Вильгельм Завоеватель - Джорджетт Хейер

Поднялась суматоха. Гелева и Дуксия спешно убирали залу: ставили в вазы цветы и подметали пол, посеревший от золы, вылетавшей из камина. Гелева одела сына в рубашку, сшитую своими руками, для себя же выбрала голубое платье, украсив его поясом, подаренным милордом. Даже Фулберт сменил кожаную тунику[7] на более изящный наряд и послал Вальтера узнать, достаточно ли в погребе вина и ячменного пива для графа.

Едва закончили с приготовлениями, как громкий цокот копыт и звон колокольчиков на конской сбруе возвестили о приезде милорда. Фулберт и Вальтер выбежали ему навстречу и увидели на пороге множество слуг и кавалькаду благородных сеньоров, которых милорд, обожавший шумные компании, привёз с собой.

Граф горделиво восседал на чёрном жеребце. На его плечи была накинута пурпурная мантия, застёгнутая брошью из огромного оникса. Сбоку виднелся меч, а из-под мантии выглядывала красная туника, расшитая орнаментом. Запястья украшали золотые браслеты толщиной в палец. Не скрытые капюшоном волосы, остриженные по нормандским традициям очень коротко, были черны как смоль.

Он спрыгнул с коня, и Вальтер, опустившийся в приветствии на одно колено, вскочил, чтобы принять уздечку. Граф дружески похлопал его по плечу — так он вёл себя со всеми, кому доверял, — весело поприветствовал Фулберта и обратился к уже спешившимся лордам:

   — Идемте, сеньоры! Посмотрим на моего замечательного сына, о котором мне так много рассказывали! И ты с нами, мой милый кузен. Обещаю тебе тёплый приём.

Взяв за руку молодого мужчину, к которому относились эти слова, граф вошёл в залу.

После яркого солнца на рыночной площади в комнате показалось сумрачно. Милорд остановился на пороге, привыкая к темноте, и огляделся в поисках Гелевы.

Она подбежала к графу, и, тут же отпустив руку кузена, он крепко обнял возлюбленную, оторвав её от пола. Они что-то шепнули друг другу, но никто не услышал, что именно.

   — Милорд, вы должны увидеть своего сына, — сказала Гелева графу и подвела его за руку к колыбели малыша в углу залы.

Граф Роберт, которого называли Великолепным[8], казалось, создавал везде, где бы он ни был, атмосферу величия и блеска. Горделивая осанка, длинная мантия, достающая до пола, блеск огромных бриллиантов — всё олицетворяло великолепие. Всё ещё держа руку Гелевы, он стоял у колыбели и любовался сыном, своим сыном. Глаза графа горели странным огнём. Когда он наклонился над колыбелью, расстегнулась и упала на мальчика его цепочка. Малыш тут же схватил её и, будто недоумевая, откуда она взялась, поднял глаза на графа. Их взгляды встретились. Две пары глаз были похожи как две капли воды. У ребёнка на лице было то же выражение настойчивости и упрямства, каким обладали с рождения все нормандские герцоги со времён Ролло[9] Это заметил и родственник графа, юный Роберт, сын графа О, и прошептал что-то стоявшему рядом смуглому человеку. Это был Вильгельм Тальвас, лорд Белисма. Взглянув через плечо графа на ребёнка, тот пробормотал что-то похожее на ругательство, но, заметив, с каким удивлением смотрит на него Роберт, попытался обратить всё в шутку, пояснив, что во взгляде младенца ему почудилась ненависть, а это значит, что ему, Тальвасу, пришёл конец. Подумав, Роберт решил, что лорд Белисма попросту малость перебрал, дорвавшись в замке до ячменного пива, и сам не ведает, что говорит. Его отговорка казалась, по меньшей мере, нелепой: ведь этот младенец был всего лишь незаконнорождённым сыном лорда и ничего не получал в наследство, Вильгельму же принадлежали земли во Франции и Нормандии, и он имел репутацию человека, с которым лучше не связываться. Смущённый пристальным взглядом Роберта, Тальвас покраснел и отошёл в сторону, сам не понимая, в чём была причина его выпада.

Граф Гесмес, который был в восторге от малыша, счастливо улыбался.

   — Сразу видно, что в нём течёт моя кровь! — с гордостью проговорил он и снова повернулся к человеку, которого сам ввёл в залу: — Эдуард, у меня растёт достойная смена, не так ли?

