Любить не обязательно - Ирен Беллоу

Братья долго глядели на дверь, за которой скрылась девушка. Оба ощущали неловкость, сами не зная почему.

— Где ты ее нашел? — спросил Адам, скрывая истинные чувства под маской цинизма. — В сиротском приюте? Или на улице?

Ференц покачал головой.

— Все произошло с точностью до наоборот. Это она меня нашла. — Будь на месте собеседника кто угодно, кроме Адама, он тотчас же призвал бы его к ответу за презрительный тон. — Жюли — превосходная медсестра, а ведь только это и имеет значение, — небрежно отмахнулся Ференц, ставя точку в дискуссии. В небрежности этой явственно ощущалось нечто показное. — Мне передали, ты отказался пить маковый настой…

— Знаешь, Ференц, учитывая, что ты на протяжении многих лет занимался подпольной деятельностью, притворщик из тебя никудышный. И обворожительная улыбка, возможно, обманет твою дочурку, но только не меня. — Адам сощурился: — Что ты пытаешься от меня скрыть?

— Пустяки, Адам. Оставим все как есть.

Не в привычках Ференца было уходить от ответа, размышлял Адам, наблюдая за братом. Тот, засунув руки в карманы, стоял у окна, сосредоточенно разглядывая дворик. Внезапно Адам решил разгадать тайну любой ценой. Кто же эта девушка? Он лихорадочно перебирал в уме возможные варианты. Дойдя до единственного, хоть сколько-нибудь правдоподобного объяснения, Адам громко рассмеялся:

— Признавайся, Ференц, она — моя племянница или наша сводная сестра?

Ференц обернулся и встретился взглядом с братом. На мгновение ему захотелось, чтобы Адам остался в неведении, поверив в одну из этих версий.

— Нет, — покачал он головой. — Ни то ни другое.

— Черт подери! — Адам приподнялся на локте, поморщившись от боли. — Так кто она? И какого черта ты не желаешь мне сказать?

Ференц сдался. Он знал, что рано или поздно настанет момент, когда придется открыть Адаму правду.

— Потому что она — русская.

Во взгляде Адама вспыхнули ненависть и холодная ярость. Затем он вспомнил, как несколько дней назад на краткий миг соприкоснулись их губы, и ярость превратилась в бешенство. Но в глазах старшего брата по-прежнему читалась настороженность.

— И это еще не все, верно?

Ференц глубоко вздохнул.

— Она — княжна Жюли Муромская. По-русски — Юлия.

— Так… — Адам призвал на помощь все свои силы, чтобы выговорить вслух имя негодяя, который похитил Илону и бросил его умирать в луже собственной крови. — А Борис Муромский…

— Ее дядя.

— Как ты мог? Как ты мог позволить ей прикоснуться ко мне? — воскликнул Адам. Каждое слово сочилось ядом, точно рана, оставленная отравленным лезвием. — Или ты придерживаешься гомеопатических теорий: дескать, русская медсестра исцелит меня от ненависти к русским?

— Я долго думал, прежде чем принять решение.

Брат презрительно фыркнул, и Ференц почувствовал, что его терпение вот-вот иссякнет.

— Черт тебя дери, Адам, я хотел обеспечить тебе наилучший уход, и помочь тебе способна только эта девушка!

Он принялся нервно расхаживать по палате. Как объяснить, что Жюли наделена даром исцелять? Подобным талантом не обладают и врачи, не то что медсестры. Внутренний голос подсказывал Ференцу — и раньше, и сейчас, — что только Жюли может спасти брата.

— Кроме того, Жюли никоим образом не причастна к твоим бедам. — Ференц резко повернулся на каблуках. — Никоим образом, слышишь! Ее родители вынуждены были покинуть Россию после декабрьских событий 1825 года. Они — изгнанники так же, как и ты, потому что боролись и потерпели поражение.

— Убирайся отсюда, Ференц! И больше не смей ее ко мне присылать!

— Адам…

Адам встретил взгляд брата и намеренно не отвел глаз.

— Уходи. — Он демонстративно отвернулся к побеленной стене. — Оставь меня.

Он не станет о ней думать. Ни за что не станет. Он будет думать об Илоне. Адам закрыл глаза и попытался представить лицо своей юной возлюбленной, но, как ни старался, видел лишь отдельные черты, которые не складывались в цельный образ.

Четыре года неутихающей боли и полной беспомощности научили его контролировать мысли, направлять их в нужное русло. Только это и спасло Адам от бездны отчаяния, куда его ввергали физические муки, чувство вины и собственное бессилие. Так почему же сейчас воображение вышло из-под контроля, отказываясь повиноваться приказам? Словно зажило собственной жизнью: дразнит его, провоцирует…

Адам боролся до последнего. Зная при этом, сколь уязвима его броня. Разве он не возненавидел девицу с первого взгляда?

«Лжешь!» — возразил внутренний голос. Но Адам не внял ему. Разве он не понял, что девица порочна и гнусна еще до того, как узнал, что она — кровная родственница человека, который порочен, гнусен, даже хуже того!

«Ты несправедлив!» — запротестовала совесть. Но Адам не стал прислушиваться.

В комнате сгустились сумерки, затем воцарилась тьма. Пришла ночь. А вместе с ней — те часы, что лишают сил даже героев. Те часы, когда даже уверенные в себе люди оказываются во власти сомнений. Адам цеплялся за свою ложь, свою несправедливость, свою ненависть отчаянной хваткой, потому что понимал: в противном случае мысль о том, что он никогда больше не увидит Жюли, покажется невыносимой.

Когда же он наконец забылся тревожным сном, грезил он о Жюли.

Жюли издалека заметила доктора Батьяни: тот неспешно поднимался на крыльцо. Она набросила капюшон и замедлила шаг. Впервые с тех пор, как поступила на работу в клинику, Жюли не торопилась к больным. Впервые ей захотелось избежать встречи с Ференцем.

Вздорная дурочка! Сколько раз Жюли отчитывала себя за то, что так безнадежно влюбилась в доктора Батьяни! Сколько раз пыталась убедить себя отречься от этого чувства! Но где найти силы, если каждый день трудишься бок о бок с самым замечательным человеком на всем белом свете? Человеком, который спасает и исцеляет!

Жюли увидела: ее кумир остановился перед дверью, явно поджидая медсестру. Он не улыбался. Напротив, темные брови сошлись над переносицей, в лице читалась тревога. Забыв о смущении и боли в сердце, Жюли ускорила шаг.

— Вы не зайдете ко мне в кабинет до начала обхода, сестра Жюли?

— Что-то случилось? — Она потянулась к его руке и тут же вспомнила, что не имеет на это права. — Вашему брату сделалось хуже?

Ференц пожал плечами.

— Можно сказать и так. — Во взгляде золотисто-карих глаз он прочел сострадание, но обожания не разглядел. Если врач и ощущал неловкость, то только в преддверии неприятной беседы. — Я жду вас, — повторил он и заторопился прочь.

Жюли осторожно приоткрыла дверь. Доктор Батьяни стоял у окна. Едва девушка переступила порог, он заговорил: