Сципион Африканский. Победитель Ганнибала - Бэзил Лиддел Харт

Его собственные моральные качества нигде не видны лучше, чем в его обращении с Марцием, человеком, который частично смягчил эффект римских поражений и которого честолюбивый полководец вполне мог бы рассматривать как соперника по положению и славе. Но «Марция он удержал при себе и обращался с ним с таким уважением, что было совершенно ясно, что ничего он не опасался меньше, чем того, что кто-то помешает его собственной славе». Ревность Наполеона к Моро, умышленное отодвигание в тень собственных маршалов находится в резком контрасте с поведением Сципиона. Одной из его лучших военных наград была неизменная любовь, которую чувствовали к нему подчиненные ему генералы. «Никто не герой для своего лакея», и очень немногие генералы оставались героями в глазах старших офицеров своего штаба, которые наблюдают своих начальников в интимной обстановке, когда их качества не скрыты за блестящими атрибутами власти и общественной репутации. Лояльные подчиненные будут поддерживать видимость непогрешимости ради блага армии так долго, как это необходимо, но они знают человека, как он есть, и в позднейшие годы правда выходит наружу. Поэтому стоит вспомнить, что вердикт Полибия основан на непосредственных беседах с Гаем Лелием, ближайшим помощником, которому Сципион доверял свои военные планы перед операциями.

Солдат, потерпевших поражение, он не упрекал, но мастерски соединял призывы к их разуму с обращениями к их духу, напоминая им, что часто в римской истории первые поражения были предвестниками конечной победы, что восстановление баланса уже началось, что для начальных катастроф уже нашелся противовес и что в Италии и на Сицилии все идет хорошо. Затем он указывал, что карфагенские победы объясняются не превосходящим мужеством, но «предательством кельтиберов и опрометчивостью полководцев, которые позволили отрезать себя друг от друга из-за своей веры в союзников». Далее он указывал, что невыгоды их положения перешли теперь к противнику: карфагенские армии разбросаны на большом расстоянии друг от друга, их союзники отчуждены бестактностью и тиранией, и, самое главное, личная вражда между командирами помешает им быстро прийти на помощь друг другу. Наконец, он возбудил энтузиазм солдат, коснувшись их любви к погибшим вождям. «Как вы можете увидеть сходство с отцом и дядей в моем лице, чертах и фигуре, так я восстановлю их гений, честь и мужество – так, что каждый из вас скажет, что его командир Сципион либо вернулся к жизни, либо родился снова».

Его первым шагом было восстановление и укрепление уверенности в себе в собственных войсках и войсках союзников, следующим – атака на самоуверенность врагов, нацеленная не на плоть их, но на их моральную ахиллесову пяту. Его острое стратегическое чутье – в дни, когда стратегия, отличная от тактики в бою, можно сказать, еще не родилась, – заставило его понять, что Испания была подлинным ключом к исходу всей великой борьбы. Испания была реальной операционной базой Ганнибала; здесь он обучал свои армии и отсюда ждал подкреплений.

Первый шаг Сципиона демонстрировал применение понимания моральной цели к Испанскому театру военных действий. В то время как его убеждали напасть на одну из карфагенских армий, он решил ударить по их базе, по их «дороге жизни». Вначале он сосредоточил все свои войска в одном месте, оставив один маленький, но компактный отряд в 3 тыс. пехотинцев и 300 конников под командой Марка Силана, чтобы обезопасить собственную операционную базу в Тарраконе. Затем со всеми остальными (25 тыс. пехоты и 2500 конницы) – поистине экономия сил – он перешел Ибер (совр. Эбро), «никому ничего не говоря о своих планах». «На самом деле у него и в мыслях не было делать что-либо из того, о чем он говорил перед войсками; внезапным нападением он решил взять город», именуемый Новым Карфагеном» – современную Картахену.

Для этой цели «он дал начальнику флота Гаю Лелию тайное приказание идти к названному выше городу; Лелий один был осведомлен о его плане. Сам Публий с сухопутными войсками быстро продвигался вперед». Как подчеркивает проницательный Полибий, этого юношу отличала расчетливость, ибо «он, во-первых, брал на себя ведение войны, которая… казалась народу безнадежной; во-вторых, взявшись за дело, он не думал о мерах обыкновенных, очевидных для каждого, но изобрел и решился осуществить такой план, которого не подозревали ни друзья, ни враги его».

