Саламандра - Иван Безродный

Забилось сердце Золотарева, словно молот тяжелый, почувствовал он, как наливается кровью и твердеет его мужское естество. Взволновался непомерно, вмиг скинул халат да туфли остроносые и приник телом своим к Марфушке. А та уже огнем горит! Глаза пылают, губы обжигают, лоно влагою источается. Груди ее — словно скалы твердые, но словно пух — мягкие. Схватила она его петушка и начала ласкать и нежить, да так, что Петр тут же закричал от чувств глубоких, от сладострастия великого.

— То ли еще будет, — обещает Марфушка и начинает его целовать всего — шею, грудь, живот, спускаясь все ниже и ниже, пока не коснулись губы ее ласковые изнемогающего молота.

И снова закричал Петр, забился в конвульсиях и задрожал, что осиновый лист на ветру. Истома непокорной волной разлилась по нему, словно патока. А Марфушка неистовала, страсть обуяла ее — петушок Петра готов был уже лопнуть от любви и напряжения такого. Вывернулся тут Золотарев из крепких объятий нареченной и опрокинул ее навзничь.

— Возьми… — шептали ее губы.

— Хочу! — кричало ее тело.

— Быстрей! — глаза ее молили.

И вошел в нее Петр, и вскричали они вместе, да так, что не было на свете никого, который бы не услышал этого. Произошло Великое Соединение — Петра и Марфушки, душ и тел, огня и воды, неба и земли. И возрадовались велико ящерки, вознесли они хвалу хозяевам своим, и было это все невиданно и неописуемо. Что пытаться объяснить рассвет слепому, а пение соловья — глухому?

…Все быстрее двигались их тела — слаженно как ничто на свете, все более охватывало их счастие и желание, томление и сладострастие, все ближе и ближе придвигался взрыв…

И вот он!

Будто огромный шар — ослепительно белый, полыхающий и искрящийся с жутким треском и неимоверным грохотом разорвался в голове Золотарева. Его с силой подбросило, скрутило, а затем, как какую-то суперпружину выбросило куда-то далеко вверх, в заоблачные дали, прямо в безвоздушное пространство, разметав на многие миллионов километров вокруг. Сознание его затрепетало и на мгновение померкло, но тут же вновь обрело удивительную ясность и четкость.

Они неслись вместе — Петр и королева ящерок. Он был в полном восторге. Такого он не испытывал еще никогда! Земля, такая близкая и одновременно далекая, милая и родная, вызывала в душе щемящую грусть и радость, тоску и распирающую грудь гордость. Ярко переливаясь голубым, желтым и коричневым, а за линией терминатора становясь иссиня-черной, в еле заметных огоньках больших городов, планета величественно проплывала под ними, красуясь, словно столичная модница. Вот мелькнуло несколько коммуникационных спутников связи, а вот и пилотируемая станция, кажется, французская. Слева пронеслась полная Луна, вся в темных пятнах «морей» и оспинах кратеров.

Они набирали скорость, оборачиваясь вокруг планеты.

— Тебе нравится? — игриво спрашивала королевна Золотарева, порхая легким газовым облачком у его головы.

— Да!

— И это еще не все.

— О, да!..

— Ты заслужил…

— О, моя Марфушка!

— Так знай же: я — Саламандра!

— Да, Марфушка, ты — Саламандра!

