Белая тишина - Григорий Ходжер

Утром Пиапон проснулся от людского гомона, от стука весел, топота ног.

Солнце только успело выкрасить небо в кроваво-красный цвет, а люди уже заполняли берег, спешили куда-то по своим делам, Пиапон сам всегда вставал в такую же рань и любил людей, которые на ногах встречали солнце, но сейчас не мог заставить себя поднять голову и выйти на берег: все тело ныло, усталость камнем давила на грудь. Пиапон вновь задремал и проснулся, когда солнце поднялось над низкими домами, стоявшими на берегах вокруг заливчика.

— Ну-ка, наберите щепы, дров, доски, где можно стащите, — командовал Американ.

— Как это стащить? Чужое? — спросил кто-то из молодых.

— Здесь тебе не в тайге, а город, если не стащишь чужое — другого не достанешь. Живо шевелитесь, костер разожгите, котлы ставьте, уху будем варить.

— А ты рыбу наловил? — усмехнулся Холгитон.

— Эх, Холгитон! Здесь город, здесь все можно купить, лишь бы деньги были.

— Рыбу собираешься покупать?

— А что? Куплю.

«Рыбу покупать? — удивился Пиапон. — Это ту самую рыбу, которую мы ловим своими руками?»

Пиапон знал, что русские торговцы охотно покупают у нанай рыбу, но он впервые слышал, чтобы нанай для котла, для своего желудка покупал рыбу.

«Да, Американ уже везде побывал, он все знает», — подумал Пиапон, надевая верхний халат.

Недалеко от заливчика на берегу Амура, будто муравьи, копошились сотни людей. Китайцы, корейцы в больших корзинах на коромыслах носили молодую зелень; краснощекие русские бабы предлагали молоко, творог, сметану, сливки; бронзоволицые рыбаки молча подавали покупателям живых, разевавших пасти, словно зевая, сомов, трепыхавшихся желтых, с лопату, карасей, подпрыгивавших на земле толстых сазанов.

Американ, взяв с собой Пиапона и молодого охотника, направился в эту человеческую круговерть. Он шел через толпу прямой походкой независимого, бывалого человека, бесцеремонно расталкивал людей, заглядывал в лица торговцев.

Пиапона опять удивило это новое перевоплощение Американа, его важный, независимый вид. «Да, Американ другой человек стал, совсем другой», — подумал он.

Подошли к рыбному ряду. Пиапон еще издали, через головы людей, заметил толстенького коротыша, бойко торговавшего рыбой. Он был в русской одежде, но короткие косички болтались на затылке, как хвост поросенка.

— Риба, риба, сазан, сом! Сазан, сом! — вопил коротыш.

Американ подошел к нему, хлопнул по плечу. Коротыш обернулся. Пиапон заметил его замешательство, растерянность в глазах, но торговец тут же справился с собой, широко улыбнулся, обнял Американа.

— Приехал? Когда приехал? Почему не заходишь? — затараторил коротыш. — Едешь, выходит, в Сан-Син? Слово выполняешь? Ты человек слова, ты что сказал — всегда исполнишь. Заходи ко мне. Где остановился?

— Вот что, друг, — перебил его Американ. — Мои люди хотят ухи из твоей рыбы. Голодные мы, понимаешь?

— Так ты же знаешь, это не моя рыба…

— Деньги будут. Давай рыбу, вода скоро закипит в котлах.

«Что же это такое? Нанай у нанай покупает рыбу? Как же так? Если он городской нанай, то приезжему земляку продает рыбу, а не отдает так, как мы отдаем любому, кто бы он ни был — русский, китаец, кореец? Это так говорит закон города — своему земляку продавай рыбу?» — думал Пиапон, возвращаясь к лодке.

Два костра с котлами вовсю полыхали.

— Плохо с дровами, — сказал Холгитон, — долго здесь не будем оставаться.

— Посмотрим, — опять неопределенно ответил Американ.

После завтрака охотники оставили караульщиков и разбрелись по городу. Пиапон шел с Холгитоном. Они поднялись наверх по пологой сопке и оказались в городе. Прямо перед ними возвышались высокая церковь, правее красивое трехэтажное кирпичное здание, дальше еще одно, другое, третье, дома стояли один за другим, а между ними пролегла улица. Пиапон впервые видел такие большие каменные дома, большие стеклянные окна, впервые встретил такое множество людей. Он шел медленно, неуверенно, каждому старался уступить дорогу, идя по самой обочине тротуара.

— Хорошо сделал, что поехал с вами, — говорил Холгитон, — а то умер бы и не увидел этих домов да широких дорог между ними. Как ты думаешь, Пиапон, наше стойбище все вместилось бы в одном таком доме?

— Я думаю, не только няргинцы, а и болонцы, хулусэнские, мэнгэнские — все вместились бы. Дома-то эти вверх выросли.