Саксонский принц подошёл ближе и, улыбаясь, посмотрел на ребёнка. В отличие от нормандцев, он не был смуглым. Тонкое лицо обрамляли светлые длинные локоны, а глаза, как и у большинства жителей северных островов, были голубыми, и взгляд их говорил о доброте его натуры. Его младший брат Альфред, стоявший в дверях, был похож на Эдуарда, но в выражении его лица было больше сдержанности и целеустремлённости. Братья держались, как подобает сыновьям покойного короля Англии Этельреда. Они мечтали вернуться на родину после смерти Кнута, датчанина, захватившего английский трон[10]. Тогда Эдуард станет королём. А сейчас он был лишь изгнанником, принятым из милости при нормандском дворе.

   — Вы поклянётесь любить моего сына, — произнёс Роберт, обводя всех вызывающим, но добрым взглядом. — Он ещё мал, но впереди у него вся жизнь. И он достойно проживёт её, обещаю вам.

Эдуард дотронулся до щёки мальчика.

   — Да, я стану любить его как собственного сына, — проговорил он. — Он так похож на вас, граф.

Граф Роберт улыбнулся двоюродному брату и вложил ручонку младенца в его руку.

   — Ты будешь преклоняться перед своим племянником, — смеясь, сказал он Эдуарду. — Посмотри, как малыш ухватился за твой палец! Он станет сильным мужчиной.

   — Он всегда так делает, — мягко заметила Гелева. — Крепко сжимает в своих кулачках всё, что попадается ему, и кажется, что никогда уже не разожмёт их.

Гелеве не терпелось пересказать графу свой сон, но она не решалась сделать это в присутствии стольких людей.

   — В нём течёт горячая кровь, — пошутил Вильгельм Тальвас. — Придётся быть с ним поосторожней, когда он вырастет.

Граф Роберт вынул меч из ножен.

   — Если он действительно мой сын, то станет воином, — с этими словами граф положил меч в люльку.

Бриллиант на рукоятке сразу же привлёк внимание мальчика. Он перестал тянуться к украшению, которое носил на шее граф Роберт, и схватился за рукоять. У Дуксии, ещё не пришедшей в себя от приезда в дом столь благородного собрания, чуть не вырвался крик ужаса, когда она увидела, какая опасность угрожает ребёнку. Но Гелева продолжала улыбаться. Малыш крепко держал меч, а вокруг все дружно смеялись.

   — Ну, что я говорил? — торжествовал граф Роберт. — Он станет воином, клянусь честью!

   — Церковь приняла его? — спросил Эдуард.

   — Его крестили с месяц назад в церкви Святой Троицы, — ответила Гелева.

   — Какое имя ему дали?

   — Вильгельм, милорд.

   — Вильгельм-воин! — усмехнулся граф Гесмес.

   — Вильгельм-король, — прошептала Гелева.

   — Вильгельм, — только и пробормотал лорд Белисма.

Гелева взяла за руку графа. С любовью они смотрели на сына, которого прозвали воином, королём и бастардом[11], а тот, радуясь появлению новой игрушки, теребил рукоять меча своими крохотными пальчиками.

Часть первая (1047—1048)

ЮНЕЦ

С раннего детства со мной никто не считался,

но, по Божьей милости, я сумел показать,

кто я такой.

Глава 1

Хьюберт де Харкорт подарил младшему сыну меч в день его девятнадцатилетия.

   — Правда, я не знаю, что ты будешь с ним делать, — проворчал Хьюберт.

Рауль носил это оружие уже несколько лет. Но меч этот был совсем не похож на предыдущий: на лезвии рукой неизвестного голландца была выгравирована надпись, а рукоять отделана золотом. Рауль провёл пальцем по инкрустации и медленно проговорил:

   — Видит Бог, я найду ему достойное применение.

Отец и сводные братья, Гилберт и Одес, лишь рассмеялись над этими словами. Хотя они и любили Рауля, но его военные способности оценивали невысоко и были уверены, что он окончит свои дни в монастыре.

Рауль действительно нашёл применение оружию: не прошло и месяца, как он поднял его на Гилберта.

После участия в восстании Роджера де Тоэна Гилберт был изгнан из высших кругов общества. И без того непокорный нрав его стал и вовсе безудержным. Поэтому никого не удивляла его ссора с соседом, которая со временем переросла в подобие войны, правда односторонней. Рауль слишком хорошо знал своего брата, чтобы обращать внимание на подобные события. В то время набеги и грабежи были обычным делом в Нормандии. Никому не подчиняясь, бароны и вассалы вели себя так, будто в них вселился бойцовский дух скандинавских предков, постоянно требующий крови. Если бы Джеффри из Бриона осмелился поднять войско и начал угрожать захватом земель Харкорта, Рауль без колебаний надел бы доспехи и вышел на защиту земель. Но Харкорт дал клятву верности лорду Бомону, признав его сеньором, и Джеффри, чьим сеньором был властитель маленького графства Гюи Бургундский[12], не обладавший особой силой и влиянием, не решался на подобный шаг.