Сципион Африканский. Победитель Ганнибала - Бэзил Лиддел Харт

Мастерским введением в битву последовательных резервов карфагенский натиск был сперва остановлен, а затем в беспорядке отброшен, причем преследование велось так быстро, что римлянам едва не удалось ворваться в город на плечах беглецов. Даже при этой относительной неудаче осадные лестницы удалось поставить в полной безопасности, но огромная высота стен помешала атакующим, и атака была отбита. Полибий изображает римского командующего в этот период боя, показывая, как Сципион соединял личное управление боем с необходимостью избегать опасности: «Публий сам принимал участие в схватках, по возможности, однако, уклоняясь от опасности. Так, при нем находились три щитоносца, которые ставили свои щиты в ряд и прикрывали Публия со стороны городской стены». Так он «видел все происходящее… и был сам на виду у всех и тем воодушевлял сражающихся, ибо благодаря его присутствию не было упущения ни в чем; напротив, все, что требовалось положением дела, исполнялось быстро и должным образом, согласно его приказанию».

В современной войне ни одна черта не сказывается более тяжело на решающих результатах, как отсутствие личного наблюдения и управления со стороны командующего. Метод Сципиона, рассмотренный в свете современной науки, может дать нам способ оживить влияние командующего. Возможно, командиры будущего будут подниматься в аэропланах, в сопровождении патруля истребителей, и общаться со своим штабом по радиотелефону.

Сципион достиг своей первой цели, утомив защитников города и предотвратив дальнейшее вмешательство в его планы через вылазки карфагенян. Таким образом, была вымощена площадка для следующего решающего шага. Чтобы начать его, он ждал только отлива. План был придуман им еще давным-давно в Тарраконе, где, расспрашивая рыбаков, которые знали Карфагенскую бухту, он узнал, что при отливе лагуна проходима вброд.

Для осуществления этого плана он собрал на берегу лагуны пятьсот человек с лестницами, тем временем подкрепив свои силы на перешейке дополнительными людьми и лестницами в числе достаточном для того, чтобы «вся протяженность стен была покрыта лестницами», – ранний пример тактической аксиомы, гласящей, что «сковывающая» атака должна развертываться по возможно более широкому фронту, чтобы занять внимание врага и помешать ему обратиться навстречу решающему удару в другом месте. Сципион начал атаку одновременно с атакой флотского десанта, и, когда атака была в самом разгаре, «начался отлив, вода мало-помалу покидала верхние части лагуны и сильным, глубоким потоком хлынула через отверстие в соседнее море; при виде этого несведущие из римлян не верили своим очам, а Публий, уже имевший наготове проводников, посылал вперед и ободрял солдат, поставленных в этом месте. Сверх всего прочего он обладал большой способностью сообщать отвагу и воодушевление всем, к кому обращался со словами увещания. В то время как эти солдаты, согласно приказанию, шли вперед по обмелевшему озеру, все войско было убеждено, что происходящее есть дело промысла божества… и мужество их удвоилось» (Полибий). Ливии говорит об этом эпизоде: «Сципион это открытие, которым был обязан собственной проницательности, приписал богам и чуду, которые повернули течение моря, осушили озеро и открыли римлянам никогда ранее не хоженый путь, и приказал им следовать за Нептуном, как за вождем». Но интересно видеть, что, эксплуатируя моральный эффект этой идеи, Сципион извлекал практическую пользу из менее божественных проводников.

Пятьсот бойцов без труда перешли лагуну, достигли стены и поднялись на нее без противодействия, так как все защитники «были заняты, подавая помощь в те места, где появлялась опасность». «Захватив стену, римляне сперва бросились вдоль нее, сметая с нее врагов». Они явно вдохновлялись принципом, гласящим, что прорыв должен быть быстро расширен перед тем, как его углублять, – принцип, который в войне 1914—1918 гг. был усвоен только после тяжелых уроков в Лоосе и в других местах. Далее они сошлись у ворот на сушу, уже атакованных с фронта, и, напав на защитников внезапно и с тыла, преодолели сопротивление и открыли ворота главным силам атакующих. Захватив стены, Сципион сразу же использовал свой успех. В то время как масса воинов, взобравшихся на стены, приступила к обычному избиению горожан, сам Сципион позаботился о том, чтобы сохранить строй среди тех, кто ворвался в ворота, и повел их на штурм цитадели. Здесь Магон, «увидев, что город, вне всякого сомнения, захвачен», сдался.

Если по современным понятиям избиение горожан возмутительно, то в те времена и еще много столетий после оно было нормой, обычаем, а у римлян было обдуманной политикой, нацеленной на моральный фактор, а вовсе не бессмысленной резней. Прямые удары по гражданскому населению, в котором и гнездится враждебная воля, в наши дни могут быть возобновлены с помощью авиации, способной «перепрыгивать» через войска, составляющие щит враждебной нации. Такой курс, если он осуществим с военной точки зрения, вполне логичен, а безжалостная логика обычно перевешивает более гуманные чувства в борьбе не на жизнь, а на смерть.

