Под уральскими звездами - Владислав Гравишкис

Все насторожились. Сундуков сказал:

— Постой, постой! Какая варежка? Какая собака?

Вперед выступил Женя. Помахивая шапкой, неотрывно глядя на Сундукова, отрапортовал:

— Моя собака. Винтик называется. Я ее Сережке подарил, потому что он мне удочки привез на день рождения. Мы Винтика в кошеву посадили и привязали. Я сам привязывал, сорваться не мог, а вот прибежал. И варежка к поводку пристыла. Да так сильно, насилу отодрали. А раз пристыла, значит Сережка не в санях сидел, а по снегу ходил. Сидел бы в кошеве, разве она намокла бы? Да ни за что!

В это время длинно зазвонил телефон. Сундуков торопливо взял трубку.

— Я слушаю. Кто, кто? Дом отдыха? Я слушаю вас! — Сундуков значительно оглядел всех. — Как же, как же, были здесь такие. Перед вечером уехали. Да мы сами тут тревожимся: с ними, оказывается, собака была и прибежала обратно... — Он замолчал, скосив глаза на чернильницу и постукивая по ней ручкой. — Так. Так. Пустая? Так. Лыжники? Понятно. На каком участке дороги? Неизвестно? Н-да! Хорошо, со своей стороны тоже будем принимать меры. Будьте здоровы, товарищ директор!

Положив трубку, Сундуков сразу уперся взглядом в Колкотина:

— Он что, пьяный от тебя поехал?

Семен Кузьмич замялся:

— Так ведь день рождения Женькин был. Не то чтобы очень, а грамм по триста пришлось...

— Грамм по триста... Потерялись оба в лесу, вот что!

Семен Кузьмич побледнел и грузно осел на стул.

— Вот так штука! Как же так?

— А вот так, черт бы вас подрал! Отпустили на ночь глядя, да еще выпившего. Сколько лет племяннику?

— Девять, — пробормотал Семен Кузьмич.

— Девять-то бы еще ничего, — вмешался в разговор Женя. — Не тренированный он, вот в чем все дело.

Не слушая Женю, Сундуков сказал:

— Из дома отдыха лыжники на поиски вышли. А что лыжники? Пока доберутся, пока обыщут лес, от людей одни сосульки останутся. Мороз-то вон такой!

Все посмотрели на окна, покрытые толстым слоем льда.

— Волков на Собольской дороге не замечали. Как будто всех повывели, — задумчиво, как бы про себя, сказал комбайнер Авдонин, человек богатырского телосложения, заядлый охотник и рыбак.

— Мороз пострашнее волков сейчас будет, — возразил Сундуков и внимательно осмотрел всех. — Ну, так как, товарищи коммунисты? Продолжать собрание будем или в лес пойдем?

— Обождет собрание! — махнул рукой Авдонин, выпрямился во весь громадный рост и стал натягивать полушубок. — Люди гибнут.

Вслед за Авдониным стали одеваться и другие коммунисты.

— Так, — сказал Сундуков, который был председателем собрания. — Дело ясное. Собрание переношу на завтра... Сергей, как у тебя вездеход? В готовности?

— Скажете тоже! — обиженно отозвался Сергей Надымов, водитель вездехода. — Когда он у меня не на ходу был?

— Ну, тогда поедем. Лыжники лыжниками, а наше дело — использовать технику. Так оно поскорее будет...

У Жени загорелись глаза. Он потянул отца за рукав:

— Пап, я с вами, ладно?

— Отстань! Не до тебя!

Только всего и сказал отец. Но посмотрел так, что сыну стало ясно: проси не проси, а на вездеход его не возьмут.

Насупившись, Женя вышел на улицу. Из правления выходили люди и поспешно бежали по домам: кто за лыжами и рукавицами, кто захватить кусок хлеба на дорогу, которая может оказаться долгой и трудной. По ту сторону сельской площади у освещенных одинокой лампочкой широких ворот гаража рокотал мотор: Сергей Надымов прогревал двигатель вездехода перед выездом.

А Жене все сильней, все нестерпимей хотелось поехать вместе со всеми, узнать, что случилось с дядей Гришей и Сережей, помочь чем можно. Из окна соседнего дома на снег падали прямоугольники света. Женя вспомнил о своем приятеле, сыне председателя колхоза Игорьке. Сидит, наверно, почитывает, а в лесу такое делается — дядя Гриша и Сережа погибают!

Женя решительно шагнул вперед, через сугробы пробрался к окнам и трижды стукнул в стекло. Дверь отворилась, и на крыльцо вышел Игорек с накинутым на голову полушубком и стал озираться во все стороны.

— Кто тут?

Женя стоял в тени у стены и манил приятеля к себе.

— Сидишь и ничего не знаешь, а тут такое делается, такое делается! Дядя Гриша и Сережка в лесу потерялись, понятно тебе?

— Как потерялись? Погоди, погоди! — Игорек начал торопливо надевать полушубок в рукава. — Ты спокойно говори. Как потерялись?

— Не могу я спокойно! Сейчас из дома отдыха звонили: лошадь пришла, а кошева пустая. А к нам Винтик прибежал, и к поводу варежка пристыла. Отсюда спасательная экспедиция выезжает на вездеходе, все коммунисты едут. Я проситься стал — они ни в какую. Что делается, что делается!.

