Сладкая ловушка (сборник рассказов) - Валерий Ильичёв

В ожидании объявления о начале посадки разглядываю пассажиров. Никто из них не вызывает тревоги. От нечего делать останавливаю внимание на блондинке с великолепной фигурой и капризным выражением красивого лица. Впрочем, на неё смотрю не только я. Очень уж велик контраст женщины с неказистым видом провожающего её полноватого низкорослого мужичонки с огромной лысиной, в промокшей от пота рубашке. Он что-то полушепотом говорит своей рослой подруге, смешно привстав на цыпочки, чтобы заглянуть ей в глаза. Женщина облегченно вздыхает, услышав по радио приглашение пройти на посадку. Ее спутник суетливо подхватывает дорожную сумку и доносит до пункта контроля.

В самолете занимаю крайнее к проходу сиденье. И тут рядом со мной останавливается именно эта блондинка. Ее место в моем ряду возле окна! Привстаю, и она протискивается, тесно соприкасаясь с моими коленями. Сладкий запах дорогих духов ещё долго щекочет мне ноздри. После взлета, подремывая, время от времени, бросаю косые взгляды на её полные ноги, соблазнительно выглядывающие из-под края юбки.

После посадки стараюсь не упустить женщину из виду, хотя ещё окончательно не решил остановиться на том варианте или поискать что-нибудь попроще. Дама явно растерянна. Незнакомое место — никто не встречает… Несколько раз её взгляд сталкивается с моим, и она беспомощно улыбается, сгибаясь под тяжестью свивающей через плечо дорожной сумки. С минуту колеблюсь, но вспомнив мимолетное прикосновение в салоне самолета, отбрасываю сомнения и подхватываю её объемную ношу…

Телефон разрывался от назойливых вызовов междугородней. «Хозяин» сам снял трубку.

— Я слушаю.

— Алло, это Лида. С моим попутчиком случилось несчастье. Он отравился фальшивой водкой, — женский голос звучал деловито и бесстрастно.

«Хозяин» молча положил трубку на рычаг.

Блондинка неторопливо вышла из здания переговорного пункта, пересекла площадь и, отворив массивную дверь гостиницы, пересекла прохладный вестибюль и поднялась на третий этаж. Зайдя в номер, с наслаждением стянула с разгоряченного тела белый костюм. с отвращением запихнула пахнущую потом одежду в спортивную сумку. Затем торопливо сбросила с кровати покрывало и, закурив, легла прямо поверх одеяла.

Полузакрыв глаза, она мысленно прокручивала события последних дней, начиная от проводов в аэропорту, где они с Жориком разыгрывали семейную пару и, до последних секунд жизни «объекта», когда тело молодого атлета извивалось перед ней в смертельной муке на гостиничном ковре. Труп вряд ли обнаружат раньше завтрашнего утра. К этому времени она будет уже далеко! «А хороший был малый! Но сглупил: сунулся к владельцу „Жигулей“. Жорик сразу догадался, что так и будет. Не зря „Хозяин“ его при себе держит».

Она сладостно потянулась, и вдруг её ослепил зайчик от блеска стекла на соседней крыше. Сначала она испугалась, но тут же подумала: «Какой-то сексуально озабоченный тип». Надо бы встать и задернуть занавеску. Да лень! Черт с ним! Пусть полюбуется её обнаженным телом. Не жалко! Она сегодня добрая…

Жора сразу заподозрил неладное. Но «Хозяин» молчал, пауза затянулась. И не выдержав, Жора решился задать вопрос сам.

— Когда Лидка возвращается, не сказала? Ведь за нею машину послать в аэропорт надо.

«Хозяин» ничего не ответил и, не выдержав его холодного пристального взгляда, Жора пугливо отвел в сторону глаза. Теперь он понял все.

Досадный промах

Василий сидел на широком табурете и медленно с видимым удовольствием пропуская сквозь широкие ноздри вздернутого верх носа дым от любимого им «Беломора». Его глаза были устремлены вверх на потолок, весь усеянный темнокоричневыми сучками словно родимыми пятнами. Он любил ранними вечерами, не зажигая света рассматривать эту сложную едва различимую в наступающих сумерках причудливую мозаику, выискивая в ней знакомые образы домашних животных и созвездий, еженощно зажигаемых на небосклоне. Но сейчас его широко раскрытые глаза не видели ничего: сознание отказывалось фиксировать что-либо кроме одной и той же мысли: «А все-таки я сделал это! Сколько лет я ждал, когда смогу решиться! Оказалось все очень просто: один взмах топора. Я тысячу раз в своей жизни вздымал вверх и с силой опускал его на податливые поленья. Те сухо крякали и послушно разваливались надвое. А голова Настены выдержала, не раздвоилась: лишь посредине лба появилась кровавая вмятина. Даже не ойкнула стервоза!»

