Хранители откровений. Странствия во имя коренных американцев и Земли - Элдерсон Дуг

Я вернулся в поле и некоторое время бродил среди людей. Пару раз мне пришлось стать жертвой детей, подбежавших ко мне с игрушечными пистолетами и спустившими курки. «Попался!» — кричали они. Мальчишки играли в ковбоев и индейцев, и я был самым первым кандидатом на мертвого ковбоя, естественно. Они громко смеялись и кричали, спрашивая меня, кто я такой. У нас завязался разговор. Вскоре они взяли меня под руки, и, словно раненого воробья, повели знакомить со своими дедами и бабушками, тетями и дядями. Некоторые дети утверждали, что у них пять или шесть прадедов. Сначала я немного смутился и не мог понять, как это возможно, но вскоре выяснилось, что у этих людей распространен институт усыновления, даже если биологические родители все еще живы. В качестве ответного жеста гостеприимства я разрешил им поиграть с моей машиной.

Вечером мы с детьми отправились к тому старцу, что устанавливал вигвам днем. С позволения хозяина я вошел внутрь с одним из мальчишек — я выбрал самого маленького из них, ему было года четыре.

— Мне это снилось! — внезапно закричал ребенок. — Мне снилось, как ты берешь меня сюда с собой! Я еще ни разу не был внутри!

Он удивленно разглядывал звездное небо сквозь дымоход вигвама, рассеянно раскрыв рот, в котором отсутствовала пара передних зубов. Мне казалось странным, что бледнолицый вроде меня показывает шайенскому ребенку традиционное жилище его народа в первый раз.

Когда я снова вышел в поле, один из мальчишек подошел ко мне и рассказал, почему стал приставать ко мне вначале.

— Ты мне кого-то напоминаешь. Я как будто знаю тебя.

Затем он попросил меня наклониться и прошептал в ухо:

— Ты похож на Иисуса.

Должно быть, дело было в длинных волосах и бороде. Хоть для чего-то сгодились эти космы.

Когда дети вернулись к своим палаткам, я остался наедине с хозяином вигвама — огромным мужем с непринужденным легким смехом, который попросил называть его Чарли. Он был консультантом по борьбе с алкоголизмом и работал со множеством племен. У него было никаких иллюзий относительно опасности алкоголизма: этой зависимостью страдало примерно 60–80 процентов взрослого населения его племени. Он и сам находился на пути реабилитации. Я спросил его, помогают ли традиции вроде Танца солнца вернуть людям чувство гордости и собственного достоинства и побороть проблему пьянства. Ответ Чарли удивил меня.

— Однажды священник сказал мне, — произнес он, понизив голос, — «Господь является в природе и через Танец солнца, потому что ему жаль индейцев».

Чарли был прихожанином христианской церкви и в этом ритуале еще ни разу не принимал участия. Он сказал, что ритуал этот очень строгий и начинается с четырехдневного поста без еды и воды — так люди выражают свою приверженность племени и Великому Духу.

— А что будет происходить? — спросил его я. Мои знания о ритуале ограничивались небольшой заметкой и фотографией в книге, а также разговором с Медвежьим Сердцем.

Чарли широко улыбнулся. Хоть он ни разу и не танцевал, но традиции своего народа знал хорошо.

— Вот сам и увидишь! — засмеялся он. Я нервно засмеялся в ответ.

Чарли вручил мне прекрасный ремешок из бисера для часов, сделанный его женой. Я с благодарностью принял его, хоть и потерял этим утром свои часы. Позже я задумался о глубоком символизме этого акта: принять в дар традиционный ремешок для потерянных часов. Возможно, традиционный мир и мир современности не слишком подходят друг другу, во всяком случае, на время ритуала. В конце концов, сколько веков прошло с момента появления этого ритуала до появления первого хронометра на Великих равнинах?

Ведущий церемонии позвал всех участников на расчищенный круг рядом с вигвамом для репетиции. Несколько человек окружили большой барабан и стали ритмично бить в него и петь высокими голосами, а танцоры, подпрыгивая, свистели в унисон в свирели. Женщины стояли за внешним контуром круга и пели вместе с мужчинами, обычно заканчивая песню своим стройным хором, когда барабаны стихали.

Медвежье Сердце рассказывал мне, что танец этот исполняется во имя обновления и созидания — считается, что танцующие создают энергию, которая распространяется по всей Вселенной. Здесь и женщины, и мужчины играют крайне важную роль. Женщины, как сотворцы жизни, считаются воплощением Матери-Земли.

