Сигюн. Королева Асгарда - Ива Эмбла

– Расскажи о своих сыновьях, Фригг, – попросила я.

Мы сидели в её покоях в уютном полумраке наступающего вечера, второго моего вечера в Асгарде. День был наполнен состязаниями и турнирами, как и обещал мне Тор, и только теперь я наконец могла с удовольствием расположиться полулёжа в кресле и, вытянув ноги, положить их на низенькую скамеечку. Роль зрителя почему-то вымотала меня почти до предела. Кажется, я бы не так устала, если бы участвовала в соревнованиях сама.

Фригг постаралась помочь мне устроиться поудобнее: принесла множество маленьких атласных узорчатых подушечек и подложила под спину и плечи, а сама устроилась напротив на своей любимой красно-золотой кушетке с высокой спинкой. Вокруг нас горело множество светильников, щедро инкрустированных янтарём. Их мягкий, трепещущий свет располагал к задушевной беседе. Я чувствовала себя совершенно естественно в обществе Фригг, несмотря на то что узнала её только вчера и она была старше меня почти вдвое. Фригг удивительным образом располагала к себе, мы могли говорить, как две старинные подруги, хотя до сих пор я считала, что не слишком-то легко схожусь с людьми.

Но голова чуть кружилась от аромата множества роз в расставленных повсюду пышных букетах, и сам воздух качался и плыл, плавясь в жарких объятиях сотен зажжённых огней… Всё моё тело наливалось приятной истомой ленивого, расслабленного вечера, и у меня как-то само собой вырвалось:

– Расскажи о своих сыновьях!

Фригг улыбнулась:

– Думаю, тебя сейчас волнуют не все они, а только один. – Она доверительно наклонилась ко мне, положила узкую тёплую ладонь на мою руку. – Тот, который предназначен для тебя самой судьбой.

Я смущённо опустила глаза. Хорошо, что в сгустившихся сумерках было незаметно, как я краснею.

– Каков он?

– Тор надёжный и смелый, а ещё очень открытый и добрый. С ним тебе будет спокойно, и ты всегда будешь чувствовать себя защищённой.

– А… Локи?

Она на долю секунды замешкалась с ответом. Мимолетная тень промелькнула по её лицу. Я бы, возможно, даже не заметила этого, если бы не наблюдала за Фригг настолько пристально, насколько позволял воцарившийся в комнате полумрак. Она откинулась на спинку кушетки, при этом её лицо полностью оказалось в тени.

– Почему ты спрашиваешь о нём?

– Потому что он ведь тоже твой сын, – я пожала плечами, – хотя они с Тором на первый взгляд совершенно не похожи.

Фригг кивнула, лицо её на миг озарилось неверным отблеском свечи, и я поймала её взгляд, устремлённый полностью вглубь себя.

– Локи… он… никогда не знаешь, что от него ожидать. Но, в любом случае, он хороший сын.

Я хотела услышать больше, но она не продолжала, а настаивать я не решилась.

Фригг поднялась, подошла ко мне, стала мягко массировать плечи.

– Давай я угощу тебя медвяным напитком, который я готовлю сама, по своему особому рецепту!

Мне подумалось, что она сказала это, дабы заполнить повисшую паузу, однако я была рада хоть таким образом закончить неловкий разговор.

– Конечно, с удовольствием!

Она вышла в соседнюю комнату, а я, повинуясь инстинкту, который меня ещё ни разу не подводил, быстро перебралась на её место, пробежала пальцами по спинке, сиденью, подлокотникам. Вещи, которых когда-либо коснулись чьи-то руки, служат для меня источниками самой достоверной информации о прошлом. Отчётливее же всего запечатлеваются на любом предмете эмоции, особенно если они были очень сильными.

Вначале был шум, невнятный, словно шёпот сотен слов, произносимых одновременно и очень быстро. Такое происходит всегда, и для меня привычно. Я, если можно провести такую аналогию, снимаю прошлое слой за слоем, словно отшелушиваю лишние оболочки, мысленно держа в голове образ того, о ком хочу узнать.

«…Он обманывал меня! Мало того, он поднял на меня руку!» – гнев захлестывал говорившего, и я видела его очень отчетливо.

Молодой франтоватый мужчина, со вкусом и дорого одетый, аккуратно причёсанный… Впрочем, сейчас его волосы совершенно растрепались, потому что он тащил, обхватив поперек туловища, отчаянно брыкающегося мальчика.

Внеся его в комнату, он разжал руки, бросил мальчика на ковер, расстеленный на полу возле моих ног. Только на кушетке вместо меня сидела Фригг. Я ощутила, как напряглось её тело, пальцы вцепились в подлокотник.

Лицо мальчика, красное, искажённое, оказалось прямо передо мной, смотрящей на него сейчас глазами Фригг. Губы его дрожали, он едва сдерживал слёзы.

– Что ты сделал, Локи?! Зачем ты ударил наставника?