..И вот они уже во много-много раз превысили световую скорость, они стали огромными, как сама Вселенная. Они вобрали в себя галактики, пылевые туманности и черные дыры. Вместо глаз — шаровые скопления, вместо ресниц — Млечный Путь. Они жонглировали планетами, они кидались красными гигантами и вдыхали межзвездный газ. Играясь, они с легкостью создавали галактики и вновь разрушали их. Они видели цвета, которых никто до этого не наблюдал. Они гладили против шерсти квазары, они вытряхивали пыль из звездных систем и загорали в самом Центре. Они грели руки у вспыхнувшей недавно Сверхновой. Они создавали могучие цивилизации из горстки примитивных амеб. О них складывали мифы и легенды, песни и стихи, им поклонялись, им приносили многочисленные жертвы в великолепных храмах. Ради них завоевывались галактики. Им посвящали многотомные труды теологи и физики. Им подвластно было само Время. Они были всемогущи, и, казалось, это никогда не кончится. Безумный, неистовый восторг переполнял Золотарева, ибо он был ВСЕМ, и ВСЕ было им. Даже Саламандра. Едино и неделимо, ежесекундно и навечно. Аминь.

Через пару дней ящерки донесли весть, что в окрестностях дворца снова появились чужаки.

— Это сарацины! — заламывая руки, стонала Марфушка. — Они ищут то самое чудище лесное, беса-оборотня!.. Если найдут мертвого, беда нам всем будет большая, непоправимая. А не найдут его вовсе — все равно к нам заявятся. Почитали они его, видишь, сильно, за талисман держали у себя. Даже не знаю, что и делать.

— Не гоже нам прятаться, словно мыши мы какие, — твердо отвечал ей на это Золотарев. — Сражусь с ними по честному. Защищу дворец. Защищу тебя, Марфушка! Авось, сгодится-то меч-кладенец.

— Не ожидала я от тебя другого ответа, — говорит царевна. — Иди на закате. Но помни: никто не должен остаться в живых, а не то на месте одного десять новых встанут. И беспощадные рыцари, летающие на драконах, боевое колдовство всесильное пытающие, появятся. Тогда совсем плохо. Не совладать уже будет тебе с таким войском… А сейчас их там только четверо. Сразишь их — много силы во мне прибавится, сильна я буду. Не справишься — не пеняй на себя. Сгину я.… Сгинешь ты…

Как только красно солнышко стало клониться за лес, Петр, горячо помолившись, отправился в путь. Дорогу ему указывали красные и желтые ящерки, которые с наступлением сумерек начали светиться. Они шустро семенили впереди него, перепрыгивая с кочки на кочку и постоянно оглядываясь — не струсил ли, не повернул назад? Или, может, с пути-дороженьки сбился?

— Иду, иду, — бурчал Петр, задыхаясь от быстрой ходьбы по темному, заросшему бурьяном лесу.

На душе у него почему-то было неспокойно. Как-то оно все обернется? Сарацины, говорите… Странно. Разве не всех их еще в прошлом году перебили? Ох, что же это такое творится в мире… Только Марфушка-то у меня и осталась. Чародейка моя! Саламандра. Саламандрушка. Нет, не то… Саламандринька? Еще хуже Или, может… Сандра? Нет, больно уж по иноземному звучит…

Пытаясь подобрать Саламандре уменьшительное имя, Золотарев и не заметил, как ящерки привели его на место. В конце концов, подумал он, рассеянно разглядывая вражеский стан, почему все-таки Саламандра? Марфушка — она и есть Марфушка!

— Здесь мы тебя оставим, — прошипели ему ящерки. — Иди и ничего не бойся. В трудную минуту, подсобим, если что.

Золотарев кивнул и, пригнувшись, стал тихонько пробираться сквозь колючие кусты. Река мертвенно поблескивала в свете встающей Луны, и на ее фоне мрачно вырисовывались две продолговатых юрты, одна из которых слабо светилась изнутри. По-видимому, из нее же и доносилось бряцанье какого-то струнного инструмента и заунывное азиатское пение. Рядом, вяло разбрасывая искры, догорал, по-видимому, жертвенный костер, кидая красноватые всполохи на темные стволы деревьев, еще влажных от недавно прошедшего дождика. Часовых видно не было, лошадей тоже. «Странно все это, — подумал Золотарев, крепко сжимая в руке меч-кладенец, — наверняка, какая-то военная хитрость. Основные ли это силы? Не перепутали ли что ящерки?»