Игра взаперти - Виктор Брусницин

– Глупости… Впрочем, болезни я умею отгадывать. Ты, например, инфарктом болел.

Виталию угодило:

– Черт, было дело. Давай, заворачивай дальше.

Катя пустилась рассказывать о давнем происшествии. На вкус Виталия получилось и путано и содержанием неказисто, отсюда произнес, когда остановилась:

– Не верю я тебе.

– И правильно, вера человека унижает и расслабляет. Хоть я сейчас не лгу.

– А в бога?

– Разве что. Ну так убогая, – у-бога-я. Хотя… слепота многое открывает, ибо реальный мир воображение укрощает, а для слепого все придуманное. Захочу, ты принц для меня – даже если не ахти.

Виталию не понравилось, применил грубость:

– Что-то ты, девка, насобирала. Не клеится: то верить худо, то при боге, то принца затеяла – я возьму да гадости скажу.

– Не скажешь. А и скажешь, так сбрешешь.

Виталий задышал, задумался. И Катя молчала. Мужчина тронулся думать, что немотствует специально – ему не мешает. Отсюда и произнес:

– Давай так. О чем я сейчас размышлял?

– Нет, этого не умею. Да и не хочу уметь.

– Это подходит… – Виталий вдруг расстроился. – Ты все-таки зачем зрение отдала?

– Так – получилась нужда. Я сама время определю, когда рассказать. Сразу все нельзя.

– Ты не обволочь ли меня хочешь?

– Очень хочу… Подозреваю, что смогу. Ты нераскрытый, я тебя отковыряю.

Виталий начал злиться, спросил:

– Слушай, как ты угадала, что я вошел в комнату, на английский?

– Не помню.

Совсем выпросталось солнце, над затылком Кати зазолотилась неприбранная паутинка. Интересно, подумал Виталий, как она причесывается и вообще прихорашивается. Улыбнулся, это слово в применении к Кате повеселило и повело неприглядные мысли.

– Если хочешь, можем покататься, – закинул румяно.

– Пожалуй.

Надо признать, безбоязненная и напористая манера женщины сильно поперечила начальному впечатлению и организовала в Виталии свербежь и любопытство. Первое и сыграло, когда увидел, как Катя в машине забросила ногу на ногу. Юбка ушла, открылась холеная манкая нога – прежде Виталий не замечал, что ноги у нее ровные, а юбка не такая уж скромная.

– Нога есть, если ты это имела в виду.

Катя засмеялась медно:

– Я, несмотря ни на что, женщина. Это на будущее.

– А на сегодня кто?

– А кто? – улыбалась Катя.

– Штука ты, – просветил Виталий с сердцем, – штукенция.

Пуще засмеялась Катя.

– А что, – думал Виталий, едучи через пару часов домой, – трахнуть Екатерину – это мысль. Негритянку мечтал – было дело. О слепой, правда, не додумался, но все в масть. И пальчики-то чувствительные – врачиха недаром говорила – там, глядишь, пройдется, сям…

Возникали сумерки и, собственно, юлила дорога.

ВИТАЛИЙ

Самое детство Виталия Разуваева прошло не дерзко. Становиться мужественным его практически заставляли. Двор, где он рос, парнями населен был густо. Бывший военный городок, старшие поколения интеллигентностью не отличались – сплошь постармейские нравы. Среди молодняка жить нравственными принципами считалось неприличным.

Тогда все качались – физика была в почете. Соседи Виталия по дому, тройка амбициозных братьев чрезвычайно развитых физически, рано начали восхождение на поприще силы и заработали мощный авторитет. Виталий был невольно вовлечен в ареал воздействия. Приятельствуя с ними, обнаружил прелести власти и способы заработка ее.

Начал заниматься боксом, выяснилось, что присутствует удар. Братья «мазуту держат», сам бравый – сверстники, стало, уважают, девчонки мелькают взглядами. Смышлен, наконец – ген промышляет, учителя родители. Существуй, не хочу.

Братья уселись рано, но Виталий уже набрал звук. В институт не пошел, хоть доступ имелся реальный – стиль жизни требовал денег. Было, поработал на заводе, потому как завод «оборонный» и в армию с него не брали. Что завод дал? Широту натуры обозначил. Широта натуры – это куча знакомств и мероприятий. Вот, скажем, сегодня Виталька проснулся у приятеля, а завтра на противоположном краю города, притом жмется к бедру горячая девчонка. Нынче в футбол парнишка шпарит за сборную завода, вечор в кабаке форсит с гитарой на эстраде, очередную забаву путает, – а там в картишки шпилит, радушно принятый не очень знакомой компанией, как очень не последний человек.

