Бакалавр (СИ) - Волошина Анна

— Моему другу нужна консультация, — негромко сказал Том, склонившись к её уху. Со стороны казалось, что мужчина шепчет комплимент на грани — а то и за гранью — скабрезности.

— Он внизу, я правильно понимаю? — почти неслышно, с зазывной улыбкой пробормотала Лана. И добавила, громко и отчетливо, так, чтобы услышали все, кто думал, что это их касается: — Лерой, рюмку мятного ликёра. Спасибо. Пошли, Томми.

И они пошли. Впереди скользила Лана, щедро рассыпая приветственные жесты рукой с зажатой в ней ликёрной рюмкой. Шла — и затылком, как направленный из засады ствол, чувствовала наигранную улыбку Тома.

Коридор. Дверь отдельного кабинета. Шаг внутрь.

Лана остановилась, не закончив этот шаг. Шедшему сзади Хельгенбергеру показалось, что он налетел на стену. Талия, за которую он ухватился, чтобы не врезаться подбородком в затылок, по гладкости и твердости могла соперничать с бронзовой отливкой. Молчание затягивалось.

— Томми, ты рехнулся.

Том не удивился даже — оторопел. Потому что его друг, представительный мужчина средних лет, плечистый, хорошо одетый, не мог вызвать такую странную реакцию. Или — не должен был. Но вызвал.

— «Пегас» на крыше — ваш? — продолжила женщина, которую он знал как Мелиссу Тевиан и Катрину Галлахер. Как уж её звали на самом деле, Томас Хельгенбергер-младший не знал и не хотел знать. Многая знания — многая печали.

— Наш.

— Ты по тросу спустишься, если что? Там сесть негде, а при таком ветре и снижаться-то затея нездоровая.

— Ну-у… — протянул Том.

— Подстрахую. Эй, парень! — давняя приятельница вывернулась из его рук и кивком подозвала официанта, дежурившего в коридоре. — Собери нам с собой вот это всё.

Она махнула рукой в сторону богато накрытого и почти нетронутого стола. Мужчину, которого Том так и не успел представить, она почти демонстративно игнорировала. Демонстративно — и неодобрительно, а вот это было за гранью ожидаемого. Да и возможного тоже.

— А меня вы не спросите? — проскрежетал его спутник, и без того пребывающий в отвратительном настроении.

— О чём? — рассеянно улыбнулась мрина, наблюдающая за действиями официанта: тот как раз упаковывал бутылки.

— О спуске по тросу.

— Нет, — пожала она плечами. — Зачем?

Пилот коптера, услышав «Правый Мизинец», вполне предсказуемо заартачился. Тройной тариф, который фирма запрашивала в такую погоду, как сегодня, его категорически не устраивал. Лане совершенно не хотелось спорить, и она открыла было рот, чтобы предложить пятикратный, но спутник Тома буркнул:

— Десять тарифов. И пятьсот галэнов сверху лично вам! — и вопрос был исчерпан.

Летели молча. У запасливого пилота нашлось два пояса с карабинами, две пары перчаток и трос, снабжённый управляемым фиксатором. Пояса Лана собственноручно затянула на своих будущих гостях, к тросу присмотрелась с некоторой опаской, но решила, что сойдёт. Хотя и выругалась. Причем, с точки зрения Хельгенбергера, очень странно. Такого он от неё не слышал… а вот его друг заметно подобрался. Подобрался, и смотрел теперь на девушку с острым интересом, как будто она сделала что-то, неожиданно обнадеживающее. Вот только что?

Потом был вой ветра, устрашающий даже здесь, в сравнительной безопасности салона коптера. Вой — и шипение мрины, как никогда похожей сейчас на обозлённую кошку: фиксатор троса раз за разом сносило, и она никак не могла зацепиться. Наконец, трос натянулся. Пояса мужчин были уже пристегнуты к нему. Миг — и Лана, обхватив Тома ногами чуть повыше талии и защёлкнув на тросе крепление одного из браслетов, скользнула вниз.

А еще одно бесконечное мгновение спустя Томас Хельгенбергер обнаружил себя стоящим в безветрии и относительной тишине огороженной крыши. Он стоял, а по тросу уже летел его друг, которому («Нет. Зачем?») не требовались ни помощь, ни страховка. Более того, он летел не просто, а творчески. За трос он придерживался одной рукой, в другой же был надежно зажат объёмистый пакет с провизией. И когда приземление состоялось, не звякнула ни одна бутылка. Да, ему помощь была без надобности. Но эта-то как догадалась?

