Хранители откровений. Странствия во имя коренных американцев и Земли - Элдерсон Дуг

Затем он ушел, как будто ему больше нечего было сказать. Я начал понимать, что здесь не принято задавать вопросы. Кажется, старейшие представители общины интуитивно знали, что именно ищет или хочет узнать человек, и в свойственной только им манере рассказывали об этом.

Из вигвама вышел шаман, руководивший ритуалом, и попросил нескольких молодых работников, включая меня, сесть полукругом, лицом ко входу. Это был человек средних лет с утомленным лицом, однако, решительно настроенный.

— Я говорил с вашими предками! — во всеуслышание объявил он. Затем добавил, глядя на меня: — Со всеми!

Я вздрогнул. Мы зашли внутрь вигвама. Шаман выбрал одну из множества трубок и показал нам, как правильно курить ее в четыре затяжки. Мы передавали ее по кругу. Самый старый из всех, кто был внутри, худосочный и почти лысый человек прочитал молитву о сохранении племени шайенов, после чего мы должны были принести столбы для сооружения площадки.

Пришлось попотеть, таская длинные тополиные стволы из заболоченной низины. Эти территории находились в зоне ответственности военных инженерных войск, и шайенам пришлось получить разрешение на сруб деревьев. Старейшина отобрал тополя, удовлетворяющие всем необходимым требованиям. Самым важным был центральный столб. Для его изготовления выбрали широкий тополь с раскидистой кроной, начинавшейся примерно в тридцати футах от основания ствола. Без сплоченной коллективной работы мы вряд ли смогли бы вытащить тяжелые стволы из глинистой, грязной низины.

Этот старец отбирал деревья для нужд ритуала в течение последних десяти лет. В прошлом году он сам принимал участие в танце, несмотря на то, что ему было уже за семьдесят. Только однажды мне довелось увидеть его хмурым: когда выяснилось, что одна из цепных пил, принадлежащих племени, осталась в доме, вместо того чтобы использоваться по назначению здесь.

— Они племенные, — строго сказал он. — Все цепные пилы принадлежат племени.

Его слова так и остались звучать в моих ушах. Я мог только догадываться о том, как это трудно — сохранять сплоченность племени в условиях современности. Члены этого сообщества были разбросаны по разным селениям, городам и штатам. Единственная официальная шайенская резервация принадлежала северной ветви этого племени и находилась в Монтане. И ритуалы вроде Солнечного танца помогали сохранять сплоченность племени. Чуть позже, словно подтверждая это, появился хранитель недостающей пилы, и пустил ее в дело вместе с остальными.

Раньше обряд Солнечного танца совершался вблизи с тем местом, где вырубали деревья для столбов, теперь же приходилось прицеплять деревья к трактору и тащить к месту предстоящих событий.

Когда мы вернулись в лагерь, всех молодых людей попросили разбиться по кланам. Кланов оказалось четыре. Им предстояло состязаться друг с другом в скоростной ходьбе и других соревнованиях — так совершалось посвящение главному столбу. Я хотел присоединиться к ним, но не принадлежал ни к одному клану. Пришлось вернуться к машине. Вскоре ко мне вернулось чувство оставленности и чужеродности.

Я проснулся за несколько часов до рассвета. По ощущениям было два или три часа утра, но проверить этого я не мог, так как потерял часы днем ранее. Я ощутил присутствие шамана, возглавлявшего ритуал танца. Казалось, что сам его дух явился, чтобы разбудить меня. И тогда я услышал, как глашатай созывает всех собраться. Было самое время для воздвижения главного столба и палатки.

Все еще сонный, я направился к центральному кругу мимо палаток и вигвамов. Меня остановил молодой индеец:

— Эй, приятель, не думаю, что тебе туда надо!

У меня внутри все так и опустилось. Но через пару мгновений я услышал крик, доносившийся издалека. Кричал шаман:

— Помочь может каждый!

Вслед за этими словами ко мне подошел один из старших помощников и с улыбкой сказал:

— Это тебя тоже касается, бородач. Ты ведь здесь не просто так!

Молодого и след простыл. Я мог его понять в этот момент. Он не хотел, чтобы на церемонии присутствовало много посторонних, особенно из числа не-индейцев. С другой стороны, эта церемония стала для меня своеобразным духовным магнитом. Накануне мне пришлось изрядно попотеть вместе с другими шайенами в ожидании этого момента. Я пошел вперед вместе с остальными и с радостью занял место в ряду с другими молодыми индейцами.

