Агломерат - Никита Костылев

Я молча смолил крепкую сигарету и смотрел в окно. Неожиданно закрапал дождь, маленькие капельки тихонько застучали по крыше. Словно настойчивые гости за дверью, они стали наращивать темп мягких ударов. Стук становился все сильнее и сильнее, я слегка опустил стекло и выпустил тонкую струю дыма на улицу. В машине было хорошо и тепло, дико не хотелось выходить на моментально ставшую какой-то отталкивающей и скользкой улицу. Я очень любил курить в дождь, в особенности в такие моменты. Но тут мой друг рассказывает про страшный момент своей жизни, а я — словно сомнамбула. Наконец, когда пауза затянулась, я сказал:

— Я сначала хотел послушать про то, как там политик с диджеем спорят о проблемах объединения, а теперь даже не знаю. Твой рассказ крепко зацепил. Просто, когда говоришь о стране в целом, представляется все как-то немного отстраненно, а тут родное, свое. Мне жаль, что так у вас случилось. Честно. Ты прости, что я эту тему затронул, спасибо, что довез, я пойду.

— Постой. — Дэн вытянул из пачки еще одну сигарету и протянул мне. — Возьми на дорожку.

— Нет, спасибо. — Я протянул руку на прощанье. — Давай до завтра. Нам к семи, не забудь. Главное, чтобы тревоги не было.

— Не будет, — ответил, пожимая мою руку, Дэн. — Сегодня ударный батальон на дежурстве в нашем районе. С этими ребятами даже наш сотник не любит связываться, а я в который раз радуюсь, что они за нас. До завтра.

Я вылез из машины и направился к метро. Мне предстояло ехать на другой конец Москвы, в Тушино. Жалко, что послушать передачу не успел, они там что-то про объединение с питерскими говорили. Это хорошо. Сегодня дома надо будет посмотреть видеотрансляцию, может, повторят. Всего, за исключением нескольких пиратских радиостанций, в столице была только одна радиостанция — это «Эхо «Соединения». Временное правительство агломерата решило не рассусоливать демократию направо и налево, а просто выделило одну радиостанцию и один телеканал. Первый Единый, новое слово пропаганды в области телевидения. Этот источник информации в агломерате был образцом рекламы и пиара движения «Соединение». Все диспуты и передачи, шедшие на единственном канале агломерата, проводили одну простую мысль: все, что мы делаем, это хорошо.

И, если честно, то мне самому импонировала жесткая политика новых властей: как сказали, так и будет. И все. Остальных мы и не спрашиваем. За этими мыслями я подошел к разобранным турникетам в метро и двинулся к эскалатору. После практической отмены денежного довольствия большая часть ресурсов была бесплатной. Москва стала полностью автономной саморазвивающейся системой существования. Когда я шагнул на эскалатор, сверху из динамиков раздался привычный для всех жителей столицы мужской голос:

— Уважаемые москвичи и гости столицы, будьте внимательны в метрополитене Освобожденной Москвы. На данный момент в городе все еще существуют автономные отряды бандитов. Старайтесь не передвигаться по одному вечером и в случае опасности сразу же обращайтесь к представителям власти.

Я хмыкнул: «автономные отряды»! Сказали бы просто: даже в освобожденном городе хватает моральных уродов и всевозможных дегенератов. Когда я вышел на платформу, словно в подтверждение моих слов, увидел недалеко от себя трех подвыпивших КППшников — видимо, возвращались после смены. Сотрудники КПП были не самой любимой когортой среди силовых структур, может быть, из-за того, что основную грязную работу выполняли добровольцы-казаки и срочники-чистильщики, а может, потому, что особого толку в бою от них не было. Лично мне тоже не импонировали эти напыщенные индюки в черной форме с короткими «уличными» автоматами на плечах. Когда я проходил мимо них, то понял, что КППшники пьяны почти «в ноль», патруль поймает — им мало не покажется. Народу на платформе почти не было; слава богу, что мирных граждан в это время уже нет в вагонах, хоть не увидят, кто их покой охраняет.