Василий с трудом заставил себя оторвать глаза от пятнистого сучковатого потолка и посмотреть на неподвижно лежащее у его ног беспомощно распростертое тело жены. Она лежала на боку, неловко подогнув ноги и вытянув вперед руки, словно зовя кого-то невидимого на помощь.

«Никто тебе, сучка, теперь не поможет. Ни любовники твои, ни братья-шахтеры. Все, аллес-капут! Отмучился я! Много ты у меня кровушки попила, а теперь все — „народ натерпелся“».

Василий с удивлением обвел взглядом комнату: казалось все обычно, как и десять минут назад, когда жена ещё была жива. Он с интересом прислушался к себе: «Вот я чужую жизнь загубил, а ведь ничего кроме все заглушающей ненависти не чувствую. Даже жалости к этой паскуде, изменяющей мне на каждом шагу нет. Трех детей вместе вроде бы нажил, а ничего доброго о ней вспомнить не могу. Да и мои ли это парни?! Кто теперь правду узнает?»

Василий вновь, в который уж раз в своей жизни, начал перебирать по памяти внешние черты сыновей-подростков, мучаясь сомнениями в подлинности своего отцовства: «Петька с Семеном вроде сходство со мной имеют, а чернявый Колька уж точно не мой. В тот год как раз она к геодезисту на свидания бегала. Подлюка!»

И вновь злобная все сокрушающая волна ненависти поднялась из глубины груди и бросила в жар все его большое и сильное тело. Стараясь унять дрожь в пальцах, он сцепил их за спиной и быстро зашагал по избе кругами, старательно обходя стороной неподвижное тело, когда-то любимой, а теперь люто ненавидимой женщины.

«Внезапно он остановился и словно продолжая неоконченный спор, спросил в упор, как выстрелил: Ну что, стерва, доигралась в необыкновенную неземную любовь?! Поищи её теперь на том свете. Может быть там она и есть».

Жена вопреки обыкновению не вступила в яростный спор. А угрюмо молчала, словно соглашаясь с праведными упреками Василия, запоздало почувствовав свою непрощаемую вину. И эта уступчивость ещё больше разозлила Василия: «молчишь, гадина. Вот так бы при жизни в рот воды набрала, а то тебе слово, а ты в ответ десять. А я теперь больше не „вонючий козел“ и не „тупой ишак“. Сама паскуда на казнь напросилась, и никто не узнает где могилка твоя!».

Василий неожиданно для себя гнусаво пропел эту строчку невольно переиначив знакомый мотив.

Неожиданно пришедшая мысль, что от тела жены теперь надо будет избавиться поменяла течение его мыслей:

«Заверну Настену в мешковину, ночью отвезу на тачке в ближайший лесок и схороню там под кустиком бузины. Пусть там рядом с этой ядовитой никому не нужной ягодой упокоится. Лучшего она недостойна. А односельчанам и детям, когда вернется осенью от бабки скажу, что с очередным полюбовником сбежала. Поверят: все знали эту стерву как облупленную».

Василий злобно хмыкнул и взглянул на часы: приближалась полночь. С момента как он оградил себя невидимой чертой от других людей прошло менее часа.

Василий знал, что не сможет уснуть до того момента, пока не скроет бренное тело жены в земле.

Время текло медленно и Василий потом плохо помнил, как прошло ещё несколько часов. В сознании лишь осталось бездумное сидение посредине избы на табурете и бесконечное курение любимых папирос до появления во рту горько-кислого привкуса. Наконец он решился и, принеся из сеней старый рваный мешок, начал заворачивать в него легкое, стройное тело жены. Заметив лужицу натекшей на пол крови ворчливо заметил: «Ну вот, наследила. Теперь мне тут все мыть придется».

Василий вышел на улицу, прислушался. Все было тихо. Деревня мирно спала, не подозревая о разыгравшейся рядом трагедии. он прошел к сараю, и вывез из него старую тачку.

«Хорошо хоть смазал недавно — не скрипит!» подкатив её вплотную к крылу ещё раз осмотрелся вокруг: Никого!

Войдя в избу с натугой приподнял завернутое в мешковину тело и, перевесив его через плечо, тяжелой поступью направился к двери.

Оперуполномоченный Кузьмин в присутствии двух курсантов старался превзойти самого себя. Чувствую на себе восхищенные взгляды практикантов, он давал спектакль под рубрикой «Театр одного актера». Кузьмин то вставал, угрожающе надвигаясь на подозреваемого, то кружил вокруг него, стараясь запутать, затем давал небольшую передышку себе и задержанному, расслабленно присаживаясь на стул, нарочито выставленный впереди стола, поближе к допрашиваемому. И при этом непрестанно говорил, психологически обрабатывая и дожимая тугодума-крестьянина: