Взвод потерянных - Сергей Городников

Когда он присел на корточки, чтобы луч светильника проник как можно дальше внутрь кромешной тьмы, на границе видимости показалась золотая гробница. От волнения и от предыдущего движения на лбу выступил пот, и он смахнул каплю над бровью, чтобы она не попала в глаз. После чего пригнул голову и медленно шагнул в проём. Сделав второй и третий шаг, он очутился в небольшом кубическом помещении с красочно разрисованными стенами. В противоположной стене с изображениями суда Осириса в Царстве мёртвых выделялось продолжение узкого входа, и там, как живой, нависал чёрный скарабей. Пройти под каменным скарабеем можно было только согнувшись. Под брюхом скарабея он разглядел заострённое книзу жало, покрытое маслянистой иссиня-чёрной жидкостью, – очевидно, она просачивалась сквозь поры камня; в свете фонарика она переливалась недобрыми, зловещими отблесками. Не отрывая взора от брюха скарабея, он осторожно пробрался под его лапами, и вдруг – чего он никак не предполагал – плита под ногами резко накренилась. Теряя равновесие, он непроизвольно дернулся, и в шею ему впилось остриё жала, впилось глубоко, больно разрывая кожу.

Он быстро выбрался в просторное и мрачное помещение, распрямился напротив золотой гробницы. Как будто от затхлого воздуха стало трудно дышать, а потом закружилась голова. Вдруг почудилась, что мумия великого завоевателя в гробнице шевельнулась. С усиливающейся тревогой он растёр пальцами кровь у раны на шее. Она, как ни странно, не зудела, не беспокоила.

Чувства и мысли были неопределёнными. Обеспокоенный поиском ответа на вопрос о назначении иссиня-чёрной жидкости, которая явно попала ему в кровь, он не мог разобраться, что же хотел или ожидал увидеть. Ни корон Нижнего и Верхнего Египта, ни жезла и плети – этих непременных символов власти, обязательных при погребении фараона, – здесь не оказалось. На мумии вместо них лежал греческий меч. Свет от светильника позволял различить на коротком лезвии ряд оттиснутых иероглифов и символических знаков. А в рукояти меча тускло сверкал крупный изумруд, внутри которого застыл чёрный как смола шарик. Изумруд с шариком притягивал неодолимо... Его рука невольно потянулась к рукояти, дотронулась ... и тут же вспышкой коротких голубых молний необъяснимого разряда его ударило с такой силой, что он отлетел на пол. Он не мог бы сказать, сколько времени катался по полу, извиваясь и корчась от жестоких нескончаемых судорог. Светильник разбился, свет перестал метаться перед затуманенным взором, и судороги внезапно отпустили его. Он затих в изнеможении.

Не сразу, но он начал приходить в себя, удивляясь, что видит во тьме подобно ночному животному. Какая-то необоримо могучая воля проникала в него, постепенно вытесняя его собственную, и не было сил пытаться сопротивляться ей. Чужая могучая воля заставила его подняться на колено, встать. И странно, его ничуть не изумило увиденное. Бледно-голубой призрак Александра Македонского в военном красном плаще, без шлема и с мечом в правой руке, стоял у гробницы, возвышался над ним, как повелитель. Призрак взмахнул мечом, ударил его по голове, – однако рассёк лишь ремешки каски, и она с разбитым светильником упала на пол. Неотрывно глядя на призрак, он посредством взора жадно впитывал струящее из него голубое сияние, будто пил из источника подлинного смысла существования и миропонимания.

– Ты знаешь, кто ты? – наконец спросил призрак.

– Да. – Он запнулся на мгновение и продолжил: – Но как... как я узнаю, где эта крепость, где Ключ Азии?

– Не знаю, – признался призрак. – Я искал её. Искал с неистовой страстностью. Там должно быть средоточие всех разрушительных сил мира. В конце текущих времён они начнут отчаянно сопротивляться. – Призрак охватило лихорадочное возбуждение, рука подняла меч. Казалось, он готов был ринуться в схватку с теми силами, о которых говорил. – Кто овладеет Ключом, тот установит власть над всем, что движет миром! Тот навсегда обуздает разрушение.

Призрак смолк, посмотрел ему в глаза, пронзив почти безумным взглядом. От этого взгляда он, как от толчка, едва устоял на ногах.

– Я буду искать её, эту крепость! – хрипло произнёс он.

– Найди! Лишь тогда моя воля в тебе обретёт покой.

...Он не помнил, какими путями и проходами выбрался наружу. Ночь отступила от неба. Оно серело, но так, как это бывает в горах, без признаков близкого рассвета.

Он спускался по уклону подола к БТРам с неторопливым спокойствием, какого никогда не знал в прежней жизни. На полпути его ожидал капитан. Они встретились, капитан протянул ему загорелую ладонь для крепкого рукопожатия. Дальше они пошли рядом.

– Делать зомби, – холодно улыбаясь, заговорил капитан, – забава дикарей, так и не понявших, что им достались объедки, брошенные со стола древней цивилизации с её Великими Тайнами. Мы не зомби. Мы наследники великой и непреклонной воли.

Из стальных машин вылезали те, кто были взводом потерянных и потерявших вечный покой воинов света. Они признавали в нём товарища, своего лейтенанта.

Безжалостное послеполуденное солнце давно загнало почти всё живое в укрытия и в тени. Но душманы, которые искали беглеца, попрятались за утёс близ горной речушки из-за иной причины. По выжженной, открытой солнцу и теснимой скалами высокогорья лощине, будто с вызовом беспощадному светилу, двигались в миражном неверном мареве пять бронированных черепах с турелями пулемётов на каждой. Продвигались они едва слышно, и одна за другой исчезали за скалою, пропадали за ней. Хотя горную тропу нельзя было увидеть с той лощины, душманы предпочли свернуть поиски и повернуть обратно.

"Почему их так испугал этот мираж?" – казалось, говорил вид следящего за ними коршуна наверху утёса.

Коршун сорвался с обрыва и расправил крылья. Паря в жарком воздушном потоке, он направился туда, где скрылись большие черепахи. Но даже ему с высоты полёта их уже нигде не было видно.

1992г.