Подошел поезд, выкрашенный в цвета российского флага. С недавнего времени по приказу правительства «Соединения» так выглядели все поезда. Подобным образом пропагандисты надеялись усилить тягу народных масс к единению. Лично мне нравится: в цветах триколора поезда хотя бы перестали напоминать банки сгущенки. Я зашел в тот же вагон, что и веселая компания КППшников — мало ли что учудят по пьяному делу. В салоне было всего несколько человек: три угрюмых мужика непонятного возраста, два молодых парня в конце вагона и еще две девушки в форме внутренней службы неподалеку от меня. КППшники завалились на сиденья и стали орать про какого-то командира роты и его сексуальную ориентацию. Я со смешанным чувством наблюдал за ними: с одной стороны, неплохо было бы надавать им по заднице и сдать в военную комендатуру, а с другой — черт его знает, мальчишки они какие-то. Тоже, наверное, как и я, учились на каком-нибудь экономическом или юридическом, тоже бегали по клубам и напивались в ближайшем дворике вместо отсиживания пар. А потом — Кризис, митинги, революция, война, и кто я такой, чтобы их судить? Хоть и имею скромное звание вахмистра, они не в моем ведомстве, пускай гуляют сколько влезет. Бог им судья, впрочем, скорее всего, в ближайшее время их будет судить военная комендатура или ближайший патруль, на который они напорются… Однако все мое снисходительное, даже почти дружественное отношение в один миг изменилось, когда я увидел, как один из КППшников вдруг достал пистолет и, шатаясь, пошел по вагону. Вот урод! Сотрудники службы КПП по Москве после смены всегда сдают табельное оружие, но, похоже, у этого придурка пистолет собственный — после творившегося несколько месяцев в столице беспредела оружие было доступно почти для всех. И теперь пьяный кретин ходит по вагону и размахивает стволом. Я не стал дожидаться его фокусов с пистолетом, а просто пошел ему навстречу. Пьянчуга остановился возле девушек и стал что-то объяснять. Когда я подошел, тот уже встал на колени и приставил пистолет к виску. Пистолетом оказался новенький револьвер неизвестной мне марки; надо же, парень, судя по всему, не бедный: одно дело — паленый ПМ или ТТ, а этот с револьвером щеголяет.

Когда я подошел вплотную, КППшник перевел на меня мутный взгляд и сказал заплетающимся языком:

— Казак, вот мне девчонка эта понравилась, я щас стреляться ради нее хочу, в русскую рулетку играю, пока не согласится. Ну, скажи ей…

Он крутанул барабан револьвера и стал вновь поднимать руку к виску. Одна из девушек закричала:

— Останови его!

В последний момент я успел вывернуть руку сопротивляющегося КППшника и попытался вырвать пистолет. Солдат, матерясь, резко дернулся, стараясь меня отпихнуть, и тут раздался выстрел. Пуля, к счастью, попала в потолок вагона; поезд остановился, и раздался голос машиниста по громкой связи:

— Вы что там творите? Я вызываю патруль!

— Давай-давай, — прошипел я и отпихнул все еще ничего не соображающего КППшника. — Где вас только понабрали, стрелок ворошиловский.

С громкими криками с другого конца вагона к нам приближались дружки валяющегося на полу солдата. Герои нашего времени, мать вашу! Я повернулся к бледным девушкам и рявкнул:

— В конец вагона, живо!

Девчонки кивнули и рванули к гражданским парням, которые не решались вмешаться. Так-то оно лучше будет. Я их проводил взглядом и повернулся к подошедшим солдатам. Один из них посмотрел на меня заплывшими, похожими на свинячьи глазками, достал раскладной нож и прохрипел:

— Карачун тебе, казачок!

Второй КППшник полез за отворот солдатской куртки и достал небольшой электрошокер. Но какое же мне было удовольствие наблюдать за тем, как менялось выражение туповатых пьяных рож, когда в ответ на их действия я вынул свою шашку.

Глава 2

Патрульный еще раз ударил дубинкой сопротивляющегося КППшника и вытащил из вагона. Четыре здоровенных молодчика в черном камуфляже забежали уже на «Кантемировской». Глава патруля, кряжистый мужчина лет сорока, просмотрел мои удостоверение и паспорт, недоверчиво спросил:

— Ты студент, что ли, бывший? Прописка у тебя не московская, а, насколько мне известно, иногородние добровольцы обязаны жить в казарме при корпусе.

— Я раньше в приборостроительном универе учился, сам из бывшего Татарстана, ну, Татаро-Башкирской Орды. — Я глубоко вздохнул и посмотрел в проницательные глаза офицера. — После Кризиса и беспорядков я решил остаться здесь. Ордынский агломерат сейчас на пике сепаратизма живет, так что возвращаться мне, по сути, некуда. Унтер-офицерскому составу иррегулярных войск разрешено дома ночевать, за исключением осадного положения и непосредственной близости врагов, так что живу я у тетки двоюродной. Сами понимаете, что на казарме жить не сахар.

— Да я знаю, — почесал голову патрульный и перевел взгляд на закованных в наручники рядовых службы КПП. — А с этими как все произошло? Не твоя же служба, зачем полез?