Загадка о морском пейзаже - Антон Кротков

В кабине тепло и уютно. Постепенно Бирюков забыл про свои недавние мрачные предчувствия. Машина шла ходко, быстро разогнавшись до шестидесяти верст в час. Весельчак помощник запел озорные частушки, и Николай Данилович впервые с утра сдержанно улыбнулся. Гришаня это заметил и поделился заветной мечтой об обновке:

— Вот вернемся домой, дядя Коля, сразу куплю себе блестящие сапоги со скрипом и чтоб с калошами, поддевку, картуз с лаковым козырьком, гармонику.

Машинист бросил на юнца снисходительный взгляд из-под мохнатых бровей.

— Никак невесту решил подыскать, добрый молодец?

— А почему бы и не жениться, дядь Коль? Я ведь теперь при машине состою, регулярное жалованье имею, — обстоятельно ответил кочегар.

— Ну тогда держи от меня в честь твоей будущей помолвки.

Машинист достал из кармана и протянул помощнику часы на цепочке.

— Наша работа, Гришаня, точность любит.

— Знаю, дядь Коль, знаю, — с сияющим лицом лепетал помощник, восторженно разглядывая подарок. От счастья у него даже глаза стали мокрыми.

Ровной дорожкой стелится путь через необозримые просторы полей и перелески. Мелькают мимо телеграфные столбы. На каждом пикете и переезде стоит возле будки или шлагбаума сторож с белым фонарем или зеленым флагом в руке.

Высунувшись по грудь из окошка, машинист успевает кивнуть знакомым обходчикам и орлиным взором вглядывается в путь впереди. Издали видны ему семафорные крылышки, стрелочные фонари. За спиной у него особый поезд. «Зеленая улица» ему по всему перегону. А потому весело стучите, колеса! Старательно шурует тяжелой железной лопатой помощник. Сильное пламя бушует в топке. Промелькнули мимо огни небольшой станции.

— Полегче! — бросает напарнику машинист, — скоро начнется спуск.

Молодой помощник, работающий пока еще по принципу «греби больше, кидай дальше» растерянно смотрит на мастера.

— Могила! — мрачно вырывается у машиниста. Он выхватывает лопату из рук неопытного кочегара и показывает, как надо «шуровать». Ловко летит с лопаты уголь. Пламя из красного — верный признак неполного сгорания — становится белым, а потом успокаивается за вовремя прикрытой дверцей топки. Грозно сияет в печи раскаленный перламутр. Стрелка манометра ползет вниз. Паровоз легко и быстро бежит с горки. От такой науки помощник аж рот открыл и уважительно скребет пятерней затылок.

— Закрой поддувало-то[2], — пряча добродушную улыбку в усы, велит машинист. И вдруг, мгновенно переменившись, хватается за ручку регулятора пара. Дико кричит: — Тормози!

Еще не понимая, в чем дело, парень тем не менее бросается к нужному вентилю и начинает изо всех сил заворачивать его. Между тем машинист уже дал контрпар[3] и начал подавать тревожные гудки, чтобы сопровождающие поезд кондуктора задействовали вагонные тормоза и успели спастись.

— Прыгай! — повернув искаженное сильным волнением лицо к напарнику, приказывает ему Бирюков. Мальчишка выглядывает в открытую дверь и видит грузовые вагоны на изгибе дороги. Скрытые деревьями, они появились внезапно. Поезд уже не остановить. Гриша смотрит на сжавшегося в комок на своем месте дядю Колю, который хоть и был с ним всегда строг, но заменил сироте отца. Сгорбленный, угрюмый, с побелевшими щеками, впившийся взглядом в приближающуюся опасность, он показался мальчишке самым смелым, благородным и дорогим ему человеком на свете.

— Я один не стану прыгать, — заявляет кочегар.

— Пошел вон, щенок! — орет на него машинист, страшно округлив глаза. Перепуганный мальчишка сразу шагает в пустоту. Он падает на откос, который оказался очень крутым. Скатываясь по нему, парень ударяется обо что-то головой…

Очнулся он на куске брезента. Его куда-то несли. Ясно послышался голос:

— Куда прешь, дурень! Не видишь, что ли? Здесь штабной вагон!

Второй, помягче, ему объяснил:

— Машинист это, вашбродие. Совсем зеленый. А от второго одну обугленную пряжку с ремня нашли. Паровоз-то взорвался.

Первый голос сразу изменился, стал теплее, но громче и властнее:

— Освободите купе, и доктора — срочно!

Когда Гришу осторожно поднимали в вагон, он закричал от страшной боли и осознания непоправимой беды, которая в одну минуту исковеркала всю жизнь ему и многим другим людям.

