Под крылом мотылька - Вячеслав Морочко

7. - Ты не болен? - спросила хозяйка хозяина. - А что такое? - Соседка интересовалась: "Что с вашим мужем? Идет по улице с кошкой, а сам про себя - "Бу-бу-бу, бу-бу-бу... - не случилось ли, не дай бог, с ним чего?" - Понимаешь... кошки - это особая цивилизация... Вроде инопланетян. И они любят общаться - Сам ты инопланетянин! Пожалуйста, не позорь меня перед соседями. Она помнила, что в молодости Игорь Борисович трогательно поджимал губы, видимо, полагая, что они выдают "мягкотелость". Он был тогда одержим "гармонической личностью" и этим отличался от всех. Несмотря на поджатые губы, вместе с обычным мужским эгоизмом, она разглядела в нем редкое свойство... - "порядочность". Он был, как любил говарить, "чернорабочим преподавательского цеха" - без званий, блеска и перспектив. Единственным талантом его была доброта, а главной чертой отвращение к суете, которое многими воспринималось как лень. Подвизался он в захудалом вузе на кафедре социально-экономического цикла. Предметы на кафедре мало имели общего с настоящей наукой, но, как "основополагающие", значили даже больше, чем - специальные. Ирина была настоящим чертенком: могла подойти и "влепить" поцелуй, неожиданно шлепнуть, наговорить кучу нежностей и обнять с такой страстью, что глаза вылезали на лоб. Но малыш понимал: она в доме самая слабая и нуждается в его дружбе. Если девочка долго засиживалась за учебниками, он забирался на стол, тыкался носиком девочке в щеку, укладывался под настольною лампою на тетради и книги, дескать, теперь моя очередь тут заниматься, и затягивал свой "Псалом Мира". Малыш чувствовал, Ольга Сергеевна с радостью встречала Кошко после работы. И он отвечал ей тем же... Но затем власть над людьми забирала "враждебная сила", делая их глухими и нетерпимыми. У малыша было сильно развито чувство опасности: люди чересчур мало спали, и от этого в каждом из них поселялись "собаки усталости", которые только и ждали удобного случая всех растерзать. Когда Леопольду однажды достался кусочек мышонка, он понял, что это безумно вкусно, несравнимо вкуснее того, что бросали от мясорубки. Он долго облизывался, мечтая о новом кусочке. Однако с тех пор, как в его мозгу поселилась "свирепая пасть", котенок стал сам представлять себя этим кусочком. То было настоящим безумием. По-своему он уважал человечество, но не мог отрешиться от опасений. Давно, еще будучи просто младенцем, он думал, что люди ему только снятся. Теперь с каждым днем росло убеждение, что в жизни своей он еще не встречал совершенно проснувшегося существа... То были не очень серьезные мысли. Но думать так все-таки было спокойней, чем помнить только о страшном. Больше других он боялся за Ольгу Сергеевну. Временами на нее находило такое "спокойствие", что всем становилось понятно: сейчас будет взрыв. В этих случаях чаще всего доставалось Ирине. Взрослые дети меньше нуждаются в ласке, и нерастраченная материнская нежность, как несдоенное молочко, портит характер. Девочка отвечала на крики родительницы визгом "человеческого котенка" и за это малыш прощал ее страстные выходки и жалел, когда она плакала от боли в висках. Было что-то общее в нежности, с которой взрослые относились к обоим "детенышам". - И дома, и в школе, и на работе, все учат! - возмущалась Ирина. - Для чего у нас эти собрания? Чтобы воспитывать? Да? - Чтобы воздействовать на нарушителей и поощрять добросовестных. объясняла Ольга Сергеевна. - Только при бестолковых условиях возникает желание врать, воровать и трудиться спустя рукава! - Ты тут ошибаешься, - включался Кошко. - Человек жив не хлебом единым, а собрания так же как митинги суть ритуалы, касающиеся чести, престижа и уважения человека... Иное дело, что некоторые ритуалы столь закоснели, что оказывают обратное действие, умножая сонмища циников и пошляков. - Умница, папочка! - не то в шутку не то серьезно хвалила Ирина.

