Сексуальная жизнь в Древней Греции - Ганс Лихт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотя воззрения Полиарха являются в известном смысле преувеличением, следует все же допустить, что в них содержится зерно истины, о чем свидетельствуют приведенные выше вступительные замечания. В любом случае, читатель достаточно узнал о греческом евангелии Гедоне, чтобы в последующих главах взглянуть на важнейшие проявления греческой культуры с этой точки зрения. Ему предстоит познакомиться с народом, который, в отличие от всех остальных, сделал фундаментом своего существования чувственность, сумев сочетать ее с высочайшей этикой. Тем самым он создал такую культуру жизни, которой человечество не перестанет восхищаться до конца времен.
ГЛАВА I
Свадьба и жизнь женщины
1. Греческая женщина
ЕДВА ЛИ ЕЩЕ в наши дни существует необходимость указывать на полную безосновательность суждения о приниженном положении замужней гречанки. Это ошибочное мнение просто не могло не возникнуть, ибо оно основывалось на неверной предпосылке — искаженном представлении о роли женщины. За свою короткую историю греки проявили себя чрезвычайно бесчестными политиками, однако они всегда оставались непревзойденными художниками жизни. Именно поэтому они и заключили женщину в те границы, которые были установлены для нее самой природой. Современная идея о существовании двух типов женщин женщины-матери и женщины-куртизанки — была признана греками еще на заре их цивилизации; исходя из нее они и строили свою жизнь. О втором типе женщин речь пойдет позже, но невозможно представить себе почестей высших, чем те, что воздавались женщинам, причисляемым греками к типу женщины-матери. Когда гречанка становилась матерью, она достигала цели своего существования. После этого ее уделом являлись две заботы, выше которых для нее не было ничего: управление домашними делами и воспитание детей — девочек, пока те не выйдут замуж, мальчиков, пока в них не начнет пробуждаться самосознание. Таким образом, брак для греков был одновременно средством достижения определенной цели — обзаведения законными потомками, которые останутся на земле после смерти родителей, — и способом упорядочить и обустроить домашние дела. Царство женщины распространялось на все сферы домашнего хозяйства, единовластной госпожой которого она была. При желании можно назвать такую супружескую жизнь безрадостной; мы и впрямь не можем не относиться к ней именно так, если принимать во внимание роль женщины в общественной жизни нашего времени. С другой стороны, в ней не было неестественности и фальши, присущих современному браку. В греческом языке отнюдь не случайно отсутствуют слова для обозначения таких понятий, как «флирт», «галантность» и «кокетство».
Современный человек вправе задаться вопросом, а не чувствовали ли себя греческие девушки и женщины в своем заточении безнадежно несчастными. Ответ может быть только отрицательным. Не будем забывать, что нельзя тосковать о том, чего не знаешь; притом гречанка с такой серьезностью занималась строго ограниченным (но от этого не менее благородным) кругом занятий, проистекавших из ее обязанностей по ведению домашнего хозяйства, что у нее просто не оставалось времени на мучительные раздумья о своем существовании.
Однако вся ограниченность досужих толков о приниженном положении греческой женщины становится очевидной благодаря тому, что уже в древнейших литературных источниках брак, а вместе с ним и женщина описываются с такой сердечностью и симпатией, какие трудно себе представить. В каком еще литературном произведении расставание мужа с женой изображено с той же глубиной чувства, что одухотворяет всю знаменитую сцену прощания Гектора с Андромахой из «Илиады» (vi, 392-496):
Он приближался уже, протекая обширную Трою,К Скейским воротам (чрез них был выход из города в поле);Там Андромаха супруга, бегущая, встречу предстала,Отрасль богатого дома, прекрасная дочь Этиона;Сей Этион обитал при подошвах лесистого Плака,В Фивах Плакийских, мужей киликиян властитель державный;Оного дочь сочеталася с Гектором медноспешным.Там предстала супруга: за нею одна из прислужницСына у персей держала, бессловного вовсе, младенца,Плод их единый, прелестный, подобный звезде лучезарной.Гектор его называл Скамандрием; граждане ТроиAcтианаксом: единый бо Гектор защитой был Трои.Тихо отец улыбнулся, безмолвно взирая на сына.Подле него Андромаха стояла, лиющая слезы;Руку пожата ему и такие слова говорила:«Муж удивительный, губит тебя твоя храбрость! ни сынаТы не жалеешь, младенца, ни бедной матери; скороБуду вдовой я, несчастная! скоро тебя аргивяне,Вместе напавши, убьют! а тобою покинутой, Гектор,Лучше мне в землю сойти: никакой мне не будет отрады,Если, постигнутый роком, меня ты оставишь: удел мойГорести! Нет у меня ни отца, ни матери нежной!Старца отца моего умертвил Ахиллес быстроногий,В день, как и град разорил киликийских народов цветущий,Фивы высоковоротные. Сам он убил Этиона,Но не смел обнажить: устрашатся нечестия сердцем;Старца он предал сожжению вместе с оружием пышным.