Тайна имперской короны - Максимова Надежда Семеновна

– Мне кажется, – сообщил я, начиная официальную встречу, – что информация о сокровищах просочилась к третьим лицам. Парнишка, который пытался выхватить вашу сумочку, не похож на обычного барсеточника. Слишком уж у него мощный мотоцикл и слишком дорогая экипировка. С нашей стороны утечки быть не могло. А вот с вашей… Вы случайно не ходите по гостинице с плакатом: «Ищем сокровища. Имеем карту с указанием места клада»?

– Я не имеем карту, – обиженно ответила американка.

– Да? А что такого ценного было в сумочке, – не дал ей сбиться с курса дядя Миша, – что спровоцировало попытку нападения? Неужто только кредитки?

Гэйл Оак прокашлялась и после небольшой паузы доверительно сообщила:

– Мой прадедушка был необычный человек.

– Неужели?

– Царь очень доверять ему. Но сокровища был очень важный. И царь хотел контролировать, где будет клад.

– Как же он мог это контролировать, оставаясь в охваченном революцией городе, да еще и находясь под арестом?

– Царь и дедушка заранее договорились, где будет прятать. Поэтому была сделана система подсказок. Каждая предыдущая указывать на следующую. И каждая есть загадка, которую нужно разгадать.

– А сколько всего загадок?

– Я не знать.

– Ну, а первая подсказка? Где она?

Тут американка снова взяла паузу.

– Мы ждем, – вежливо напомнил я.

– Э-э, видите ли, – неохотно продолжила журналистка, – как я уже говорить, дедушка был необычный человек. Он любил черкать карандаш на любой документ. Мог рисовать рожица на договор, мог писать разный слова.

– Дальше, дальше…

Гэйл Оак оценивающе взглянула на нас, как бы решая, стоит ли доверять посторонним важную информацию, потом покопалась в сумочке и выложила на стол некий документ, запаянный в пластик.

– Это есть оригинал завещания дедушка. И вот тут, – американка постучала по бумаженции длинным накладным ногтем, – карандашный каракули. На ксерокопии он не виден. Но я думать сейчас, что это важно.

Мы соединили головы над документом и увидели, что да, действительно, имеются какие-то бледно-различимые каракули, складывающиеся в нечто, если не ошибаюсь, немецки-связное:

Der weiß Saal

Die Zauberflöte

– Ты какой язык учил в школе? – шепотом поинтересовался Ваня Зайкин.

– Английский.

– А я французский.

Старший прапорщик потянул бумаженцию к себе и, прищурясь, с режущим ухо рязанским акцентом прочел первую строчку:

– Дэр вайс зал.

– И что это значит?

– Вайс – это белый, – блеснул я эрудицией.

– О, – обрадовался Ваня. – Белый зал. А дальше что?

– Die Zauberflöte – это немецкое название оперы Вольфганг Моцарт «Волшебная флейта», – снисходительно пояснила американка.

– Ага. То есть «Белый зал», «Волшебная флейта», так?

– Ну да.

– И что это может означать?

– Это я и хотеть знать, – заявила звезда американской журналистики и высокомерно откинулась на спинку кафешного кресла.

Глава 4. Тайна Белого зала

К тому моменту, когда сестрица Елена закончила составление композиций из пирожных, встреча с американской стороной перевалила через экватор.

Мы все тихо злились на лос-анжелесскую наследницу, придержавшую важную информацию и заставившую нас целый вечер читать про тушканчиков. Но дипломатический этикет никто не отменял, так что вслух претензий никто не высказывал.

– Попробуем рассуждать логически, – сказал я, надеясь, что кого-нибудь из моих сослуживцев озарит идея. – Что означает совокупность таких понятий, как «Белый зал» и опера Моцарта?

– Консерваторию, – предположил Ваня Зайкин. – В смысле, помещение, где можно слушать «Волшебную флейту».

– Ага. А так же это может быть филармония или любой из питерских театров, где могли ставить оперу.

– Не любой, а только тот, который посещала царская семья. Ведь царь же хотел контролировать…

– Это должно быть что-то многозальное, – внезапно вклинилась в разговор Елена. Она любовалась своими кремовыми цветочками и жалела приступать к их поеданию.