8. В первой комнате, кроме большого окна во двор, было еще одно небольшое, "выходившее в стену". Чаще всего за ним была ночь. Но время от времени там что-то щелкало, начинало тихонько жужжать. Появлялись размытые тени и звуки, и люди садились послушать и посмотреть этот "сон" за неровным стеклом. Хозяйка, сложив на коленях руки, присаживалась на тахте. Она уставала, но боялась расслабиться. Муж садился, откинувшись в кресле: он мог позволить себе свободную позу. Если Ирина располагала временем, то устраивалась на подушках тахты и лежала почти неподвижно, изредка моргая глазами. В часы, когда собирались все обитатели дома, малыш сначала любил полежать на коленях хозяйки, затем шел к хозяину, который не отвечал на его поцелуи, но и не мял в сумасшедших объятиях, а гладил как раз те местечки, которыми Леопольд сам хотел потереться о руку. В эти минуты Кошко, испытывал странное чувство, как будто он сам был котенком... у себя на коленях: они не "менялись ролями" - они обращались в одно, и Игорь Борисович не понимал, что творится. Знания, в переводе Учителей и Титанов, "спущенные" для просвещения масс, тут увы не годились. Все было как с изучением языков, которое по мудрому замыслу у нормальных людей не должно оставлять никаких следов кроме, разве что, отвращения. Воздав каждому по справедливости и разлегшись на груди у Ирины, малыш засыпал. Если кто-нибудь в эти мгновения ласково трогал его, - он вяло брыкался, точно сгонял надоевшую муху. Это был не обыденный сон..., но сон-крест, который он нес за людей, поверивших в заблуждение, что их жизнь и есть явь.

9. Возвращения Ольги Сергеевны после работы Леопольд дожидался на подоконнике. Если хозяйка задерживалась, - нервничал, выгибал спину, потягивался, зевал, а потом тихо плакал от неуверенности в завтрашнем дне. Завидев хозяйку в окне, - поднимался на задние лапки, передними бил по стеклу, привлекая внимание. Когда она только входила в подъезд, он уже переминался в прихожей. Встречая, - терся о ноги или пытался с галошницы прыгнуть на грудь. - Соскучился? - спрашивала она, раздеваясь. Стоило ей на минутку присесть, он запрыгивал на колени, упирался передними лапками в кофточку и начинал "целовать", тыкаясь носиком в губы, щеки, нос, подбородок. - Ой, Лепушка, - растроганно причитала Ольга Сергеевна, - что же ты со мной делаешь! - Потом не выдерживала, брала его на руки и так целовала, так сжимала в объятиях, что котенок только попискивал. К ночи, перед тем, как тушили свет, малыш любил полежать у каждого на груди и каждому потыкаться в щеку. Делал он это без приглашения. Длился придуманный им самим ритуал ровно столько, сколько требовалось, чтобы прогнать от людей "страшных духов усталости". Уже в темноте находил он местечко для сна: под боком или в ногах у хозяев. А если было прохладно, то забирался и под одеяло. Порой ему доставалось от спящих; то прижмут, то заденут ногой. Тогда он садился с обиженной миной, и на фоне окна, освещенного с улицы, можно было видеть его "смаргивающие" время от времени ушки. Иногда, рассердившись, он шарил лапкой в постели, легонько царапая. - Лепушка! - умолял провинившийся. - Ну прости... Дай поспать: мы же спим втрое меньше тебя! - Спи, пожалуйста, кто тебе не дает... - "говорили" из темноты изумрудные черточки его глаз. - Только потише брыкайся! Присутствие малыша стесняло людей даже на царской "корове": не знаешь заранее, где он пристроится. Но какая же роскошь была засыпать в "живом поле" этого чуда!