Локи-подросток бросился к матери, но она быстро отдёрнула от него свою руку:

– Нет, Локи, нет! Ты не должен так поступать! Твой отец велел тебе попросить у наставника прощения и пообещать, что в будущем подобное не повторится!

Лицо Локи кривилось, зубы скрипнули от с трудом подавляемой ярости.

– Я не хочу! Я не буду просить прощения! Он меня ненавидит! Я ни за что! Не буду!

Фригг, вся дрожа, потянулась к нему:

– Локи!..

– Нет, Фригг! – откуда-то возник Один. Огромный и властный, он навис над своей женой, и она испуганно сжалась под его взглядом. – Если не пресечь это в самом зародыше, дальше будет только хуже!

Повинуясь знаку Одина, наставник выкрутил мальчику руки назад и увёл, подталкивая в спину при малейшем сопротивлении так, что тот едва не падал.

Я сидела окаменев. Кончики сжатых пальцев побелели.

– Сигюн?.. – Фригг коснулась моего плеча.

Я вздрогнула, обернувшись. Она поставила на столик изящную тонкостенную чашку с душистым напитком. Чашка жалобно звякнула о блюдце…

– Ты видишь прошлое, – сказала она, опускаясь рядом.

Я кивнула, не поднимая глаз от столика.

– Что ты видела?

Я не могла говорить, лишь отрицательно покачала головой. Горло перехватило спазмом.

– Твоё видение… Ты видела Тора? – Она настороженно вглядывалась в моё лицо. – Нет… Локи!..

У меня пересохли губы, дрожь пробежала по спине. Фригг протянула мне свой напиток. Я судорожно сделала глоток, другой, почти не чувствуя вкуса. Потом медленно повернулась к ней. Она поспешила взять чашку из моих рук, иначе я бы её разбила.

– А ты видишь будущее.

Рука Фригг дрогнула, но лишь на мгновение, она очень хорошо умела владеть собой. В отличие от меня.

– Да, я могу.

– Но ты его никому не расскажешь.

– Нет…

Она встала, отошла к окну, встала ко мне вполоборота.

– Твоё будущее меняется, Сигюн. Когда ты прибыла сюда с отцом, оно было определённо и ясно, а теперь… Я вижу его изменения. Они происходят прямо у меня на глазах. Прошлое, которое ты видишь, всегда однозначно. В этом счастье твоего дара. У меня всё иначе! Большего я тебе сказать не могу.

Следующие три дня я провела в замке Ноатун, у своего отца. Это были спокойные дни, исполненные созерцания. Я должна была подготовиться к браку с Тором согласно обычаям моего народа. Я вставала с рассветом, и дни мои были отданы медитации. В замке для этого были созданы все условия. Мой отец позаботился об этом. Три дня между реальностью и небытием, на грани сознания. Не сон, но и не явь. Мои мысли должны были успокоиться и обрести ясность.

Этого не происходило.

Я садилась в зале для медитаций, раз за разом пытаясь отрешиться от всего будничного, суетного, наносного. Качаясь, уплывали по волнам мои мысли, а после них должны были остаться только абсолютная пустота и незыблемый покой. Так осознается и принимается суть божественного промысла, так узнается предназначенность судьбы и устремлённость в единственное будущее, создаваемое изначально теми, кто сплетает во вселенский узор нити наших жизней…

И всё же, постоянно заглядывая вглубь себя и достигая искомого молчания ума, я ощущала в желанной пустоте присутствие чего-то, чего там не должно было быть. Что-то зелёное и синее, сливающееся, перетекающее друг в друга, как в моём сне в Вальяскьялве. Оно не могло там присутствовать, но оно там было. Я сидела в центре пустого зала. Слёзы стекали по моим щекам.

Вечером, на закате, я отправилась вниз, спустилась по лестнице в сад, а оттуда прошла по нижней аллее к обрыву. Там, на краю скалы, почти отвесно спускающейся к морю, мой отец установил скамью, простую, деревянную, даже без спинки, но достаточно широкую, чтобы на ней было очень удобно сидеть, любуясь видами, которые открывались с этой естественной смотровой площадки.

Мой взгляд то скользил вдали, у горизонта, то устремлялся вниз, где у подножия утёса море, бурлящее, пенное, волна за волной захлёстывало скалу, которая высилась, незыблемая и неприступная, вынуждая море отступить, рокоча и беснуясь. Прибой лизал скалу, накатываясь и отступая, и камень становился влажным, словно плакал. И мне невольно приходило на ум, что камень плачет, расставаясь с морем.

Раскинуть руки и – вниз, вниз! – а там… на моих губах растает поцелуй моря, мимолётный, как тающая пена, и солёный, как слёзы. И пусть прыжок с такой высоты равносилен смерти, пусть! Раскинуть руки и лететь – краткий миг навстречу единению со Вселенной, ощущение полёта слишком притягательно, а там… Море примет меня в свои объятья, в своё лоно, безбрежное, бирюзовое море…