Женщины танцевали вместе с мужчинами, но движения их сильно отличались — они едва отрывали стопы от земли, и скорее просто покачивались, приседая. У них не было свирелей. Во время танца я вспомнил, что Медвежье Сердце рассказывал мне о барабане: его ритм олицетворял сердцебиение Матери-Земли — а может, он и был им, становился биением сердца. Танцующие мужчины со свирелями, соответственно, представляли верхний мир, Духа-Отца.

Мой взгляд скользил по силуэту вигвама на фоне звездного неба. На миг мне открылось, как шайены жили сотни лет назад — в кольцеобразных поселениях, стоящих посреди широких нетронутых просторов, и звук их музыки и пения смешивался в ночи с храпом бизонов и лаем собак в прерии.

Раньше я уже пытался отыскать следы древних традиций, по которым жили поколения индейцев крик на востоке близ Таллахасси, хотел ощутить энергию этих мест и людей, чтобы хоть как-то представить себе их танцы и ритуалы. Я так ничего и не нашел. Все исчезло, кануло в Лету, и от того феномен все еще живого Танца солнца шайенов был для меня вдвойне удивительным.

Танцоры репетировали до глубокой ночи. Я устроился спать на возвышенности, с которой хорошо был виден лагерь, и звуки барабана и песен отражались у меня в голове. Казалось, они разжигают что-то глубоко внутри меня. И шайены, и их танцы были мне откуда-то знакомы. Это знание было весьма трудно облечь в слова — как смутное воспоминание или аромат из детства. В то же время я чувствовал себя белой вороной среди этих людей. Я выглядел по-другому, вел себя иначе, и — кто его знает — думал не так, как они, видел другие сны... Зачем я приехал сюда? Почему?

Рано утром глашатай призвал молодых людей расчистить ритуальный круг от мусора и веток. Я принял участие. Никто не был против. Среди высокой травы я нашел обугленный крест, и в этот момент мне показалось, что я обнаружил мертвеца. Ко мне спешно подошел старец и сказал, что его оставили здесь куклуксклановцы, бывшие здесь пару недель назад. Еще он сказал, что год назад они пытались сжечь ритуальный столб, вокруг которого совершается танец.

— Когда мы найдем их, мы снимем с них скальп! — Он сказал это с еле заметной улыбкой. Белые расисты в южных штатах выступали за то, чтобы выставить национальные меньшинства обратно на их малую родину, но куда они собирались выгнать коренных американцев?

Другой индеец сказал, что осквернением занимались то ли куклуксклановцы, то ли какие-то пьянчуги, то ли все вместе. Как бы то ни было, такие действия подобны нарисованному на сводах Сикстинской капеллы граффити. В этих землях уважение стоит на первом месте кодекса чести. Во время ритуала запрещены наркотики и алкоголь, нельзя пользоваться камерами и даже блокнотом, и строго-настрого запрещается приближаться к кругу с едой и напитками. За соблюдением этих порядков следят старейшины и полицейские из числа индейцев.

Немногим ранее я общался с одним из таких полицейских — он был отцом одного из детей. Он сказал, что на восемь округов приходится всего пять «племенных» патрульных автомобилей. Поскольку в Оклахоме официальных резерваций не было, на карте места, населенные преимущественно индейцами, обозначались просто как «земли индейцев». Племенная полиция, учрежденная Бюро по делам индейцев, имела юрисдикцию над этими территориями, и к ней могли обращаться не только индейцы, но и местные полицейские. Традиционные методы ведения дел и решения проблем несколько отличались от общепризнанных, и по этой причине племенная полиция проходила специальную подготовку.

Пока я тащил обугленный крест к мусорной куче, старейшина, отвечавший за молодежь, шел рядом и рассказывал легенду о Сладком Снадобье, шайенском пророке. Он знаменит тем, что однажды вошел в пещеру недалеко от Медвежьего холма, что в Южной Дакоте, и встретился с четырехликим духом. Тот дал ему священные стрелы и передал послание о новом священном танце — о Танце солнца. С этим пророк вернулся в свое племя. Закончив эту историю, старейшина задумчиво посмотрел на меня.

— Долгое время никто не приходил на этот танец, только самые старые из живущих помнили традицию. Мне радостно видеть здесь новые, молодые лица. В этом году здесь собралось больше людей — больше, чем когда-либо прежде.

Затем он ушел, как будто ему больше нечего было сказать. Я начал понимать, что здесь не принято задавать вопросы. Кажется, старейшие представители общины интуитивно знали, что именно ищет или хочет узнать человек, и в свойственной только им манере рассказывали об этом.