Бешеный "тигр" - Сергей Жемайтис

— Смотри, и старика берут с собой.

— Я сразу подумал, что он связан с партизанами.

— Адольф!

— Что, Отто?

— Они подожгли дом!

— Это уже свинство: мы живем в сарае, а они жгут дома, и со всем добром! Я заглядывал в окно, там было что взять.

— Нет, это не они, а наш майор. Я его знаю. Пойдем! Мы еще успеем кое-что вытащить, пока не разгорелось как следует.

Они побежали к горящему дому. Возле танка их остановил окрик:

— Назад! Не сметь подходить к дому!

Танкист с автоматом выглядывал из башни.

— Назад!

Шепча проклятья, патрульные отошли в сторону и остановились.

Танк качнулся и, взревев, двинулся. Из кузницы прямо на танк бежала девочка. Она что-то кричала, выставив вперед руки, будто хотела остановить стальную громадину. И танк остановился. К несказанному удивлению патрульных, танкист, грозивший им автоматом, спустился на землю, поднял девочку и передал второму танкисту, тоже вылезшему из башни. И танкисты и девочка скрылись в танке.

Танк выехал на дорогу и, грузно покачиваясь, помчался по единственной улице к лесу.

Патрульные медленно побрели к горящему дому. Теперь уже нечего было спешить: пламя вырывалось из сеней и окон.

— Отто!

— Что, Адольф?

— Ты не находишь, что вот из-за таких людей мы можем проиграть войну?

— Не говори глупостей. — Отто оглянулся. — Все-таки ты, Адольф, угодишь в штрафную роту за такие разговорчики. Меня, например, при виде горящего дома врага всегда охватывает желание поджечь целый город. Куда же, однако, делись тот часовой и майор?

— Ушли садом под прикрытием дымовой завесы.

— Нет, тут что-то не то. Наш майор любит смотреть на такого рода вещи.

— Да, все как-то странно получилось: майор с часовым исчезли, дом горит… И этот проклятый танкист, который нас чуть не застрелил…

— Не кажется ли тебе, что он кого-то напоминает?

— Вот именно, Отто! Бывают же такие схожие голоса.

— Ты не разглядел его лица?

— Да нет. Я видел только глаза да ствол автомата. Страшные глаза.

— Я тоже не разглядел его рожи.

— И еще одну странность ты не заметил?

— Их и так достаточно на сегодня.

— И все-таки я вижу, что не все из них ты заметил.

— Что еще?

— Да то, что у двоих танкистов штаны были не по форме.

— Ну, это тебе показалось.

— Нет, в этом я хорошо разбираюсь. У одного, что шел вторым, совсем русские штаны. А у второго, с автоматом, штаны пехотинца.

— Этого не может быть, и ты хорошо знаешь. Просто у тебя галлюцинации от зависти.

— Есть чему позавидовать! Такой танк лучше бункера.

— Да, но и они горят, как свечи.

— Реже, чем наш брат отправляется батальонами в райские кущи.

— Хорошо, что тебя никто не слышит.

— Я это знаю.

Патрульные повернулись и, оглядываясь, пошли от дома, охваченного пламенем. В отдалении группами стояли солдаты, любуясь пожаром.

— Отто!

— Что, Адольф?

— Как сменимся, надо будет обязательно найти того солдата.

— Да, да. И внушить ему, что не следует особенно задирать нос там, где свистят пули.

— Это ты можешь с ним беседовать на эти темы. Мне просто хочется найти его и убедиться, что не он уехал на танке.

— Какую ты несешь чепуху, Адольф, просто смешно подумать! Ведь если разобраться в твоих мыслях, то черт знает что получается.

— Вот именно, Отто. Страшно подумать!

Когда «королевский тигр» подходил к последнему дому деревни, Ложкин увидел на дороге женщину с двумя ребятами. Из окна вылетел узелок и покатился по земле. За оградой этого дома было много солдат; они ходили по двору, толпились у колодца; из окон также выглядывали солдаты, глазея на приближающийся танк. Женщина подняла узелок, схватила за руки детей и перешла улицу.

Ложкин сказал в шлемофон:

— Иван, задень за угол левого дома.

— Есть!

«Королевский тигр», издав угрожающее рычание из выхлопных труб, вильнул с дороги, подмял изгородь, сирень в палисаднике и ударил левой гусеницей в угол дома. Стена рухнула, подняв облако пыли.

Танк покатился дальше по проселку. За ним бросились было солдаты, но скоро отстали, махая руками и посылая проклятья.

Кузнец, стоявший вместе с Ложкиным в башне, прокричал:

— Десятка полтора немцев придавило домишком Петьки Куралева, а это его жена! Петька где-то у вас воюет. Вернется, вместе будем строиться. Ишь, высыпали, руками замахали — не нравится, а бабу с детишками выгнали из дома — это хорошо?!

