Человек-эхо и еще кто-то (Сборник) - Борис Пшеничный

Выговаривать ему было бесполезно, он явно тронулся, если и был когда-нибудь в своем уме.

— Ты их видел? — спросил лейтенант.

— Кого? А, этих… Нельзя видеть то, чего нет, лейтенант. Мы себя видим, свое отражение. И стреляем в себя. Туман здесь такой. Идешь вроде вперед, а возвращаешься на то же место. Не знаю, в чем тут фокус, но это так. Хоть туда иди, хоть обратно, — все одно, никакой разницы. Вы уж лучше не мучайте себя, оставайтесь здесь, вдвоем веселей будет. Одному тошно, одичать можно. Я заскучал по нашим. Как там они, как Охотник — все стреляет?

— Могу устроить свиданье. — Лейтенант поднял пистолет. Справься о здоровье у него самого.

Он без сожаленья оставил перепачканного черникой Философа (теперь ему уже никогда не отмыться) и пошел прочь, тут же забыв о нем. Раз никого нет, то и тебя нет!

Туман рассеивался, и странная картина открывалась лейтенанту. Он шел словно в капсуле. Отчетливо, как в увеличительном стекле, просматривалась под ногами каждая травинка, каждая росинка на ней, но обзора — никакого. Мир представал перед ним во всей своей пронзительной реальности, но только подножным пятаком, а что дальше, за неведомо кем очерченным кругом…

Вначале он не придал этому значения. Думал, игра болотного утра или, может, сам он бредит, наглотавшись всяких испарений. Чтобы проверить себя, лейтенант ускорил шаг, потом побежал, насколько позволяла трясина. Круг видимости оставался прежним, и за ним — ничего, пустота.

И тогда ему стало страшно.

Заставить себя идти в ничто он не мог. Попытался, как прежде, смотреть только под ноги, но обман не удавался: теперь-то он и с закрытыми глазами, знал, что в нескольких шагах от него все кончается, провал. И стоять нельзя — засасывала трясина, вода уже холодила колени. Ему не хватало зеркала, чтобы взглянуть на себя, всего на секунду, мгновенье, — силы бы вернулись к нему, и он бы нашел, что делать.

Еще надеясь на что-то, лейтенант затравленно озирался, искал в пустоте самую малость, хотя бы подобие тени, куда можно было бы идти. Но тени сами уже шли на него.

Из небытия миражным виденьем всплывали знакомые очертанья чужих позиций. Он видел их каждый день, знал каждый окоп. Надо бы спрятаться, залечь, не торчать на самом виду. Но лейтенант лишь тихо засмеялся, обрадованный встрече. Наконец-то, дождался! Кто говорил, чти вас нет? Я добрался до вас. Ну-ка, вылезайте из ваших гнилых укрытий, дайте взглянуть на ваши трусливые рожи!

Он задрожал от нетерпенья, когда увидел идущую на него фигуру с пистолетом в руке. Ах, ты захотел дуэли? Ну, давай, не трусь, поближе, ближе…

Лейтенант выстрелил, почувствовав тотчас горячий удар в плечо. Еще выстрел, выстрел… Пули жгли грудь, шею, живот… Теряя сознание, он повалился лицом вниз.

Его тело сползло в траншею, на распухший труп Охотника.

Убитых уже некому было сносить на Веселую Горку.

И ЕЩЕ КТО-ТО…

Они называли себя экспедицией. Вот уже две недели они лазали по склонам ущелья, поиски ничего не давали, и вечером, задернув полог палатки, Андрей Карнаухов сказал: «Пора свертывать экспедицию».

А утром он же первым увидел след. «Парни, сюда!» — севшим от волнения голосом позвал он, и четверо, дремавших в палатке, рванулись наружу. Еще ничего не видя, ничего не соображая, они интуитивно почувствовали: наконец-то!

След был совсем свежий. На влажном песке, затянутом илом, четко просматривался отпечаток пятипалой стопы. Огромный для человека, чрезмерно расширяющийся к пальцам, и все же это был, без сомнения, человечий след.

Потом, когда будет получен гипсовый слепок, Егор скажет: «Эта нога никогда не знала обуви», и еще много чего будет сказано. Но сейчас, сгрудившись на берегу бурлящей речушки, они боялись дышать и говорить, словно перед ними была не вмятина в песке, а настороженная бабочка, готовая в любую минуту вспорхнуть и улететь.

— Это он! — прошептал Василий.

Глаза с надеждой обшаривали берег — должны же быть еще следы! Но до обидного крохотной полоски песка хватало только на один шаг, а дальше сплошной камень. В метрах трех по направлению стопы, на пыльном валуне, удалось обнаружить отметину — здесь тоже явно кто-то ступал. Только это могли наследить и они сами. За две недели вокруг стоянки все топтаноперетоптано.

Реальностью, заслуживающей внимания, был только след на песке, но зато уж такой реальностью, ради которой стоило загонять себя в эти каменные дебри. Из прошлых экспедиций они уже привозили кое-что: фотоснимки предполагаемого лежбища; ровно обструганную палку — зверь не мог ее так обглодать. Сенсацией стал пучок волос, которые, по заключению криминалистов, не могли принадлежать ни одному известному науке животному. В основном же разживались россказнями горцев, которые сами не видели, но слышали от других, что где-то в этих местах встречается существо, очень похожее на человека, только более крупноеи сплошь поросшее волосами. Находили и следы на земле, однако слабые, нечеткие, не докажешь, что они не медвежьи. И вот теперь…

— Это он, он! — твердил Василий.

Полдня они провозились со следом, фотографируя, обмеряя, обрабатывая, сняли несколько слепков. Обедать не стали, схватили по сухарю да куску колбасы и разбежались по ущелью. Если он обитает здесь, тоне привидение же! — должен иметь жилье, какую-нибудь стоянку. Только бы засечь, где он обосновался, а уж тогда им хватит терпения выследить.

Карнаухов очнулся от острой боли в спине. Поерзав, он сполз с острия камня, почувствовал облегчение. Видимо, он недолго находился в беспамятстве: еще шуршала, струясь, щебенка и не успела осесть пыль, поднятая камнепадом.

Андрей все помнил: как карабкался по сыпучему склону сая, как угрожающе ухнули камни над головой и как он, стремясь проскочить ожившую осыпь, нерасчетливо рванулся вперед, не удержался, вместе с каменным потоком пополз вниз. Потом боль, боль. И сейчас боль.

Все-таки ему крупно повезло. Он успел проскочить стержень осыпи, оступился уже на периферии. И тащило его не так уж долго, иначе бы не искал, где и что болит. Ныла спина — не страшно, ободран бок — заживет, кровило лицо — и это пустяк. Что вот с ногой? Боли не чувствовал, но попытался подняться — и снова завалился навзничь. Нога уходила под каменную глыбу. В общем-то с ногой тоже вроде бы ничего страшного, он мог свободно шевелить пальцами и даже слегка повернул колено, подтянул штанину. Еще бы чуточку приподнять камень…

Идиот, обругал он себя, договорились же по-одному не ходить. Правило было железное: один в лагере, остальные в походе и только попарно. Но сейчас, ошалевшие от подвалившего счастья, они бесшабашно ринулись в разные стороны, чтобы расширить зону поиска.