Несколько недель из жизни одинокого человека Вадима Быкова - Михаил Лифшиц

– Она хотела тебе помочь.

– На хрен мне нужна ее помощь? Я был в ванной, Шура со сна ничего не может понять. Пришел агент. Наглый мальчишка, лезет, говорит, что вызывали. А я его не вызывал, понял? Дама из соседней квартиры пришла, тоже что-то бормочет. Откуда она тебя знает? Я с вами с ума сойду.

Леонид объяснил, что произошло, и немного успокоил осиротевшего друга.

– Ладно, – уже деловым тоном сказал Вадим. – Я никак не могу дозвониться до морга. А начинать нужно со справки оттуда. Может быть, съездим?

– Тебе не нужно никуда ехать – все сделает агент, разве он тебе не сказал? – Леонид почувствовал, что у Вадьки на том конце провода отвисла челюсть.

– А я его прогнал…

– Как прогнал? – теперь настала очередь Леониду удивляться.

– Так, прогнал…

– Ищи теперь другого агента. Пусть он всем этим занимается. А ты подумай о поминках…

– О каких поминках?! Ты что, с ума сошел?

– О таких. Бабушка Валя была человек служивый, надо на бывшую работу сообщить. Надо подружек ее позвать. Надо после кладбища людей пригласить по рюмке водки выпить за упокой души. А ты как думал?

– Кто все это будет делать?

– Ты повариху нашел? – продолжал гнуть свое Леонид.

– Я ее не для этого нашел…

– А ты ее для этого используй.

– Продуктов нужно много, она не дотащит.

– Вот будет известно, когда похороны, я накануне подъеду, и мы все с тобой купим.

– Да я плохо себя чувствую, куда мне таскаться по магазинам…

– Прекрати, не прикидывайся. Телефон больше не выключай и звони, как дела.

И пошло, покатилось. Кто хоть раз хоронил, знает. Вадим с Леонидом вертелись как белка в колесе. Иногда, правда, у Вадима ослабевала какая-то пружина, и он, как ребенок, тянул Лёню за рукав и зудел: «Ну ладно, хватит, пошли…». Леонид тут же подавлял бунт, и гонка продолжалась. Но и похороны получились приличные. Панихиду Леонид провел. Было людей довольно много, всё матери подчиненные. Начальники, которых у бабы Вали было немного, все раньше нее умерли. Рассказали, каким большим человеком была покойная, как много заводов и институтов ей подчинялось, сколько людей ей благодарны за науку и за помощь. И мужчины пришли, чтобы гроб нести, а не везти на каталке – бывших их с Вадимом одноклассников позвал Леонид. После похорон многие поехали помянуть. Продрогшие после кладбища люди с удовольствием выпили, и закусили, и еще рассказали про бабу Валю. И какие ордена были у матери, и как ее министры ценили, и как она дело знала.

Поминки нужно устраивать. Кое-что про мать Вадим только на поминках узнал и понял. И сам он душой размяк со всеми вместе, слушал, рассказывал. Сидели до позднего вечера, и все были заодно.

Потом опять пришлось вертеться. Доска, надпись, ниша, урна. Все Вадиму нужно было делать срочно, хотелось успеть до отъезда, кто без него будет всем этим заниматься, они и о живой-то бабушке не думали.

И все успел, с помощью друга, конечно. Даже несколько дней осталось незанятых, странно. Как будто на полном ходу резко остановился. Опять полезли мысли, поднялись со дна души обиды…

– Слушай, Лёка, как ты думаешь, а нельзя ли их привлечь к суду за неоказание помощи? – начал телефонный разговор Вадим.

– Кого – их?

– Нет, ну я понимаю, что Маринка бабушке Вале – никто. Так что речь только о Катерине. Ее можно привлечь к суду за то, что она не помогла родной бабушке, и та из-за этого умерла?

– В 87 лет…

– А хоть в сто лет. Преступление налицо. Был жив человек, а из-за них умер.

– Бык, ты что, взбесился?

– Говори со мной нормально, а то я трубку положу. Вот на дороге раненого не подобрали – и он умер, а отвезли бы в больницу – был бы жив. За это судят?

– Судят.

– Здесь то же самое.

– Не-е, не то же самое.

– А я тебе говорю, то же самое. Опять же есть корыстные мотивы их поведения.

– Чего-чего?

– А квартира? Катьке сейчас с женишком своим и будущим чадом куда деваться? Снимать? А тут, пожалуйста, двухкомнатная квартира в центре. Катька так полагает, во всяком случае. Она пыталась за моей спиной прописаться и бабушку успела охмурить. Хорошо, я вовремя вмешался.

– Бык, понятно, у тебя мама умерла, и отвык ты от нас за два года в своей Америке. Но все равно мне кажется, что ты меня за дурака считаешь. А ты где был? От Катьки до бабушки час езды, а от тебя – десять часов лёта. Разница только во времени и цене билетов. Не помог, вот и подавай на себя в суд.

– Нет. Разница в том, что я был далеко и не мог оценить ее состояние. А у них все было на виду, потребность в помощи бросалась в глаза, нужно было только руку протянуть.

– Ну и протянул бы.

– Я же тебе объясняю, что я не имел информации…

– Бык, пойди выпей рюмочку и поспи минуток шестьсот.

– Сам иди в ж…, – Вадим повесил трубку.

«Да, разговор с Лёнькой не получился, – говорил Вадим то про себя, то вслух, прохаживаясь по квартире. – Было бы, конечно, хорошо взять Лёньку в помощь, он малый неглупый и обязательный. Я-то сам могу не успеть раскрутить это все до отъезда. Начать надо, наверное, со справки из больницы, что если бы оказали вовремя медицинскую помощь, то… Нет, как-нибудь не так, но чтоб было ясно, что можно было избежать конца… Ну, не избежать, а, скажем, отсрочить. В общем, добиться любой бумажки, в которой бы было написано, что болезнь могла бы пойти по-другому, а потом с этой бумажкой к адвокату. Суд, приговор – этого ничего не требуется, но они должны знать, что безнаказанными не останутся.

Я не Гамлет, никого убивать не собираюсь, но не должно быть так, что умер человек из-за них, а никому дела нет, всем по фигу.

Все американцы какие-то тупые, поговорить ни о чем нельзя, никто ничего не знает, а здесь все всё знают и понимают, но никому ни до чего дела нет, какой-то российский «пофигизм». Поэтому в Америке всё работает, а здесь всё разваливается. Не могу этого принять. Они ходят, жрут, плодятся и плюют на меня, как перед этим на бабу Валю плевали. Не чувствуют вины ни передо мной, ни перед ней. Пусть хоть испугаются, может быть, тогда проснется в них что-то человеческое. А то рассуждают о Боге, лоб крестят, в церковь ходят, а сами обыкновенного сочувствия к близкому человеку лишены…»

Хорошо, что эти мысли ни к каким практическим действиям не привели. А то был бы такой позор, перед покойницей бы стыдно стало.

«Лёка сильно мне помог, – думал Вадим. – Старался по-настоящему, хотя и надоедал при этом… иногда. А ведь Лёке корысти, вроде бы, никакой, не то что этим. Надо бы его в ресторан, что ли, сводить. Или в баню, он большой любитель. Дорого, зараза. Денег и так мало. Ладно, приглашу его. Потом все равно окажется, что времени нет, он же первый об этом и скажет. Время действительно поджимает. А я скажу, мол, вот видишь, ты не хочешь, отказываешься, а я уже устал бороться с постоянным противодействием, не хочешь – как хочешь… Или дам ему ключи от квартиры, пока квартира пустая стоит, нужно же и ему иногда отдохнуть от семейства, а то изображает из себя примерного семьянина, а сам так же мучается, как я, только терпит и притворяется. Заодно и присмотр какой-то будет… Вообще, опасно как-то, потом перед Мариной с Катькой не очень-то… Их не пускаю, а Лёку пустил… Дам Лёке ключ от верхнего замка, а от нижнего, скажу, потом пришлю. А что, и пришлю, если нужно будет… Лучше приглашу я Лёку в Америку, в гости. Пусть приезжает, я буду рад. Его приглашу, а Надьку его нет. Она загранпаспорт себе еще не оформила, поэтому, скажу, ее и не зову. Пусть без жены приезжает. Да ему и самому, небось, хочется без жены съездить. Так и сделаю, нормально все. А там видно будет».

«Ну вот, и все. Опять Лёнькины «Жигули», Шереметьево и назад, в Америку. – думал Вадим. – Нет, не домой все-таки. В Америке не дом. Плохо там. Люди непривычные. Там, правда, Митька. Но тоже странный мальчик. Не любит он меня так, как я бы этого хотел. Жена тоже не радует. Что-то ей надо, чего мне не надо. Нет с ней счастья, не понимает она меня… Вообще-то ничего баба, хозяйственная, готовит хорошо, в квартире чисто, пыли нет…На горных лыжах катаемся втроем. На работу сейчас выйду, а в ближайший week-end погрузим лыжи на «Тойоту» и в горы. Близко довольно, девяносто пять миль. В Америке воздух лучше, дышится полегче, чем в Москве. Но все равно в Америке что-то не то.

А здесь? Тоже плохо. Дочка никудышная. Расписалась со своим через десять дней после смерти бабушки. Говорю, отложите, сороковины пройдут, тогда. Мы, говорят, потихонечку. Где потихонечку: и расписались, и обвенчались. Я первый раз на венчании был, интересно. «Исайя, ликуй!». Потом к ним. Мол, просто «по бокалу шампанского». Действительно, не было ничего приготовлено, кроме шампанского. Но все понаехали, молодежь, глазенками зыркают. Побежал Гена за водкой, за закуской, благо, сейчас просто. Какие все-таки гады. Ни в грош меня не ставят. Аргументы приводят – Катька беременна. Ну и что? Неудобно перед людьми. Мне было бы удобно, я бы сказал: «Товарищи дорогие, извините, хоть бракосочетание мы и провели в силу обстоятельств, но у нас траур, катина бабушка умерла. Поэтому свадьба будет в марте. Приходите, всех вас ждем!» Что тут обидного? Смотреть на них на всех противно. Хорошо хоть Лёку уговорил прийти на свадьбу, одна непротивная рожа…