Для расследования катастрофы из столицы была срочно отправлена правительственная комиссия. Помимо чиновников МПС и лично приехавшего отчитаться директора дороги, в нее вошли также представители Министерства внутренних дел, прокуратуры, военного ведомства. Естественно, что к месту крушения важные господа из Петербурга отправились не на дрезине, а прямо на своем поезде, состоящем из двух зеркальных министерских вагонов, одного багажного и мощного курьерского паровоза.

Высокопоставленный офицер тайной полиции Арнольд Михайлович Эристов тоже был включен в состав комиссии. Правда, в интересах дела на нем был мундир железнодорожного ведомства. В одном купе с ним ехали главный инспектор железных дорог инженер барон Шериваль и его помощник, технический инспектор движения императорских поездов инженер барон Таубе. Оба они буквально лебезили перед еще одним пассажиром — чиновником для особых поручений Министерства юстиции — высоким щуплым господином с длинным желтым лицом, тонкими бледными губами и зло прищуренными глазками. Он очень красиво бросал себе в правый глаз стеклышко монокля, когда начинал вещать о чем-то очень важном. Именно ему император велел во всем разобраться и доложить. С собою высокий прокурорский начальник вез двух молодых шустрых канцеляристов. Один был рыжей масти, другой темный остроносый, очень живой. Они напоминали пару отлично натасканных охотничьих псов при своем хозяине.

На ближайшей к месту крушения станции в поезд подсел ее начальник — довольно молодой мужчина, но уже с седыми висками. Чтобы не терять даром времени, плотно пообедавший и успевший заскучать в пути желтолицый прокурор решил немедленно открыть следствие. Всю дорогу до места катастрофы он допрашивал начальника станции. Причем делал это таким инспекторским недоброжелательным тоном, что происходящее больше походило на запугивание. Комиссия еще не прибыла на место крушения, а прокурорский начальник уже делал выводы!

— Вы, любезный, зря полагали, что вам все сойдет с рук. Вам надобно было жандармов звать при первом же сомнении, а вы все покрыть решили. Пренебрегли-с своим долгом — самым преступным образом. Да-с!

Стеклышко монокля на лице высокого прокурорского начальника хищно блеснуло. Он явно получал садистское удовольствие, развлекая себя истязаниями безропотной жертвы.

— Неприятностей хотели избежать, не так ли-с? Зато теперь, смею вас уверить, вы их будете иметь под разными соусами. Вы, сударь, нынче под суд пойдете.

Начальник станции даже не пытался защищаться. Он был крайне подавлен и испуган. В его полных тоски, потухших глазах стояли слезы. На своего мучителя провинившийся чиновник смотрел застывшим, затравленным взглядом подраненной птицы, к которой приближается в своих высоких, страшных, болотных сапогах охотник.

Похоже, «в верхах» уже определили главных обвиняемых. Организаторов диверсии еще только предстояло установить и поймать — дело это хлопотное и могло занять не один месяц. А пока государю и чудом избежавшему гибели его брату — Великому князю — надо было срочно предъявить окровавленные тушки разгильдяев-чиновников, проглядевших угрозу.

Произошло же вот что: по расписанию первым на перегон должен был выйти экстренный пассажирский поезд с Великим князем. Видимо, террористам откуда-то стало об этом известно. И они привели в действие свой дьявольский план. Однако в последний момент один из двух паровозов великокняжеского поезда сломался. Поэтому начальство решило пустить вперед багажный состав, который перевозил имущество знатного путешественника и его многочисленной свиты. Это и спасло жизнь высокому пассажиру и его приближенным.

Эристову уже были известны многие детали случившегося. И они указывали на то, что виноватых в трагедии следовало искать не только непосредственно на месте происшествия, но и в высоких столичных кабинетах. Расследование катастрофы обещало вскрыть множество фактов нарушения требований безопасности, причем от низового до самого высокого уровня власти.

Впрочем, людям посвященным давно было известно, с какой сумасшедшей скоростью летают монаршие поезда по ветхим изношенным путям; и как по причине ужасающей коррупции неважнецки обстоит дело с безопасностью на железных дорогах, даже когда дело касается первых лиц империи. Да вот только не нужна была правда высокому начальству. Истина только помешала бы всем, ибо безумные деньги оседали не только в карманах собственников дорог, но и покровительствующих им чиновников. Пайщиками крупных железнодорожных обществ были министры и те же самые великие князья, что рисковали в поездках головой. И всех по большому счету устраивало такое положение дел. Правда, лишь до тех пор, пока речь не шла об их собственных жизнях. И так как пострадать мог брат самого государя, то расследование надлежало провести со всей строгостью, примерно наказать виновных и отрапортовать наверх о наведении порядка.