Запись-ком на краю поля (запись полковника Франца Курта) - Владимир Иванович Партолин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Причитания Хромого, русского сибиряка и бывшего, как отмечалось в «личном деле», музейного работника, краеведа, меня в конец вывели из себя. Во рту пересохло, в горле першило, в «сушняк» после отмеченных праздников так не бывало. Схватил с полки жбан, отпил большим и звучным глотком.
Арестовали роту сразу, как только приземлились на аэродроме ЗемМарии и вышли из шаттла. Узнав – уже после как покинули «Звезду» и преодолели почти четверть пути к Земле – о возникшем политическом кризисе в марсианском правительстве и в межпланетных отношениях, я этого ожидал, и, следуя инструкции, сопротивления приказал не оказывать. Дух перевёл и перекрестился, когда увидел, что роту встречали отнюдь не гвардейцы гарнизона Твердыни. Те маячили в окружном кольце по периметру посадочной площадки, топтались по морозу в валенках и тулупах белёных, с калашами наперевес. Принимала нас у трапа гвардия Сохрана Исхода, сохиды. Все в штатском чёрном, без оружия. Означало сие одно, Командующий ОВМР на Марсе в курсе нашего задержания и приказ его один: действовать согласно инструкции – подчиниться. Я, чтоб не потерял лица, подыграл ему, облегчил генеральскую душу: на требование зачехлить оружие, снять экзоскелеты и деактивировать доспехи, дал команду отстегнуть у автоматов «рожки». Демонстративно, с показной издёвкой выщелкали патроны сохидам под ноги. Те невозмутимо и достойно ответили, по инструкции как положено: отвернув на стороны полы своих чёрных пальто на меху белого медведя, показали в кобурах до колен по два воронённых «кольта сорок пятого калибра». Хрон знает, чем бы всё кончилось, если бы на трап не взошёл пожилой сохид в обычной шляпе рейнджера, без опушки из куницы на полях, как то у сослуживцев. «Капитан Смитт, – представился, ткнув рукавицей в георгиевскую ленту на шляпе, – Полковник, с сего момента задержание роты для выяснения обстоятельств и цели прибытия с Марса на Землю заменено на арест с разоружением». Проговорил сипло, с парком сквозь шарф под носом. Спектакль дан. Солдаты в оцеплении хлопали двухпалками по прикладам «калашей», гвардейцы застегнули перекидки на кобурах, оправили пальто, и я отдал команду: «Сложить оружие и броню!». У нас с капитаном возникло, как и ожидалось, полное взаимопонимание; требовали того, конечно, и Устав с Присягой, и инструкция, но и благоразумие выработанное сторонами на опыте не одного года. За выходку мою, я был уверен, особо не накажут, под трибунал не отдадут, понизят разве что в звании. Побег – знал, мне его устроят, это как заведено в таких случаях – с рук не сойдёт, накажут, но только меня одного, зачинщиков и пособников даже не арестуют. Беглецов вернут на губу, а вскоре и отпустят, на Руси дармоедов не держали, резонно, будучи уверенными в том, что из марпехов огородники на работах в атомных парниках никакие. Уже хотя бы потому, что небёны ступали по огуречным грядкам с опаской, а испробовав огурца, утверждали, что марсианский коралл цвета огурца вкуснее. Земляки, те тазиками пожирали, но тяпки в руки брали с другого конца – что тут скажешь, горожане все дохронные. Промысловиками, скажем, заделать поостерегутся – это ж, чтоб Антарктический криль в океане вылавливать, на суда рыболовецкие посадить надо, инструмент шансовый дать. А это что? C концами всё уведут. Что сапёрка, что багор в руках спецназовца – всё едино. Случилось, как и ожидалось – мы бежали. Правда, составом только одного взвода. Два оставались на гарнизонной гауптвахте – что тоже резонно: кому из крепостной гвардии грезилось сидеть на губе, да и начальнику гауптвахты нарушители Устава, их одни и те же «морды», до чёрта устыли. А марпехи, хоть и из спецназовцев, они марсиане, покладистые, и пайками, привычными из кораллов цвета съестного, их время от времени снабжают с Марса. Не объедают. В побег на нашу удачу в океане штормило, потому вертолёты альянса патрулировали редко. Через тройку недель причалили к острову «Бабешка». Встретили нас островитяне радушно. Президент местного государства Пруссия признал нас политическими беженцами, предоставил вид на жительство и отвёл нам на постой пустующую деревню, в которой взвод и обосновался полевым лагерем. То, что новые жители Отрадного не простые беглые из Руси, а воинское подразделение, выдавали переименование деревни в «полевой лагерь», использование башни водокачки на околице села под лагерную наблюдательную вышку с часовым, а так же матросское обмундирование. Правда, носили форму срамно: без брюк-клешей, портупей и шнурков – на гауптвахте переодели, последние изъяли. Ходить на работы в трусах, тельняшке с бушлатом, в матросских «прогарах»************* не зашнурованных оказалось проблемой: хохот и улюлюканье баб со сторожевых вышек соседних деревень Мирное и Быково ударному труду отнюдь не способствовали. Зяма выручил: последующим своим приходом на Бабешку предложил сменять прогары на «боты»*************. К тому времени я, после года прожитого впроголодь, крепко взялся за поднятие в Отрадном колхоза, поэтому согласился. В прогарах в дождь, в слякоть, на прополку не находишься. К чести Зямы и восторгу марпехов, уже к тому времени колхозных полеводов, достались нам рыбацкие сапоги чистой литой резины – мужики признали «ещё советской» – на резиновом же протекторе «в кубик». Отвороты голенищ расправил по «помидоры», и садись на грядке полоть – сухо, тепло.
Я был уверен в урегулировании очередного политического на Марсе кризиса и в потеплении межпланетных отношений, ждал скорого приказа Командующего ОВМР вернуться в Крепость(так только, вторым названием, называл Твердыню). И всё же, прежде того ожидал прибытия на Бабешку офицеров 3-тьего взвода, а так же ротного старшины – места в столовке во главе агрегата им отвёл. Но явился только ротный медик, лейтенант Комиссаров. Его накануне нашего побега переместили на гарнизонную гауптвахту, присмотреть за прихворнувшим сержантом. Трап ещё к борту не приставили, лейтенант сбросил мне на причал пакет с депешей от Коменданта Крепости. Я тогда счёл, с парусника не сошёл в надежде вернуться в Русь, после узнал, что медик был в обычном своём состоянии – пьяным, и побоялся оступиться на сходне. Пакет содержал распорядительную записку, в ней лейтенанту Комиссарову
