Сексуальная жизнь в Древней Греции - Ганс Лихт

Помимо того, что многие думали приблизительно так же, как Периплектомен, специфическим и хорошо известным греческим феноменом являлось численное преобладание девушек; причиной тому были нескончаемые войны между городами-государствами, в которых погибали лучшие мужчины. Можно предполагать, что женщина, так и не дождавшаяся замужества — «старая дева», — не была в Греции редкостью, хотя наши источники, несомненно, не склонны подробно освещать жизнь этого достойного жалости типа женщин — в первую очередь потому, что в греческой литературе женщина играла, как правило, второстепенную роль, в частности, роль «старой девы». Но уже у Аристофана мы слышим жалобы Лисистраты (Lysistr., 596): «А у женщины бедной пора недолга и, когда не возьмут ее к сроку, уж потом не польстится никто на нее, и старуха сидит и гадает» [перевод А. Пиотровского].

В ситуации, схожей с ситуацией старой девы, находился и тот мужчина, брак которого оказался бесплодным; в обоих случаях цель, установленная самой природой, осталась недостигнутой. Вполне понятно поэтому, что в Греции нередко прибегали к усыновлению, правда, данный шаг имел также дополнительную мотивировку — желание оставить после себя тех, кто будет приносить жертвы и дары к могилам родителей.

Плутарх («Ликург», 16) сообщает, что по закону Ликурга в Спарте было принято сбрасывать хилых и безобразных младенцев в ущелье Тайгета. Подобные случаи имели место даже в Афинах, особенно если на свет появлялась девочка (Moeris Atticista, 102; Aristoph, «Лягушки», 1288 (1305), см. также схолии к этому месту; о девочках см. Stobaeus, Sermones, 77, 7 и 8). Детей подбрасывали в больших глиняных сосудах, однако обычно это делалось таким образом, чтобы этих беспомощных маленьких бедолаг могли обнаружить другие, и если нашедшие их были людьми бездетными или очень любили детей, они брали малышей к себе на воспитание. Иногда случалось, что родители продавали детей, особенно, по словам Диона Хризостома (Oratio, xv, 8), тем женщинам, у которых их не было, но которые не хотели потерять мужа из-за своей бесплодности. Новая комедия, в которой нередки мотивы подбрасывания младенца, показывает, что данное явление было достаточно распространенным. Подкидышам иногда надевали на шею цепочки, оставляли колечки или другие легко узнаваемые вещицы (Еврипид, Ион, 1430; Лонг, i, 2; Aristaenetus, Epistiilae, i, 1; Heliodorus, ii, 31; iv, 8), чтобы затем при перемене обстоятельств их можно было бы опознать; эпизоды узнавания играют очень важную роль в комедии. Перед тем как перейти к подробному описанию греческого свадебного торжества, я хотел бы напомнить читателям разговор Исхомаха с его молодой женой (Xenophon, Oeconomicus, vii, 10), в котором тот детально объясняет ей обязанности греческой домохозяйки, проявляя при этом завидное простодушие. Суть его поучений сводится к тому, что домашняя хозяйка должна быть целомудренной и уравновешенной; она должна уметь ткать одежду, быть опытной пряхой и разумно распределять обязанности между служанками. Деньги и имущество, добытые трудом мужа, она должна оберегать и рачительно использовать. Главная ее забота — вскармливание и воспитание детей; как пчела-матка, она не только должна распределять среди рабов — как мужчин, так и женщин — обязанности, которые им по плечу, но и следить за самочувствием и благополучием домочадцев. Членов семьи она должна научить всему, что достойно изучения; она должна править ими мудро и справедливо. Превосходные наставления, которые вполне можно принять близко к сердцу и в наши дни, содержит также небольшой, но вполне заслуживающий внимания трактат Плутарха Gamika Parangelmata («Советы супругам»), посвященный автором своим друзьям молодым супругам.

2. Свадебные обычаи

Давайте последуем за греческим юношей и будем сопровождать его от помолвки до свадебного покоя. Греки были и остаются народом расчетливым; поэзия долгих ухаживаний была им глубоко чужда; семья и приданое имели куда большее значение, чем личные качества невесты. Однако было бы ошибкой считать, что приданое было чересчур большим; напротив, гораздо большее значение придавалось тому, чтобы состояние жениха и невесты было по возможности более или менее равным. Поэтому отцы дочерей со скромным приданым отнюдь не всегда были в восторге от того, что какому-нибудь богачу приглянулось милое личико их бедной девочки; об этом говорит Эвклион персонаж грубоватой комедии Плавта «Клад» (226 сл.):

Вот что мне на ум приходит. Человек богатый тыИ влиятельный, равно как я — из бедняков бедняк.Дочь вот за тебя я выдам (мне приходит в голову):Ты — что бык, а я — что ослик. Нас ли запрягать вдвоем?Груза не снести мне вровень, ослик в грязь упал, лежит:Бык не обернется, точно ослика на свете нет.Ты мне станешь недругом, и класс мой засмеет меня,Стойла нет ни там, ни здесь мне, если так разлад пойдет.Изорвут ослы зубами, принажмет рогами бык.От ослов к быкам уйти мне — очень это риск большой.  

