Уроженка Новой Англии - Шервуд Андерсон

В мозгу Элси возникла напряженная, молчаливая фигура матери, сидевшей на крыльце около сына в ожидании, когда угасающий день сменится ночью. Какой-то комок подступил к горлу Элси. Она чего-то хотела, но сама не знала чего. Ее настроение вызывало в ней самой страх. В задней части дома одна из досок, закрывавших незастекленное окно, была сломана, и какая-то птица, залетев внутрь, оказалась пленницей.

Присутствие женщины напугало птицу. Она беспорядочно кружила по комнате. Взмахи ее крыльев поднимали пыль, танцевавшую в воздухе. Элси стояла неподвижно, также испуганная, но не присутствием птицы, а присутствием жизни. Подобно птице, она была пленницей. Эта мысль захватила Элси. Она хотела выйти на волю, туда, где ее племянница Элизабет и молодой пахарь гуляли среди маиса, но была, как птица в этой комнате, пленницей. Элси беспокойно переходила с места на место. Птица летала взад и вперед по комнате, затем села на подоконник около того места, где была оторвана доска. Элси пристально смотрела в испуганные глаза птицы, которая, в свою очередь, смотрела ей в глаза. И вдруг птица улетела, выпорхнув в окно, и тогда Элси повернулась, сбежала, взволнованная, по лестнице и выскочила во двор. Она перелезла через проволочную изгородь и, сутулясь, побежала по одному из туннелей.

Одержимая лишь одним желанием, Элси бежала в простор маисовых полей. Она хотела покончить со своей прежней жизнью и узнать какую-то новую, более сладостную, прятавшуюся от нее, как ей казалось, где-то в полях. Пробежав большое расстояние, она очутилась у проволочной изгороди и с трудом перебралась через нее. Волосы Элси распустились и рассыпались по плечам. Ее щеки покрылись румянцем, и сейчас она напоминала молодую девушку. Перелезая через изгородь, она сильно порвала спереди платье. На мгновение ее маленькие груди обнажились, но она сейчас же схватилась рукой за края прорехи, судорожно придерживая их. Вдали она слышала голоса мальчиков и лай собак. Уже несколько дней собиралась гроза, и теперь черные тучи стали заволакивать небо. Элси бежала в волнении все дальше, останавливаясь, чтобы прислушаться, а затем снова пускаясь бежать. Сухие листья задевали ее плечи, и тонкие струйки желтой пыльцы падали с маисовых метелок ей на волосы. Непрерывный хруст сопровождал каждый ее шаг. Пыльца образовала золотой венец вокруг ее головы. В небе раздавался глухой рокот, напоминавший рычание огромных псов.

В уме бегущей женщины все сильней укреплялась мысль, что, решившись, наконец, проникнуть в маисовые поля, она уже никогда не выберется отсюда. Острая боль пронизывала все ее тело. Вскоре она вынуждена была остановиться и сесть на землю. Она долго сидела с закрытыми глазами. Ее платье было испачкано. Крошечные насекомые, живущие в земле под маисом, вылезли из своих убежищ и стали ползать по ногам Элси.

Следуя какому-то неясному инстинкту, усталая женщина откинулась на спину и лежала неподвижно, с закрытыми глазами. Ее страх прошел. В походившем на комнату туннеле было тепло и уютно. Боль в боку исчезла. Элси открыла глаза. Между широкими зелеными листьями маиса проглядывало темное грозовое небо. Она не хотела, чтобы ее что-либо тревожило, и поэтому снова закрыла глаза. Ее тонкая рука больше не зажимала прорехи в платье, и маленькие груди опять были обнажены. Они подымались и опускались судорожными толчками. Она закинула руки за голову и лежала неподвижно.

Элси казалось, что она уже много часов лежит так, спокойно и равнодушно, среди маиса. Где-то в глубине ее души таилось ощущение, словно вот-вот что-то произойдет и поднимет ее над самой собой, оторвет от ее прошлого и от прошлого ее родных. Мысли Элси не облекались в отчетливую форму. Она тихо лежала и ждала, как ждала днями и месяцами у камня в дальнем конце сада на вермонтской ферме, когда была девочкой. В небе над нею продолжалось глухое рокотанье, но и небо и все, что она когда-либо знала, представлялись ей очень далекими, не имеющими к ней никакого отношения.

После длительной тишины, когда Элси казалось, что она, как в сновидении, покинула свою телесную оболочку, она услышала мужской голос, кого-то звавший.