— А ты спокойно говори! Спокойно говори! — механически повторял Игорь, о чем-то напряженно размышляя.

— Не могу я спокойно, сколько раз тебе говорить! — нетерпеливо закричал Женя. — Ты тут тепленький сидишь, а им-то каково? Они в опасности, понятно?

— А ты все верно разузнал?

— Куда вернее! Все своими ушами слышал... Горка, давай соберем ребят и пойдем на поиски! Пусть у нас своя спасательная будет. Коммунистам можно, а пионерам нельзя?

— Кто-то нам позволит... И не надейся...

— Мы и спрашиваться не будем. Заберем лыжи и пойдем. Сережку надо выручать, понятно?

— Нет, такое дело не годится, — решительно сказал Игорек. — Пока ребят соберем, пока до места дойдем — сколько времени зря пропадет! Надо другое придумать.

— Трусишь, да?

— Глупости! Нам надо живых найти, а не... — Игорь запнулся: даже подумать было страшно о том, что этот высокий фронтовик с медалями, дядя Гриша, и худенький Сережка, с которыми он сидел сегодня за праздничным столом у гостеприимной Анны Алексеевны, лежат теперь замерзшими где-то в лесу. — Одним словом, надо с вездеходом ехать...

— Не возьмут. Сказано тебе — я уже просился.

— Обхитрить надо. Ты вот что, беги за лыжами, а я свои возьму.

Игорь скрылся в сенях. Женя с недоумением посмотрел ему вслед. Ясно: Игорь что-то придумал. И Женя побежал домой...

Минут через пятнадцать, вздымая клубы снега, из Собольского вылетел вездеход и на полном газу помчался в сторону леса. Впереди в лучах фар кипела поземка.

Вдруг за самой околицей фары осветили две мальчишеские фигурки, старательно скользившие за обочиной дороги.

Машина догнала их, остановилась, и ребята услышали удивленный возглас Сундукова:

— Тьфу ты пропасть! Да это Женька с Игорьком!

Распахнулась дверца кабины, на подножку вышел Сундуков:

— Игорь, ты чего это задумал? А ну, марш домой!

— Мы не пойдем домой, пап, — невозмутимо сказал Игорь.

— Игорь, кому говорю?

— Коммунистам можно, а пионерам нельзя? Так, да? — опять возразил Игорек.

— Хитрят мальцы! — засмеялся стоявший в кузове Авдонин. — Они нарочно из села вышли, чтоб мы их подобрали!

— Я им похитрю! — рассерженно закричал Сундуков.

— Женька, сейчас же домой! — вторил ему Семен Кузьмич.

— И вовсе мы не хитрим, товарищ Авдонин! — оскорбленно сказал Игорь. — Не хотите на машину брать — не надо, сами дойдем. Пошли, Жень!

От отцовского окрика Жене стало не по себе. Но он уже не мог отставать от приятеля, а тот все шел и шел не оборачиваясь. Женя двинулся за ним. Но не выдержал, оглянулся: обдуваемая поземкой машина стояла в поле, дверца кабины была открыта. Там, видно, совещались.

Прошла еще минута, машина на малом ходу догнала ребят. Сундуков спрыгнул с подножки.

— Марш в кабину, спасатели!

— Снимай лыжи, Женька!

— Будет у меня с тобой разговор дома, Игорь, ох, и будет! — сказал Сундуков.

— Ладно, поговорим, — хладнокровно сказал Игорь, забросил лыжи в кузов и полез в кабину.

Женя последовал за ним.

Вездеход рванулся вперед, к лесу, пролагая широкий след в сугробах.

В КАМЕННОЙ ЛОВУШКЕ

Григорий Силачев с племянником Сережей Мерсеневым выехали из Собольского под вечер. Лес начинался километрах в пяти от села. Пока до него добирались, стало быстро темнеть. Мороз крепчал, в небе проступали звезды.

Лес в сгущавшихся сумерках казался черной непроницаемой стеной. Отдельные сосны уже не различались. Узкий осколок луны мелькал за зубчатыми вершинами деревьев, то появляясь, то исчезая и с наступлением ночи становясь все светлей и ярче. Казалось, луна следит за дорогой, то и дело заглядывает в просеку, словно ей любопытно взглянуть на путников, узнать, тут ли они еще и куда едут.

Дядя Гриша, усыпляемый лесным покоем, задремал. Сережа подобрал выпавшие из его ослабевшей руки вожжи и кнут. Глухо ворчали разрезаемые полозьями мерзлые сугробы. Под дугой тихонько звякало колечко, за которое привязывают узду. Попискивали гужи, брякала отставшая подкова на ноге у Серко. В лесу было так хорошо, спокойно, что пригревшийся под большим красным одеялом Сережа и сам начал подремывать...

И вдруг, как от толчка, все исчезло: перестали двигаться звезды над вершинами деревьев, куда-то пропал осколок луны, стих шум снега, прекратилось поскрипывание полозьев. Только и слышно было, как тяжело дышит старый Серко и глухо рокочут неспокойные сосны.