Высокая дисциплина в войсках Сципиона видна из того, что резня прекратилась по сигналу, как только сдалась цитадель. Только после этого солдаты начали грабить. Резня, как ни трудно современным людям извинить ее, была военной мерой, а стремление людей к «сувенирам» – анархический импульс, влиявший на исход даже совсем недавних битв, – не помешало военным действиям Сципиона.

Резня, кроме того, была отчасти компенсирована великодушным, хоть и дипломатичным обращением Сципиона с побежденными после того, как первоначальная безжалостность достигла своей цели, сломив волю защитников города к сопротивлению. Из десяти тысяч пленников-мужчин он освободил всех граждан Нового Карфагена и возвратил им их собственность. Ремесленников, в количестве двух тысяч, он объявил собственностью Рима, но обещал им по окончании войны свободу, «если они покажут добрую волю к Риму и усердие в своих ремеслах». Из оставшихся он отобрал самых крепких для морской службы, что позволило ему снабдить экипажами захваченные корабли и увеличить размеры флота. Им также обещали свободу после окончательного разгрома Карфагена. Даже к Магону и другим карфагенским вождям он отнесся по-рыцарски, приказав Лелию взять их под свое покровительство, пока они, снова под его опекой, не были отправлены в Рим как ощутимое свидетельство победы, которое должно было оживить дух римлян и удвоить усилия в поддержку его действий. Наконец, своей добротой к испанским заложникам, он завоевал себе новых союзников, ибо вместо того, чтобы сохранить их у себя в качестве невольных гарантов лояльности, он отправил их по домам в их собственные княжества.

Два случая, описанные и Ливией, и Полибием, делают более выпуклым характер Сципиона и укрепляют его репутацию как одного из самых гуманных и дальновидных среди великих завоевателей. «В числе пленных женщин находилась и супруга Мандония, брата Андобала, царя илергетов. Когда она упала к ногам Публия и со слезами просила поступить с ними милостивее, чем поступали карфагеняне, он был растроган этой просьбой и спросил, что им нужно. Просящая была женщина пожилая и на вид знатного происхождения. Она не отвечала ни слова. Тогда Публий позвал людей, на которых был возложен уход за женщинами. Те пришли и заявили, что доставляют женщинам все нужное в изобилии. Просящая снова, как и прежде, коснулась колена Публия и повторила те же слова. Недоумение Публия возросло, и, решив, что досмотрщики не исполняют своих обязанностей и теперь показали ложно, он просил женщин успокоиться. Для ухода за ними он назначил других людей, которые обязаны были заботиться о том, чтобы женщины ни в чем не терпели недостатка. Тогда просящая после некоторого молчания сказала: «Неправильно, военачальник, понял ты нашу речь, если думаешь, что просьба наша касается прокормления». Теперь Публий угадал мысли женщин и не мог удержаться от слез при виде юных дочерей Андобала и многих других владык, потому что женщина в немногих словах дала почувствовать их тяжелую долю. Очевидно, Публий понял сказанное; он взял женщину за правую руку и просил ее и прочих женщин успокоиться, обещая заботиться о них как о родных сестрах и дочерях, и согласно данному обещанию вверил уход за ними людям надежным» (Полибий).

Второй случай, также рассказанный Полибием, состоял в том, что «…несколько римских солдат повстречали девушку, между всеми женщинами выдающуюся юностью и красотой. Зная слабость Публия к женщинам, солдаты привели девушку к нему и предложили ее в дар. Пораженный и восхищенный ее красотой, Публий, однако, объявил, что для него, как для частного человека, но не военачальника, не могло бы быть дара более приятного… Солдатам он выразил благодарность и велел позвать отца девушки, которому тут же передал ее и посоветовал выдать замуж, за кого из своих сограждан тот сам пожелает. Этим поступком Публий доказал умение владеть собою и воздерживаться, чем снискал к себе большое расположение в войсках». Ливии расширяет картину, рассказывая, что девушка была ранее помолвлена с молодым вождем кельтиберов по имени Аллюций, который был в нее отчаянно влюблен; что Сципион, прослышав об этом, послал за Аллюцием и передал ее ему; что, когда его родители принесли ему благодарственные дары, он передал их Аллюцию как приданое от себя. Этот акт доброты и такта не только повысил его репутацию среди испанских племен, но и принес более ощутимые выгоды, ибо несколько дней спустя Аллюций появился вновь, чтобы с четырнадцатью сотнями всадников присоединиться к Сципиону.