Крайне маловероятно, чтобы молодые часто виделись друг с другом или были близко знакомы до помолвки; это доказывается уже тем, что Платон[9] во избежание взаимного обмана ратует за допущение более свободного общения между договаривающимися сторонами — требование, которое было бы излишним, если бы к тому времени оно уже осуществлялось на практике. Нетрудно поэтому понять мужа, который очень скоро начинал видеть в браке докучную обузу, и молодую жену, которая слишком быстро разочаровывалась в своих надеждах; трогательные слова нашел для описания этой грустной ситуации Софокл («Терей», фрагм. 524; TGF, Nauck):

Теперь, в разлуке, я ничто. О, частоЯ размышляла так о женской доле,Что мы — ничто. Да, в детстве, в отчем доме,Не спорю, сладкую ведем мы жизнь.Ведь бессознательность — нет лучшей няниДля нас. А только мы созреем, цветОбретши юности, — к чужим нас гонятОт очага родного, продают,К разлуке нас с богами принуждаяОтчизны нашей, с матерью, с отцом;Тех — к незнакомым; к варварам — других;Тех — в славный дом; а тех — под сень позора.И лишь спряжет нас с мужем ночь одна,Должны мириться мы, самим себеТвердя, что жизнь нас к лучшему ведет.  

В целом, во внимание принималась природная закономерность, по которой женщина увядает раньше мужчины; поэтому устроители браков заботились о том, чтобы невеста была значительно моложе жениха. Еврипид (фрагм. 24, TGF, Nauck) ясно говорит: «В высшей степени недальновидно сочетать браком пару юных ровесников, ибо мужская сила не убывает даже тогда, когда красота женского тела уже увяла».

Поэтому, если отцу не удавалось подобрать дочери мужа до того, как она выходила из брачного возраста, он прибегал к услугам тех любезных женщин, которые сделали сватовство своей профессией и звались promnestriae или promnestrides. Разумеется, их главной задачей было выставить выдающиеся качества девушки в наилучшем свете, о чем свидетельствуют замечания Ксенофонта (Memorab., ii, 6, 36) и Платона (Theaetetus, 150).

Судя по тому, что говорится о них у Платона, ремесло их явно не пользовалось доброй славой и в известных случаях превращалось в заурядное сводничество. В прекрасной второй идиллии Феокрита «Колдуньи» сгорающая от любви девушка посылает свою преданную служанку за красавцем Дафнисом, которого она полюбила. Та приводит долгожданного пастушка, который, признается она после любовной сцены, расцвеченной всеми красками чувственной красоты, «сделал меня несчастной, дурной женщиной, а не женой, и отнял мою невинность».

Если со свахой или без нее находили наконец подходящего жениха, совершалась помолвка (έγγύησις). Под этим актом, регулировавшимся положениями гражданского права, следует понимать публичное утверждение желания двух договаривающихся сторон вступить в брак; это утверждение было необходимо для того, чтобы придать церемонии юридическую силу. Тогда же, как правило, определялся и размер приданого. При этом нередко случалось, что филантропы снабжали средствами дочерей или сестер неимущих (Лисий, De bonis Aristoph., 59), или что дочери бедных, но почтенных граждан получали приданое от государства; так, две дочери Аристида (Плутарх, «Аристид», 27) получили по 3 000 драхм (около 112 фунтов). Едва ли нужно напоминать, что, помимо денег, приданое состояло из постельного и столового белья, одежд, украшений, домашней утвари и мебели; в известных случаях в приданое входили и рабы. Утверждали, что существовал закон Солона (Плутарх, «Солон», 20), по которому «не допускается, чтобы часть приданого выдавалась наличными, ибо брак заключается ради порождения потомства и супружеской любви, а не ради денег»; этот закон, как и многие другие, существовал, вероятно, лишь на бумаге, хотя Платон («Законы», vi, 774d) выдвигает такое же требование. Кроме того, данный закон мог первоначально исходить из вполне разумных соображений, потому что, как это верно замечено в Amatorius Плутарха (7; см. также De educ. puer., 19), куда легче ходить в цепях, чем быть рабом приданого жены. По этой же причине он категорически предостерегает от заключения слишком выгодного брака.