– Поясни.

– Если зал один, – невозмутимо ответила школьница, – нет смысла придумывать ему название. Можно просто сказать: петербургский зал, например, филармонии. А вот если залов в здании несколько, необходимо уточнять какой он: белый, большой, колонный, георгиевский или… ну, какие там залы бывают?

– Интересная мысль.

– Белый зал есть в Эрмитаже, – порадовал Ваня, разглядывая экран своего ноутбука. Ваня у нас не случайно носит прозвище «Киборг». Всякий раз, когда его оставляют на месте дольше пяти минут, он успевает развернуть орг. технику и подключиться к Интернету.

– А в Эрмитаже могли ставить «Волшебную флейту»?

– Наверное. Но могу сообщить, что в Белом зале Зимнего дворца, который теперь именуют Эрмитажем, находится так называемый «Механический оркестр Иоганна Георга Штрассера».

Механический оркестр в Эрмитаже

– Ну-ка, ну-ка…

Мы все потянулись, чтобы заглянуть ноутбуковский экран, который Ваня щедро развернул к народу.

В вордовском файле, обнаруженном Киборгом, сообщалось, что, оказывается, на рубеже XVIII – XIX веков Иоганн Георг Штрассер создал Большие часы, называемые так же «Механическим оркестром», которые буквально приводили в экстаз всех, кому доводилось видеть их работу.

Внешне устройство было выполнено в виде этакого грандиозного шкафа, высотой в четыре метра с портиком и сдвоенными колоннами. Он был выполнен из красного дерева и украшен позолоченной бронзой.

Но главный восторг вызывал, разумеется, не внешний вид, а работа устройства. Если заглянуть внутрь, оказывалось, что все это грандиозное сооружение заполнено сложным механизмом. Причем, в отсутствие электричество, в движение его части приводились в движение четырьмя гирями, весящими около 60 кг каждая.

Музыка была записана на съёмных деревянных валах, длиной по 127 см. Каждый вал содержал музыкальный фрагмент длительностью восемь минут.

Первоначально в наборе Механического оркестра насчитывалось тринадцать валиков. Первый из них – увертюра из «Волшебной флейты» Моцарта. На остальных хранились фрагменты из произведений Моцарта, Гайдна, а также венского пианиста и популярного для своего времени композитора Антона Эберла, написавшего пьесу специально для Больших часов».

– Вот оно! – в восторге завопил простодушный дядя Миша. – И Белый зал, и «Волшебная флейта». Все сходится!

– Вы думать, ключ будет на деревянный валик? – недоверчиво спросила американка.

– Чего тут думать, надо знать, – буркнул я.

– Что знать?

– Что эти самые «большие часы» сделаны, как шкатулка с секретом. Разумеется, основное пространство в четырехметровом шкафу занимают механизмы часов и органа. Ну, гири там, валики… В общем, все крупномасштабное.

Но то, что сейчас является музейным экспонатом, когда-то было просто предметом мебели. Причем мебели царской семьи. Как там обойтись без тайников?

– О, – оживилась Гэйл Оак, – тайники. Вы думать, что ключ там?

– Наверняка.

– Значит, надо ехать Санкт-Петербург.

– Ну да, езжайте… Я позвоню питерским коллегам, чтобы вас встретили и организовали доступ.

– О`кей.

Американка быстренько поднялась на ножки и сгребла выложенное на стол имущество в сумочку.

– Мы ехать. До свидания.

– Добрый путь.

Наша компания довольно мрачно проводила взглядами заторопившихся американцев. И когда за теми затворилась дверь, Ваня высказал мне претензию:

– Чего вдруг ты разрешил им ехать одним? Гэйл эта информацию придерживала, а теперь они вообще опередят нас.

– Вряд ли.

– Поясни.

– Просто я знаю, что в 1980 году «Механический оркестр» Иоганна Георга Штрассера прошел полную реставрацию. Его разобрали до винтика, так что любой тайник давно обнаружен, а содержимое его извлечено.