«По прибытии в Испанию он настойчиво расспрашивал всех и каждого о положении неприятеля и узнал, что войска карфагенян разделены на три части». Магон стоял вблизи Геркулесовых столпов, т. е. у Гибралтара; Гасдрубал, сын Гискона, вблизи устья реки Таг (совр. Тахо); а Гасдрубал Барка был занят осадой какого-то города в районе современного Мадрида. Ни один из них не находился ближе к Новому Карфагену, чем на десять дней пути. Самому Сципиону, как показали события, потребовалось семь дней форсированного марша. Новости о его атаке должны были достичь противников лишь через несколько дней, и, если бы он взял город внезапным ударом, он мог бы перехватить любую помощь, а в случае неудачи «он мог, поскольку был хозяином на море, переместить свои войска в безопасное место». Далее Полибий рассказывает нам, как он еще «во время зимней стоянки занялся собиранием подробных сведений об этом городе от людей знающих». «Он узнал, что Новый Карфаген – чуть ли не единственный город на всю Иберию с гаванями, удобными для флота и морских войск, что вместе с тем он расположен весьма удобно для карфагенян на пути из Ливии. Далее, он услышал, что в этом городе помещаются основные денежные средства карфагенян, все их военные припасы и даже заложники из целой Иберии; что Акрополь охраняется – и это самое важное – отрядом солдат всего человек в тысячу, так как при подчинении карфагенянам почти всей Иберии никому, казалось, и в голову не могло прийти произвести нападение на этот город; что остальное население города, хотя и весьма многочисленное, состоит сплошь из ремесленников, рабочих и корабельщиков, совершенно чуждых военному делу. И он счел, что это будет работать против защитников города, если он внезапно появится под стенами». Снова мы видим расчет на моральный фактор. «Поэтому на зимней стоянке он отложил в сторону все прочие дела и занялся только этим планом», но «он скрывал свое решение от всех, кроме Гая Лелия». Из рассказа видно, что Сципион владел еще двумя атрибутами полководческого искусства: способностью держать свои намерения в тайне до тех пор, пока их открытие не станет необходимым для выполнения планов, и мудростью, чтобы понять, что военный успех зависит по большей части от тщательности его подготовки.

Утверждение Полибия о том, что первый шаг Сципиона был продиктован мастерским расчетом, а не вдохновением или фортуной, находит косвенное подтверждение в ссылке на письмо, которое Полибий видел, а прямое – в приводимой Ливией речи Сципиона к войскам перед атакой. В одной фразе выражена вся стратегическая идея: «Вы атакуете стены одного-единственного города, но в этом городе вы сделаетесь хозяевами всей Испании». Далее он подробно объясняет, как захват заложников, сокровищ и военных припасов будет обращен к их преимуществу и к невыгодам врага – военным, политическим и экономическим. Даже если приведенная Ливией фраза была пущена в оборот позже, ее интонация настолько точно согласуется с действиями Сципиона, что она звучит как подлинная.

Глава 3

Штурм Нового Карфагена

На седьмой день месяца марта Сципион прибыл к городу и стал перед ним лагерем. Одновременно с ним в гавань прибыл флот, перерезав коммуникации со всех сторон. Гавань имела форму округлой бутыли, горлышко которой почти полностью запечатано островом, в то время как сам Новый Карфаген походил на свечу, прикрепленную к донышку. Город стоял на узком скалистом мысу, выступающем из материка. Этот маленький полуостров сильно напоминал Гибралтар, и перешеек, соединяющий его с материком, насчитывал всего четыреста метров в поперечнике. С двух сторон город охраняло море, а с запада – воды лагуны. Такой орешек нелегко было разгрызть – он казался неуязвимым для любых действий, кроме блокады, но на нее не было времени.

Первым шагом Сципиона было обеспечение собственной тактической безопасности. Он защитил внешнюю сторону своего лагеря частоколом и двойным рвом, протянутым от моря до моря. На внутренней стороне, обращенной к городу, он не возводил оборонительных сооружений – отчасти потому, что характер местности позволял защищать позиции, а отчасти поскольку не хотел стеснять свободу движений своих атакующих войск. Магон, карфагенский командующий, вооружил две тысячи наиболее крепких горожан и разместил их у ворот, обращенных к суше, для вылазки. Остальных он распределил по стенам, чтобы защищать их, насколько хватит сил, в то время как пятьсот своих ветеранов он разместил в цитадели на вершине полуострова, а еще пятьсот – на восточном холме. На следующий день Сципион окружил город кораблями, непрестанно бомбардировавшими город метательными снарядами, и около третьего часа дня[2] послал вперед вдоль перешейка две тысячи отборных бойцов в сопровождении людей, которые несли лестницы, ибо узость перешейка мешала развернуть большие силы. Оценив невыгоду стесненной позиции при контратаке еще небитых защитников города, он ухитрился обратить ее к собственному преимуществу. Ожидаемая вылазка началась, как только Сципион приказал протрубить сигнал атаки, и последовала рукопашная схватка. «Однако сражающиеся получали неравное подкрепление от своих, так как карфагенянам путь лежал только через ворота на протяжении почти двух стадий, тогда как римляне подавали помощь вблизи с разных сторон, так что битва вышла неравная. Публий намеренно выстроил своих солдат у самого лагеря с тем, чтобы завлечь неприятеля возможно дальше от города». (Ливии говорит, что выдвинутые вперед римские солдаты отступали, согласно приказам, в резерв.) «Он ясно сознавал, что, если только ему удастся истребить этих людей, составляющих как бы душу городского населения, весь город придет в смятение, и никто из жителей не осмелится больше выйти из ворот» (Полибий). Этот последний пункт важен был для решающего шага.