Я украл Мону Лизу - Евгений Сухов

Сейчас, при возвращении Леонардо да Винчи во Флоренцию, уже никто не говорил о скором конце света; не полыхали «костры покаяния», но в городе было явно не до веселья. От прежней веселой атмосферы, каковой всегда славилась Флоренция, не осталось и следа. Впрочем, как не было уже его учителя Верроккьо, давно усопшего; лежал в могиле великий Антонио дель Паллайоло, а Кватроченто уже не радовал своей веселостью и искренностью. Город переменился, и Леонардо его не узнавал.

Маэстро Леонардо да Винчи вместе со слугами и подмастерьями, в числе которых был Салаино, прозванный когда-то Чертенком, расположились в небольшом доме, по соседству с магистратом. Теперь наука занимала его куда больше, чем искусство, и он посвящал ей значительную часть времени. Подмастерья не без удивления отмечали, что маэстро мог не брать в руки кисть неделями. К чему не ослабевал его интерес, так это к рисункам, – он делал изящные наброски листьев, цветов, что росли в парках, насекомых, встреченных во время прогулки, и прочей на первый взгляд незначительной мелочи, что находил занятным, а то и забавным.

На четвертый день пребывания маэстро во Флоренции в дверь его комнаты постучали. Открыв на негромкий стук, Леонардо увидел перед собой высокого худого монаха с изможденным вытянутым лицом, судя по одежде, принадлежавшего к ордену сервитов.

– Разрешите войти? – спросил монах, смерив художника кротким взглядом.

– Прошу вас, святой отец, – широко распахнул дверь Леонардо да Винчи, пропуская неожиданного гостя. Поблагодарив, монах вошел. – Садитесь. – И когда монах присел, подобрав полы рясы, спросил: – Чем могу быть вам полезен?

– Я брат Павло, сервит из монастыря Благовещения, – все тем же негромким голосом сообщил монах.

– Я понял, что вы сервит, – едва улыбнулся Леонардо.

– Мне приходилось видеть вашу картину «Тайная вечеря» в монастыре Санта-Мария-делле-Грацие, – произнес гость с восхищением, столь несвойственным для монаха, тем более для сервита. – Признаюсь вам откровенно, ничего более прекрасного я не видел. В свое время я серьезно занимался живописью и знаю, как нелегко рисовать фрески и верно разместить композицию. Поэтому полон восхищения, что вам удалось уместить Христа с апостолами за одним столом на сравнительно небольшой площади. Это просто непосильная задача!

– Признаюсь откровенно, мне пришлось изрядно помучиться, прежде чем удалось создать нужную композицию.

– Со стороны этого не скажешь… Глядя на эту картину, невольно возникает ощущение пространства. Совершенно невозможно поверить, что она нарисована всего-то на чистой стене.

– Я сделал множество эскизов, прежде чем совершить первый мазок на чистую стену. И очень надеюсь, что получилось неплохо. Правда, на следующий год был большой ливень, вода в трапезной поднялась едва ли не на метр, и большая часть красок отсырела и осыпалась. И я не знаю, продержится ли нарисованное хотя бы пяток лет, – с горечью пожал плечами Леонардо.

– О да! Это большая потеря.

– Так что вы хотели, брат Павло?

– Братья мне поручили, чтобы я попросил вас нарисовать для нашего монастыря алтарную картину. Вы не откажете нам в любезности? – с некоторым волнением спросил монах, посмотрев в задумчивые глаза Леонардо.

Возможно, что прямой взгляд монаха следовало бы назвать дерзким, – в нем отсутствовало должное смирение, – и Леонардо предположил, что в прежние времена у доминиканца была другая жизнь, насыщенная драматическими событиями. Кто знает, уж не она ли привела его впоследствии под своды монастыря.

Леонардо да Винчи давно не рисовал картин для души, понимая, что придется столкнуться с проблемой реализации, – лишь только ограниченный круг людей может позволить себе роскошь купить картину великого мастера. Другое дело – если он получает заказ, тогда проблема с реализацией отпадает сама собой.

– Хорошо, я берусь за ваш заказ, тем более что в настоящее время я ничем серьезным не занят. – И, широко улыбнувшись, добавил: – Теперь я знаю, как занять себя и своих помощников. Но мне нужно отдельное помещение для мастерской.

– Мы предоставим вам в обители большую комнату, где вы можете трудиться со своими помощниками, – оживленно продолжал монах.

– Что именно должно быть на картине?

– Мы бы хотели, чтобы на ней была Мадонна с Младенцем и своей матерью, святой Анной.

– А какой сюжет вас интересует?