— Если бы я в молодости видел все это, то мои рассказы были бы интереснее, в сказках мои герои проходили бы через такие красивые города, жили бы в трехэтажных домах. Ох, Пиапон, сейчас только я начинаю понимать, как мы малы… нет не то, как мы мало знаем, мало видели и от этого, наверно, глупее других. Пиапон, надо много ездить, много повидать, тогда станешь умнее.

— Говорят русские, что люди умнеют от чтения книг.

— Может, это тоже верно, но я не знаю, я не умею читать.

Холгитон с Пиапоном опасливо и неловко заходили во все встречные магазины, ларьки и подолгу рассматривали каждую вещь, в мыслях прикидывали, как та или иная вещь подошла бы их женам, детям.

После полудня они вышли на утес. Отсюда, как на ладони был виден крутой изгиб Амура, острова и редки.

— Смотри, Пиапон, как наш Амур здесь поворачивает, — восхищенный увиденным, проговорил Холгитон. — Он как туго натянутый лук, вот почему нанай свое стойбище на месте этого города раньше называли Бури![3] Понял теперь? И это я мог бы рассказать людям, и в сказках Мэргэн-Батор проехал бы по реке, похожей на натянутый лук. Эх, Пиапон, почему я в молодости не увидел всего этого!

«Не зря я поехал, еще много нового увижу», — подумал Пиапон.

Вечером Американ потащил Пиапона в дом торговца рыбой Кирилла Пассара, который жил вправо от базара на гребне сопки. Дом рубленый, пятистенный, обставлен кроватями, столами и стульями.

«Сакачи-Алянцы у него берут пример, — подумал Пиапон. — Может, это он подыскал жену Валчану».

Пиапон с опаской опустился на плетеный стул, стул заскрипел под ним, ножки заскользили по полу.

— Ничего, не сломается, — подбодрил хозяин. — С непривычки кажется, что сломается, а так удобно, мягко.

— Богато живешь, — сказал Американ.

— Город — не стойбище…

— Если привыкнешь жить в нем, то забудешь, как ловят рыбу, которой торгуешь.

Хозяин строго взглянул на Американа, нахмурился.

— Тебя паук укусил? — спросил он.

Американ промолчал.

— Завистливый ты, Американ. Ничего, ты скоро найдешь богатство, после поездки в Сан-Син. Наверно найдешь.

«Везде у Американа знакомые и все богатые люди, — думал Пиапон, прислушиваясь к беседе, — Смотри ты, хозяин-то дома по-хозяйски держится, а утром был похож на снулую рыбу».

— На что намекаешь? — хмуро спросил Американ.

— Поумнеешь, — усмехнулся Кирилл. — Ладно, не хмурься. Я хоть и живу в городе, но нанайские обычаи знаю.

Жена Кирилла, пожилая, раньше времени состарившаяся женщина, подала на стол мясной суп, жареную рыбу и отварную картошку. Еда была приготовлена по-русски, суп ели ложками, рыбу и картошку двумя палочками, водку пили не подогревая, медными чарочками.

— В городе тяжело было жить года три-четыре назад, — начал рассказывать Кирилл после нескольких чарочек. — Вы, наверно, тоже слышали, что русский царь из-за чего-то поссорился с японским, подрались. Как они дрались — не знаю, то ли боролись, то ли на кулаках, но из-за этого началась война. Где-то далеко шла война, в Маньчжурии, но мы тоже вдруг оказались вроде как на войне. В городе сразу стало много солдат, всякое случалось с ними. Потом, говорят, русских побороли японцы, и тут уж совсем плохо стало у нас в городе, народ с ума посходил.

Кирилл сделал паузу, с удовольствием разглядывая вытянувшиеся от удивления лица Американа и Пиапона.

«Вот что значит жить в городе, все тут знаешь, не то что вы там где-то в стойбищах», — как бы говорило его самодовольное лицо.

— В городе ведь всякие люди живут, одни торговцы, другие рабочие, чиновники, всякие люди. И вот каждый из них захотел жить по-своему, как хочу — так и живу. До чего дошло, губернатора и то не стали слушаться. Уж кто-кто, о рабочих не говорю, они бедный народ и всем недовольны, а вот солдаты, слышите, солдаты пошли против власти! Года три или четыре назад летом солдаты выступили против власти. Говорят, многих убили и арестовали. Чего им не хватает — не пойму. Их кормят, одевают, живут они в хороших домах, казармами эти дома называют. На всем готовом живут — против губернатора, своего начальника, выступают. Что за люди — не поймешь.

Хозяин чокнулся со всеми по-русски и выпил.

— Сколько живу в городе, но сам ничего не понимаю, — сознался он. — Живется хорошо. Мне родственники, друзья привозят рыбу, я продаю; часть денег отдаю им, часть себе забираю. Так живу. Хватает.