— Будьте моими гостями, джентльмены! — бросила мрина и первой, не оглядываясь, нырнула в небольшую дверцу, ведущую вниз.

Когда Том, шедший последним, спустился в гостиную, его приятно удивила обстановка. Снаружи царил сущий ад, здесь же было светло, тепло, сухо — словно не было ни шторма, ни уползающей в сторону от «Ладоней» грозы. Впрочем, гроза, кажется, была готова разразиться прямо здесь и сейчас.

— Ты рехнулся, Томми, — раздраженно бросила его давняя знакомая, разворачиваясь на каблуках и скрещивая руки на груди. — Лерой Шерман отставной коп, и он куда умнее и наблюдательнее, чем обычно ожидаешь от кабатчика. Лидер сенатской оппозиции встречается с шанхайским консультантом! Представляешь себе визг в прессе, если об этом пронюхают?

— С чего ты взяла… — начал было Том с удивлённой улыбкой, которую еле успел натянуть на лицо… и осёкся.

Его спутник остался представительным хорошо одетым человеком. Вот только лицо было его собственным, а вовсе не тем, которое обеспечивал собственноручно выбранный и настроенный Хельгенбергером «цезарио». Хитрая приблуда, редкая и дорогая, не отслеживаемая никакими сканерами, позволяла изменить внешность человека до неузнаваемости, не прибегая ни к гриму, ни к маскам. Теперь она не действовала.

— Угу, — покивала девица, демонстративно не обращая никакого внимания на оружие, материализовавшееся в правой руке Александра Крамера. — В моем доме всякая хрень работает только до тех пор, пока я этого хочу. Сейчас — не хочу. Да уберите вы пистолет, сенатор. Что за детские выходки, в самом деле. Хотела бы отобрать — уже отобрала бы. Пойдёмте вниз. Всем нам надо переодеться, выпить и успокоиться. Здесь можно. Всё. И выпить, и успокоиться. И, как говорят русские, сесть рядком и поговорить ладком. Таких защитных систем… ну, на планете — не на планете… а в кампусе больше нет. Мне платят не за подставы. За подставы, впрочем, тоже… но клиенты. Клиентов я не подставляю, вон, хоть Тома спросите. Да вы уже и спросили, иначе вас тут не было бы. В общем, убирайте свою пукалку. Или не убирайте. Но пока вы не переоделись, разговора не будет.

Мужчины молча дослушали монолог, логичный и немного насмешливый. Переглянулись. Синхронно пожали плечами. И — а куда деваться-то? — вслед за девушкой двинулись к лестнице, ведущей на подземные этажи.

— Итак, — произнесла хозяйка дома, появляясь в дверях комнаты с большим столом и несколькими креслами вокруг него.

Мужчины, уже принявшие душ и облаченные в тоги, сооруженные из огромных махровых полотенец, одновременно оторвались от созерцания мутной круговерти за большим овальным окном. Комната располагалась на самом нижнем этаже, и до поверхности было метров семь.

Должно быть, в ясный день солнечные лучи пронизывали чистейшую воду до самого дна. И тогда на стенах безликого, явно предназначенного для переговоров, помещения играли причудливые блики. Наверное, и стайки любопытных рыбёшек подплывали к самому стеклу, и коралловые заросли радовали глаз яркостью красок. Сейчас смотреть было попросту не на что.

В руках молодой женщины, нисколько не похожей сейчас на разбитную деваху, какой она была ещё четверть часа назад, исходил паром пузатый широкогорлый кувшин. ПахнУло Рождеством, детством, штолленом, в который суровая немногословная бабуля Крамер помимо вымоченных в кальвадосе фруктов щедрой рукой сыпанула гвоздики, аниса и кардамона. И корицы, конечно, куда ж без нее.

— Здешний климат не так безобиден, как почему-то принято считать, — продолжила девушка невозмутимо, разливая по поданным Хельгенбергером стаканам горячую тёмную жидкость. Бутылки, закуски и столовые приборы, принесённые из «Бара», мужчины уже расставили на столе. — Поэтому сначала мы будем пить грог.

— Грог — так грог, — кивнул Крамер, с любопытством разглядывая особу, рекомендованную ему как большого специалиста по разрешению сложных ситуаций.