На месте водителя сидел длинный танкист с маленькой головой. Рядом с ним примостился Иванов, показывая дулом пистолета направление. Танкист старательно, как на учениях, вел грузную машину угодливо, стараясь предупредить каждый жест своего страшного соседа. Он с готовностью направил танк на дом, а когда снова вырулил на дорогу, то даже улыбнулся, показав большие желтые зубы.

— Старайся, это тебе зачтется, — сказал Иванов. — Держи прямо в лес. Так и жарь!

Танкист закивал головой. Ему было страшно. Совсем недавно, каких-нибудь полчаса назад, это был дисциплинированный, в меру храбрый солдат. Не задумываясь, он повел бы танк на русские позиции, проявив уставную доблесть. Но то, что случилось с ним, было так не похоже на все, к чему он готовился в Гитлерюгенд, а затем в военной школе, где ему втолковывали, что он ариец, сверхчеловек, рыцарь в несокрушимом панцире, перед которым падут в прах все враги, расступятся все преграды. И действительно, еще вдали от фронта он уже захватил в плен русского солдата. И какого солдата! Его распирало от чванливой гордости, когда, сидя за столом, он ел жареное мясо, пил французский коньяк и смотрел на истекающего кровью пленного. Внезапно все полетело вверх тормашками. Он сам стал пленником, в бок его упирается ствол пистолета, он убивает своих, способствует побегу русских разведчиков. И бог знает, что он еще станет делать, чтобы остаться в живых.

На месте пулеметчика сидел Кирилл Свойский, рядом съежился Вилли. Ксюша примостилась сбоку и перевязывала Кириллу руку. В танке нашлась аптечка. Ксюша залила искусанную руку йодом и теперь заматывала бинтом. Свойский здоровой левой рукой взялся за пулемет.

— Сидите смирно! — сказала Ксюша. — Ну что вы все время вертитесь! Тут и так трясет, а вы еще вертитесь. Весь йод разлила вам на штаны. Ну, что вы смеетесь?

Свойский плохо слышал ее слова из-за гула, наполнявшего кабину.

— Прекрасно, Ксюша! Понимаешь, все прекрасно! — крикнул он.

— Что же прекрасного? Вот вам руку чуть не отгрызли, дом наш спалили. И неизвестно, что еще будет. Ну вот. Не больно? — спросила она, осторожно завязав бинт.

— Какая там боль! Все будет отлично. Жалко, не удалось мне позагорать на вашей пасеке, медку поесть. Спасибо! Рука как новая.

— Куда мы едем?

— К своим, Ксюша. Вот ахнут ребята, если мы на «тигре» приедем!

— Какие ребята? Ваши дети?

— Да нет! Солдаты. Товарищи.

— А что это вы все за ручку крутите?

— Это пулемет.

— Вы из него стрелять будете?

— Если придется.

— В немцев?

— Да, если полезут.

— Может, не полезут?

— Все может быть. После сегодняшнего во все поверю. Я ведь тебе, Ксеня, еще спасибо не сказал?

— За что?

— Да если бы ты не закричала… — Голос Свойского заглушил треск бревен и рев мотора.

Танк продавил небольшой мостик через речушку и благополучно выполз на дорогу.

— Силен зверь! — прокричал Свойский.

— Он мягкий. Я головой стукнулась, а он мягкий.

— Резина! А так он не особенно мягкий. Ксеня!

— Что?

— Не думал я, что есть такие храбрые девочки.

— Где есть? Какие девочки?

— А вот такие, как ты!

— Я?! — удивилась Ксюша. — Если бы вы знали, как я испугалась. Я думала, что вас всех убили.

— Ну, а на танк кто бросился?

— Я за дедушку испугалась. Куда, думаю, его увозят!

— То за нас испугалась, то за дедушку, а за себя забыла испугаться!

— За себя я сейчас боюсь.

— Чего же бояться в таком танке?

— Вдруг они узнают и будут стрелять?

— Напрасное занятие. Пулей нас теперь не пробьешь.

— А в окошки залетят!

— Люки мы закроем. Вот только в эти щелки будем смотреть, а они из непробиваемого стекла.

— Где же мы едем? — Она, опершись о плечо Свойского, выглянула из люка. — Ой, это же дорога на горелую поляну. Там малины сейчас!.. — Она сжала плечо Свойского. — Солдаты! Смотрите, сколько! Почему они нам руками машут?

— За своих принимают. Думают, подмога.

Танк миновал солдат, высланных майором для прочесывания леса. Еще с полчаса он шел, подминая широкими гусеницами молодые деревца, росшие по обочине проселочной дороги, потом свернул в сторону, пересек луг, поросший высокой некошеной травой, и с ревом, развернувшись носом к дороге, остановился на опушке. Умолкли рев и лязг, только глухо урчал мотор.