Ресторан. Вечер. Компания человек в десять – девицы, парни. Танцы, брожение, обычная кутерьма. В фойе одна из своих наезжает на незнакомого парня (шалава – вечно из-за нее передряги). Тот дерзит – оказывается, местный. Ну въехал Виталий мальчонке в рыло, ушел, докука, в декоративную клумбу. Музыка, танцы.

Из ресторана, как известно, променад с песнями. Фуфырь для разбавки сумерек и нежнейшего зефира. Подышали в сквере у фонтана, на скамеечку присевши, и под горячительные разговоры. Вдруг вылетает из-за кустов кодло молодцев, да все с дубинами, да с ором непотребным. Давай охабачивать благоденствующих (как выяснится, тот, кого в ресторане обидели, отвечает). Крупно порезвились вражины, прошлись по головам и ребрам. Виталий двоих уронил, но и к нему прикоснулись – неделю башка и бока страдали.

Ну и что? А ничего, не те ребята. Вычислил парень сердешных. Поехал к парковским – знал тамошних по бильярду (Виталий зело играл). Народ серьезный. Назначил время, денег подал. Прошлись по улице, где супостаты существовали. Колотили всех подряд («уборка площади»), и беспощадно. Измочаленной персоне Виталий гневно пенял:

– Ты, пес, намертво усвой, куда мерзкую харю суешь. И каждому передай. Я – Разувай!

Пальцем тыкал в грудь окровавленного непотребства.

Первая отсидка получилась глупейшей – и влип идиотски и отмотал беспонтово. Уже в такси работал (с завода ушел, поскольку армию избежал через фиктивную справку), посадил раз мало знакомых, но вроде бы ушлых ребят. Те поездили, денег не жалели, потом какие-то гнилые разговоры завели, де, хату одну поставить надо, порули. Виталий возмутился было: какого рожна ему светиться!? Ювелир, кричали ухари, хата продуманная – верняк, куш за сто отвечаем. Тут вот что сработало – слышал Виталий краем уха и про дядю, и про то, что квартиру ставить хотят. Ему как-то в жилу подольстили, дескать, ты со звуком, другого в долю за падло брать. В общем, купился Виталий как лошок. На ощупь подельники оказались полными уродами. Вскрыть дверь они попросту не смогли. По-видимому, на раже тут же решили взять другую квартиру, не посвятив в намерения соратника. Якобы по делу подъехали к одному дому и вскоре вышли с вещами. Виталий догадался, но сделать уже ничего не мог. Номер машины был, несомненно, засвечен. Когда Виталий начал возмущаться, орлы мотивировали действия тем, что тот для ментуры крайний – пассажиров не знает: ему платят, он везет. Виталий поорал для порядка, но этим успокоился. Действительно, его вызывали, и всякой лабудой он отмазался. Однако придурки снова полезли в жилье ювелира, их взяли и начали разматывать по полной. Короче, они сами же сдали Виталия в расчете на то, чтобы, нагрузив на себя мелочь первой квартиры, скинуть крупную.

Любопытно здесь было следующее. Процесс шел неясно и срока Виталий мог избежать, просто открещиваясь от показаний подельников. Но делать этого не стал, – пошел, что называется, в сознанку. (Говаривал на зоне: «Я с воли по воле».) Причина? Он понимал, что срок дадут небольшой, именно такой ему… нужен. Он должен пройти это, как некий пароль. Переступить грань. Скажете, что за бред?..

Виталий давно видел, что чего-то ищет, но определенных контуров этого нечто узреть не мог. Тянет аромат простора, ветра? – нечего сказать, он везде легко находил общий язык, и недаром таскало по разным людям, местам, ипостасям. Может, влечет мутная стихия власти, славы? – и впрямь, он быстро умел внушить уважение, и это нравилось.

Упомнить начало непросто – разбери ее, психику. Как вызревал мотив, что склеивало судьбу? Романтические выплески шпанства, юношеской лихости? – кто не болел этим. Руку-то еще с детства набивал, валил с одного удара – было. Да и получал. Случалось утром разлеплять веки, раздутые возмущенными от насилия капиллярами, доводилось лепить до натурального состояния размякший от внешних забот хрящ носа. Не избежал корчится от пожирающего страха. А задора было больше… Где научился впрыскивать отчаянье, падать в пугающую других и себя ненависть, откуда набрал чутье, предусматривающее суммарный результат ситуации и толкающее в кураж первого хода.

Тащило к машинам? Не сказать. Серьезный заграничный мотоцикл, полученный посредством немалых лишений и ухищрений, первая проба в достижении цели, не был добыт как результат непосредственного вожделения. Скорей символ градации, статуса. И в такси пошел, конечно, не из тяги к шоферству: там тогда крутились деньги, сосредоточились определенные люди… Начал, и крепко, играть в карты. Толкал азарт, риск? Отчасти да, но преимущественно тоже момент общности. В общем, сатана разберет. Судя по всему, его вообще влекла игра, – игра с людьми, если не с собой.