— Ау, ау, ау! — кричал голос; на время вновь наступила тишина, а затем послышались, ответные голоса, шорох маиса, раздвигаемого пробиравшимися сквозь него людьми, и возбужденная болтовня детей. Собака прибежала по междурядью, в котором лежала Элси, и остановилась подле нее. Холодный нос собаки коснулся ее лица, и она села. Собака убежала. Промчались сыновья Тома Линдера. Перед Элси в одном из туннелей мелькали их голые ноги. Ее брат испугался быстрого приближения грозы и хотел увезти семью в город. Его голос продолжал звать со стороны дома, и детские голоса отвечали ему с полей.

Элси сидела на земле, сжав руки. Ею овладело странное чувство разочарования. Она встала и медленно побрела в том же направления, куда бежали дети. Она подошла к изгороди и, перелезая через нее, разорвала платье еще в одном месте. Один чулок у нее спустился и лежал складками поверх башмака. Длинные острые листья сорных трав расцарапали ей ногу, которая вся была испещрена красными полосами. Но Элси не чувствовала боли.

Обезумевшая женщина шла следом за детьми, пока не оказалась в виду отцовского дома, затем остановилась и снова села на землю. Раздался еще один раскат грома, и голос Тома Линдера снова стал звать детей, на этот раз уже сердито. Властным тоном мужчины Том звал Элизабет, и его голос, подобно грому, перекатывался, будя эхо в проходах между маисом.

И вот показалась Элизабет в сопровождении молодого пахаря. Они остановились вблизи от Элси, и мужчина обнял девушку. Услышав их приближение, Элси бросилась ничком на землю и скорчилась так, что могла все видеть, оставаясь сама незамеченной. Когда их губы встретились, она судорожным движением вцепилась в маисовый стебель. Ее губы прижались к земле. Когда молодая пара двинулась дальше, Элси подняла голову. К ее губам пристала пыль.

Над полями снова надолго, как ей показалось, воцарилась тишина. Шепот неродившихся детей, созданных воображением Элси в шелестящих полях, превратился в могучий крик. Ветер все больше крепчал. Стебли маиса гнулись и клонились к земле. Элизабет задумчиво подошла к краю поля и, перебравшись через изгородь, встретилась лицом к лицу с отцом.

— Где ты была? Что ты делала? — спросил он. — Разве ты не понимаешь, что пора удирать отсюда?

Когда Элизабет направилась к дому, Элси последовала за ней, двигаясь, подобно зверьку, ползком, на четвереньках; лишь только впереди показалась изгородь, окружавшая дом, Элси села на землю и закрыла лицо руками. Что-то в ней клонилось, крутилось и гнулось, как крутились, клонились и гнулись под напором ветра верхушки маисовых стеблей. Она сидела, отвернувшись от дома, и, открыв глаза, снова видела перед собой длинные таинственные проходы.

Ее брат с женой и детьми уехали. Повернув голову, Элси видела, как они выезжали рысцой со двора за отцовским домом. С отъездом Элизабет фермерский дом среди маисовых полей, сотрясаемый ветром, казался самым унылым местом в мире.

Из дома с черного хода вышла мать Элси. Она побежала к ступенькам, где имела обыкновение сидеть дочь, а потом в тревоге принялась звать. Элси и в голову не пришло откликнуться. Голос старой женщины, казалось, не имел к ней никакого отношения. Голос был тонкий и сразу же терялся в шуме ветра и в треске, поднявшемся в полях. Обернувшись к дому, Элси внимательно следила за матерью, которая в смятении бегала туда и сюда, а затем вошла в дом. Дверь черного хода с шумом захлопнулась.

Гроза, давно уже собиравшаяся, с грохотом разразилась. Широкие потоки дождя хлынули на маисовые поля. Потоки дождя хлынули на женщину. Разразилась и та гроза, что годами накапливалась в ней. Рыдания вырвались из ее груди. Она предалась бурному отчаянию, которое было не только отчаянием. Слезы текли из ее глаз и оставляли бороздки на слое пыли, покрывавшем ее лицо. Когда гроза на время затихала, Элси поднимала голову и сквозь спутанную массу мокрых волос, закрывавших ей уши, среди шума миллионов дождевых капель, падавших на земляной пол маисовой галереи, различала тонкие голоса матери и отца, звавших ее из дома Линдеров.