Создал над прахом могилу; и окрест могилы той ульмыНимфы холмов насадили, Зевеса великого дшери.Братья мои однокровные — семь оставалось их в домеВсе и в единый день преселились в обитель Аида:Всех злополучных избил Ахиллес, быстроногий ристатель,В стаде застигнув тяжелых тельцов и овец белорунных.Матерь мою, при долинах дубравного Плака царицу,Пленницей в стан свой привлек он с другими добычами брани,Но даровал ей свободу, приняв неисчислимый выкуп;Феба ж и матерь мою поразила в отеческом доме!Гектор, ты все мне теперь — и отец, и любезная матерь,Ты и брат мой единственный, ты и супруг мои прекрасный!Сжаться же ты надо мною и с нами останься на башне,Сына не делай ты сирым, супруги не сделай вдовою;Воинство наше поставь у смоковницы: там наипачеГород приступен врагам и восход на твердыню удобен:Трижды туда приступая, на град покушались герои,Оба Аякса могучие, Идоменей знаменитый,Оба Атрея сыны и Тидид, дерзновеннейший воин.Верно, о том им сказал прорицатель какой-либо мудрый,Или, быть может, самих устремляло их вещее сердце».Ей отвечал знаменитый, шеломом сверкающий Гектор:«Все и меня то, супруга, не меньше тревожит; но страшныйСтыд мне пред каждым троянцем и длинноодежной троянкой,Если, как робкий, останусь я здесь, удаляясь от боя.Сердце мне то запретит; научился быть я бесстрашным,Храбро всегда меж троянами первыми биться на битвах,Славы доброй отцу и себе самому добывая!Твердо я ведаю сам, убеждаясь и мыслью и сердцем,Будет некогда день, и погибнет священная Троя,С нею погибнет Приам и народ копьеносца Приама.Но не столько меня сокрушает грядущее горе Трои,Приама-родителя, матери дряхлой Гекубы,Горе тех братьев возлюбленных, юношей многих и храбрых,Кои полягут во прах под руками врагов разъяренных,Сколько твое, о супруга! тебя меднолатый ахеец,Слезы лиющую, в плен повлечет и похитит свободу!И, невольница, в Аргосе будешь ты ткать чужеземке,Воду носить от ключей Мессеиса или Гиперея,С ропотом горьким в душе; но заставит жестокая нужда!Льющую слезы тебя кто-нибудь там увидит и скажет:Гектора это жена, превышавшего храбростью в битвахВсех конеборцев троян, как сражалися вкруг Илиона!Скажет — ив сердце твоем возбудит он новую горечь:Вспомнишь ты мужа, который тебя защитил бы от рабства!Но да погибну и буду засыпан я перстью земноюПрежде, чем плен твой увижу и жалобный вопль твой услышу!»Рек — и сына обнять устремился блистательный Гектор:Но младенец назад, пышноризой кормилицы к лонуС криком припал, устрашася любезного отчего вида,Яркою медью испуган и гребнем косматоволосым,Видя ужасно его закачавшийся сверху шелома.Сладко любезный родитель и нежная мать улыбнулись.Шлем с головы немедля снимает божественный Гектор,Наземь кладет его, пышноблестящий, и, на руки взявшиМилого сына, целует, качает его и, поднявши,Так говорит, умоляя и Зевса, и прочих бессмертных:«Зевс и бессмертные боги! о, сотворите, да будетСей мой возлюбленный сын, как и я, знаменит среди граждан;Так же и силою крепок, и в Трое да царствует мощно.Пусть о нем некогда скажут, из боя идущего видя:Он и отца превосходит! И пусть он с кровавой корыстьюВходит, врагов сокрушитель, и радует матери сердце!»Рек — и супруге возлюбленной на руки он полагаетМилого сына; дитя к благовонному лону прижалаМать, улыбаясь сквозь слезы. Супруг умилился душевно,Обнял ее и, рукою ласкающий, так говорил ей:«Добрая! сердце себе не круши неумеренной скорбью.Против судьбы человек меня не пошлет к Аидесу;Но судьбы, как я мню, не избег ни один земнородныйМуж, ни отважный, ни робкий, как скоро на свет он родится.Шествуй, любезная, в лом, озаботься своими делами;Тканьем, пряжей займися, приказывай женам домашнимДело свое исправлять; а война — мужей озаботитВсех, — наиболе ж меня, — в Илионе священном рожденных».Речи окончивши, поднял с земли бронеблещущий ГекторГривистый шлем; и пошла Андромаха безмолвная к дому,Часто назад озираясь, слезы ручьем проливая.
[перевод Н. И. Гнедича]Неужели можно вообразить, что женщина, которой Гомер посвящает столь трогательную, столь возвышенную сцену прощания, была жалким, презираемым, влачащим растительное существование созданием? Если кому-то этот пример показался неубедительным, то он может прочесть те части «Одиссеи», где изображена супруга Одиссея Пенелопа. Как преданно ждет она своего мужа, отсутствующего долгие, беспросветные годы! Как страдает от сознания своей слабости перед лицом бесцеремонных, буйных и неугомонных женихов! Исполненная благородства, царица до кончиков ногтей, она — чья женская честь попирается разгулом наглых поклонников — выходит к разбушевавшейся шайке и ставит ее на место речами, которые могла подсказать только истинная женственность. С каким изумлением взирает она на перемены в своем сыне Телемахе, который из мальчика становится молодым мужчиной; она изумлена, но повинуется сыну, призывающему ее («Одиссея», i, 356-360):