Монах выглядел слегка смущенным.

– Мы полагали, что вы сами подберете подходящий сюжет. Тем более что у вас уже есть опыт в таких картинах.

К образам Мадонны, святой Анны и Христа маэстро обращался задолго до разговора с монахом-сервитом и даже сделал несколько набросков на картоне, которые теперь стояли в углу его комнаты, будто бы давно позабытые, но, как оказалось, дожидавшиеся своего часа.

Леонардо отошел в угол комнаты, где у него лежали эскизы и наброски для картин, и, выбрав нужный картон, разложил его перед монахом.

– Это мать и дочь, – произнес Леонардо да Винчи, заметив некоторое недоумение, едва промелькнувшее на беспристрастном лице монаха. – Анна держит на коленях Марию, а Мадонна сжимает в объятиях Христа. Рядом можно нарисовать Иоанна Крестителя.

На картоне были запечатлены две взрослые женщины, обе невероятно красивые. Их природное изящество впечатляло, выглядело сказочным. Рука мастера, почти стерев возрастные границы, не позволяла понять, кто же из них старше, и только у одной из них, что держала на коленях другую, лицо было с более резкими чертами, находящееся слегка в тени, как бы тем самым делая ее несколько старше. Это была мать, святая Анна.

Возможно, что в обыденной жизни сцена, когда одна женщина держит на коленях другую, вызвала бы недоумение, выглядела бы странной, а то и смешной до крайности. Но на рисунке Леонардо две женщины, озаренные мягким утренним светом, смотрелись невероятно органично и не вызывали ничего, кроме восхищения.

– Боже мой, как они прекрасны! – невольно выдохнул монах слегка подсевшим голосом.

– Если вы не возражаете, я бы хотел нарисовать именно такую картину, – предложил Леонардо.

– Какие же у меня могут быть возражения? – воскликнул монах. Поднявшись, добавил: – Леонардо, я немедленно отправляюсь в дорогу, чтобы сообщить братьям о вашем согласии. Ну а вас мы ждем в самое ближайшее время.

Уже на следующий день в сопровождении трех помощников Леонардо да Винчи отправился в монастырь Благовещения. Встречал его сам настоятель монастыря – сухонький старик с гладко выбритым, потемневшим от старости и изрезанным глубокими морщинами лицом, отчего его кожа напоминала кору древнего дерева. В небольших серых глазах, запавших глубоко в глазницы, пряталась вековая мудрость и откровенный интерес, не растраченный даже в преклонном возрасте. Улыбнувшись беззубым ртом, монах просто произнес:

– Меня зовут отец Бернард, я настоятель этого монастыря. Для нашей убогой обители большая честь, что картину нам будет рисовать такой великий мастер.

Леонардо да Винчи, едва улыбнувшись, отвечал:

– Вы преувеличиваете мои способности, отец Бернард.

– Скорее всего, я не в полной мере их даже осознаю, – понизив голос, заметил игумен. – Рассказывают, что в любом деле, за которое вы бы ни брались, вы всюду достигаете совершенства. Признаюсь откровенно, мне бы хотелось убедиться в этом лично. Прошу вас, проходите. – Монах повел за собой гостей, слегка растерявшихся от столь приветливого приема. – Вы, наверное, устали с дороги, я скажу братьям, чтобы они вас покормили.

– Нам бы хотелось сначала увидеть стену, которую следует разрисовать, – настоял Леонардо.

– Вы бы немного потерпели, маэстро, – но, поймав взгляд Леонардо, поспешил поправиться: – Впрочем, как вам будет угодно. Пойдемте за мной к алтарю.

Через небольшой монастырский двор, выложенный диабазовыми плитами, прошли в помещение собора, поразившее своим великолепным убранством. У входа гостей встречала скорбящая Мадонна. Невольно попридержав шаг, Леонардо всмотрелся в лицо, застывшее в камне. В груди защемило – на него смотрела Цецилия Галлерани, которую он полюбил, когда служил при дворе герцога Сфорца. Впоследствии Цецилия вышла замуж за престарелого графа и родила четверых детей. Злые языки судачили о том, что к графу они не имеют никакого отношения в силу его полнейшей немощности. После смерти престарелого супруга Цецилия Галлерани открыла салон, куда приглашала модных художников и писателей, и в кругу знати пользовалась немалым уважением.

Обернувшийся игумен заметил перемену, произошедшую в лице маэстро, но сделал вид, что ничего не заметил, – он прожил долгую жизнь и умел скрывать удивление, – кто знает, какие мысли потревожили Леонардо, взиравшего на прекрасный лик, запечатленный в камне.