Все вместе мы взялись за толстый канат и потянули массивное бревно к глубокой яме. С четвертым рывком — старейшины настояли, чтобы мы управились в четыре приема — мы столкнули бревно в отверстие и прочно установили его. Послышался громкий глухой стук. Теперь бревно с торчащими наверху ветками напоминало фигуру человека, протягивающего руки к небу. Воздух начал наполняться благоговейным трепетом. Столб стоял на фоне одеяла, расшитого звездами, как центр нашей Вселенной.

Возможно, это чем-то напоминало строительство Стоунхенджа — сейчас, как и тогда, дети Земли собрались в одно целое духовное единство, стали мощной созидающей силой. Глядя на этот величественный столб, можно было легко почувствовать свою принадлежность к шайенам и всем остальным племенам, исчезнувшим или живущим. В тот момент земля казалась мне живым существом, а этот столб — одним из каналов, через который она делится своей энергией и любовью с людьми.

Мы построили фундамент для будущей палатки и соединили концы оставшихся восьми бревен с кроной основного столба в качестве стропил. Нас было много, и мы все делали в унисон, так что возведение шатра заняло совсем немного времени. Крышу застелили простынями и брезентом, чтобы спасти танцующих под навесом шатра от палящего дневного солнца. Пол застелили ароматным шалфеем, а рядом с черепом бизона соорудили небольшой алтарь.

Когда основные приготовления завершились, готовиться стали барабанщики. Круг заполнился танцорами, и церемониальное движение началось. И внутри, и снаружи люди сосредоточили все свое внимание на центральном столбе, на этом священном сосуде, или символе Древа Жизни, посредством которого Творец должен был передать нам свое Слово. Удары барабанов и высокоголосое пение усиливались, и вместе с этим я все больше и больше чувствовал свою принадлежность к происходящему, словно возвращался домой. Я думал, почему общество — все общество, западная культура в целом — отдалилось от подобных ритуалов, прославляющих Землю?

Именно сейчас я впервые заметил Медвежье Сердце. Он был «художником», буквально расписывая тела танцующих самыми разными цветами и символами. Сам он принимал участие в Танцах солнца восемь раз, вдвое больше обязательного, и теперь помогал подготовиться другим танцорам.

Вечером, когда танцы закончились, мы разговаривали.

— Я слышал, что ты здесь с самого начала, — сказал он. — Где ты был? — Спросил он это так, словно уже знал ответ.

— Да где-то здесь, — застенчиво ответил я.

— Давай, неси свои вещи сюда, будешь жить с нами.

Он представил меня Эдне, своей жене, и Мэри — она, кстати, тоже не была индианкой. Я подарил ему одеяло ручной пряди в стиле навахо и немного табака, и это его порадовало.

Позже ночью (или уже под утро) танцующие начали расходиться. Внезапно меня осенило, и я понял, почему потерял свои часы. Эта потеря была символичной и означала, что я покинул светский мир, в котором жизнь текла размеренно, подчиняясь механическим часам. В священном мире церемониала танец начинался и заканчивался не в определенное установленное время, а лишь тогда, когда возникало правильное распределение энергии.

Когда я сидел позади круга танцующих под звездным небом, казалось, что сюда явились все духи, и не только шайенские, но и духи других народов. Духи возникали передо мной и надо мной — лица их были вытянутыми, и сквозь тень можно было различить их приветливые улыбки. Они знали меня. И мне казалось, что я тоже их знаю. В моем воображении возник образ таинственной страны голубых озер и густых лесов, возможно, это был дом шайенов, в котором они жили до того, как появились на этих равнинах, или страна моих предков ирокезов, а может, все они вышли из этой земли. Со мной разговаривали духи прошлого. Ни время, ни культура не разделяли нас. На эти земли никогда не ступала нога европейца, они были девственно чисты, дики. Нас связывал Великий Дух и чистый сосуд столба, вокруг которого рождалось движение танца.

День двигался к вечеру, танцы продолжались и, что удивительно, энергии становилось только больше. В шатер вошли семьи танцующих и принесли им еду. Затем вошли семьи художников, и забрали еду — она предназначалась им в качестве вознаграждения за роспись. Я мог представить, каким искушением это было для танцоров, несколько дней до этого проживших без еды и воды — смотреть на сочные арбузы и прочие яства. Это было всего лишь одним из испытаний для них.

Мне было лестно, что Медвежье Сердце попросил меня помочь его семье вынести еду, поднесенную для него. Такой же честью для меня было разрешение на общих со всеми правах войти в шатер. Время от времени старейшины и танцоры обращались к племени с обетами или посланиями.