину!
— Бонуса лишитесь, — качала круглой головой Нина Карловна. — Лишитесь бонуса.
— Конечно! — качалась в кресле Сотникова. — Новогодний бонус получат далеко не все. И это не только из-за кризиса. Не только.
— Будем стараться, не будем разговаривать, — улыбалась Голубко.
— Молча будем работать, — закивала Абдуллоева.
— Девочки, делайте выводы, — посоветовала Нина Карловна.
— И это в последний раз! — подняла палец с молочным ногтем Сотникова.
— Обещаем, — кивнула Голубко.
— И я вам обещаю. Идите! — мотнула головой Сотникова.
Продавщицы вышли.
— И ты иди, — Сотникова недовольно подтянула к себе отчет. — Распустились, дальше некуда!
Нина Карловна вышла.
Заглянула секретарша Зоя:
— Катерин Станиславна, по мерчендайзингу.
— Все собрались? — Сотникова не подняла головы.
— Да.
— Щас я выйду.
Зоя закрыла дверь.
Сотникова отодвинула отчет, встала, зевнула, потянулась. Подняв вверх руки, вышла из-за стола на середину кабинета. Расставила длинные крепкие ноги на ширину плеч, положила руки на затылок. Стала делать круговые движения влево и вправо, резко выдыхая. На ней были светло-серые, в тонкую белую полоску расклешенные брюки с широким ремнем и белая блузка с вышитыми серебристыми лилиями.
Зазвонил мобильный. Она подошла к столу, взяла, глянула на номер, опустила руку с мобильником вниз, задумчиво облизнула губы. Выдохнула. Быстро приложила мобильник к уху:
— Слушаю.
— Здравствуй, — раздался женский голос.
— Здравствуйте, Ольга Олеговна.
— Я к тебе еду.
— Куда?
— Туда. Ты что, не на работе?
— Я на месте… но…
— Что — но? Я уже на проспекте.
— Но здесь, ну, у меня… не очень…
— Очень. Подъезжаю, встреть.
Разговор прервался.
— Блядь… — Сотникова бросила мобильный на стол, оперлась о столетию руками, сильно тряхнула головой.
Ее короткие, густые, гладкие волосы, крашенные в цвет спелой ржи, взметнулись волной и опали.
— Ну что за блядь… — вздохнула она, схватила мобильник и пошла из кабинета, громко цокая высокими каблуками.
— Зой, ко мне никого в течение часа. Никого! — бросила на ходу, минуя секретаршу.
— Понял, — кивнула Зоя.
Сотникова прошла по коридору, вышла в зал. Здесь толпились, ожидая ее, все двенадцать мерчендайзеров в синих халатах со своими блокнотами.
— Отбой до пяти! — громко объявила она, проходя сквозь них.
Двинулась по залу, огибая стеллажи и посетителей, негодующе качая головой:
— Блядь… ну блядь… ну, что ж за блядь, господи…
По ходу заметила на полу упаковку пастилы, подняла, бросила в большую, стоящую на полу сетку с игрушечными мягкими поросятами. Прошла сквозь свободную кассу.
— Здрасьте, — сказала полная молодая кассирша.
Сотникова пересекла вестибюль с банкоматами, камерой хранения и киоском оптики, прозрачные двери разошлись, она шагнула на брусчатку, встала. На улице было по-прежнему слишком тепло, слишком солнечно и слишком сухо, несмотря на сентябрь. Молодые каштаны и липы и не думали желтеть. На пыльном газоне дремали три бездомные собаки.
Быстрым шагом Сотникова прогулялась от входа в гипермаркет до клумб и обратно, повернулась и увидела подъезжающую черную «Волгу». Молочным ногтем показала свободное место на стоянке. «Волга» свернула, запарковалась. Из машины вышла миниатюрная Малавец в форме советника юстиции второй степени, двинулась ко входу.
— Дерьмовочка подъехала… — пробормотала Сотникова, злобно щурясь на Малавец.
Та шла своей походкой: быстрой, целеустремленно-деловой и слегка комической, словно игрушечной.
— Здравствуйте, Ольга Олеговна, — произнесла Сотникова, когда та приблизилась.
— Здравствуй, Катя, — не взглянув на нее, Малавец обвела площадь возле входа своими серо-голубыми, беспокойными, слегка выпученными глазами.
Ее худощавое, остроносое лицо было, как и всегда, бледновато-желтым, сосредоточенно-озабоченным. Беспокойные глаза непрерывно всматривались во все. Она была лет на девять постарше Сотниковой.
— Ольга Олеговна, — выдохнула Сотникова, — дело в том, что у меня сегодня много людей, реально много, а поэтому…
— А поэтому ты их всех сегодня уволишь, — произнесла Малавец, облизнув сухие, перламутрово-розово напомаженные губы и оглядывая мужчину с Лабрадором на поводке.
— Поймите, здесь нереально, я уже не могу здесь…
— Реально. Пошли.
Малавец решительно направила свое маленькое, худощавое тело в форме к входу. Ее ноги были достаточно стройны, но руки коротковаты. На согнутой левой руке висела дамская сумка, казавшаяся слишком большой для Малавец.
Сотникова последовала за ней.
— Ольга Олеговна, ну давайте завтра у меня…
— Завтра суд. И послезавтра. И послепослезавтра, — произнесла Малавец.
— Вечером давайте.
— Вечером я отдыхаю. Пошли, времени нет.