На качелях между холмами - Михаил Самарский

— Мамулечка, — говорю я, а сам еле сдерживаю смех (не хочется маму обидеть). — Я конкретно отвечаю: мы с Лилей находимся в торговом центре «Город».

Мама не сразу ответила, видимо, все-таки смутилась, что зря на меня наехала.

— Ну понятно, — говорит и отключила телефон.

Вот так всегда со взрослыми. Не любят они своих ошибок признавать. Ох, как не любят. Но все равно наша мама лучше всех. Вы даже не представляете, как я ею горжусь, когда она приходит в школу. Это не просто женщина, это летящая птица. Всегда безукоризненный макияж, умопомрачительный маникюр (белые или розовые ноготочки с волнистыми золотистыми полосками), если платье — это цветок, если джинсы — это изящество и грациозность, если юбка (длинных она не носит) — старшеклассники отворачиваются от своих подружек и смотрят на мою маму — сравнивают. Вот такая у меня Мирова Анна Михайловна. Но вы не думайте, что все так гладко и безоблачно. Ругаться она тоже умеет. Да так, что о ее пожеланиях не в каждом сочинении напишешь. Во всяком случае, здесь я ничего приводить не буду.

Но вот что я заметил: все люди ругаются по-разному. Есть такие, кто вроде бы и слова правильные произносит (которые не встревожат вас в любом рассказе) и тон не повышает, и зубами не щелкает, однако все тело покрывается гусиной кожей, словно тебя окатили ледяной водой. А когда ругается моя мама, мне кажется, что все это понарошку. Она даже, если я улыбаюсь, обижается, прекращает «разборки» и уходит. И, чтобы не обидеть ее и не прервать на полуслове, я хмурюсь и делаю виноватый вид. Понимаете, в чем дело, ей необходимо высказаться (выкричаться, выругаться) до конца, полностью, после чего она становится мягкой и совершенно спокойной. Через пять минут вы никогда в жизни не догадаетесь, если сами не слышали, что мама только что ругалась. Я заметил, что эти ее вспышки мне даже на пользу, потому что после них мама целый день со мной ласковая и нежная. Не знаю, может быть, конечно, я сам веду себя несколько иначе, но в любом случае на душе становится покойнее.

А какой у нее рацион! С ума можно сойти. Мясо она не ест. Хлеб не ест. Не курит. Не пьет — ни вино, ни водку, ни пиво и даже к шампанскому не прикасается. И папе не разрешает. Скорее всего, берет пример с бабушки. Но папу и дедушку этими запретами сильно не проймешь. Чтобы постоянно за ними следить, кто-то из женщин должен быть всегда дома. Если женщины уезжают куда-нибудь вместе (что случается нередко), то на кухне тут же появляется и пиво, и кое-что покрепче. Сидят мужики хорошо. Но особенно хорошо мне в такие вечера. Никто мне ничего не советует, никто на меня не наезжает. Я даже иногда думаю, лучше бы они каждый вечер выпивали. Но только без женщин.

Когда возвращаются мама и бабушка, я ухожу в свою спальню и больше оттуда не выхожу. Я говорил вам, что у меня в спальне свой туалет? Так вот, мне и выходить никуда не нужно. Делаю вид, что сплю. А выйдешь, можешь попасть, как выражается мама, под горячую руку. А зачем мне это нужно? Пусть там сами разбираются. Хотя они никогда долго не ругаются. Папа терпит обычно минут пять, ну может, десять от силы, потом как бабахнет по столу кулаком, как рявкнет «Хорош!», и все успокаиваются. После этого волшебного слова ни мама, ни бабушка больше о вреде алкоголя не упоминают. Все! Лекция окончена. В этот вечер, конечно. Бывает, с утра еще немного погрызут, но утром папа никогда кулаками не машет. Только хмурится. А дед на следующий день вообще до обеда из своей комнаты не выходит. Если подойти к его двери поближе, почувствуешь запах «Валокордина». Есть такое препротивное лекарство. Меня от одного запаха воротит.

Я думаю, для начала необходимо рассказать, где мы живем. В Подмосковье, в частном доме. Два этажа. На первом — прихожая. Здесь шкаф, вешалка, тумбочка под обувь, диван. Удобная такая прихожая. Ее еще можно назвать кошачьей спальней, потому что здесь на диване спят наши кот и кошка. Кота зовут Макар, а кошку — Маша. Оба приблудились и как-то прижились. Хорошие такие котики, ласковые. Первым приблудился Макар, а Маша — на год позже, но, что удивительно, сразу, с первого дня, она стала командовать Макаром. А он, лопух, ей во всем подчиняется. Представьте такую картину: у них две миски, ну и кушайте каждый из своей. Так нет же! Маша пока не поест, Макару нельзя подходить к своей миске. Он как-то нарушил запрет, Машка так звезданула его по уху, что у Макара навсегда пропала охота кушать рядом со своей сожительницей. Не кот, а какой-то лошарик — всегда сидит в стороне и ждет, когда женщина насытится. Вот такое неравноправие.

Далее на первом этаже у нас кухня-столовая. Это одно большое помещение, но разделенное как бы на два участка. На одном готовят, на другом едят. Вторая дверь из прихожей ведет в такой небольшой коридорчик, а там еще три двери — в ванную, на лестницу второго этажа и в кабинет отца. Кабинет у отца огромный, квадратов, наверное, сорок. Мне нравится это помещение. Два стола, на каждом по компьютеру — один папин, другой мамин. Два кожаных диванчика, шкаф с подарками и сувенирами (чего там только нет!), стеклянный журнальный столик, два кабинетных кресла и несколько стульев. Мне теперь кажется (после Набокова), что у каждой вещи в нашем доме есть своя душа. Если войти в кабинет ночью и не включать лампу, то можно заметить над всеми предметами какое-то мягкое, едва заметное свечение. И у всех есть свой особый запах. К папиному столу прикасаться строго-настрого запрещено. Когда отец сдается и соглашается, чтобы мама навела у него на столе порядок, то он — хозяин стола стоит непременно рядом и наблюдает, чтобы ничего со стола не исчезло, а каждая бумажечка и каждый листок легли строго на определенное место. Иными словами, папин кабинетный стол — это самая неприкосновенная вещь в нашем доме.

Дальше, вдоль стены тянутся длинные полки с книгами, которых здесь — уйма, почти как в нашей школьной библиотеке. Каких только нет. Даже Ленин со Сталиным. Папина гордость — двести томов какой-то древней библиотеки. Впрочем, у нее есть название — «Библиотека всемирной литературы». Отец говорит, что издавалась она еще во времена СССР и была страшным дефицитом. Сдохнуть можно. Их послушаешь, так у них все было дефицитом. Даже книги. А бабушка рассказывает, что у них и хлеб какое-то время был дефицитом и что из-за отсутствия хлеба какого-то советского президента сняли с поста. Непонятно, чем они в те времена занимались, если даже хлеба людям не хватало. Нет, я понимаю, когда была война. Там все может быть, но бабуля говорит, что дефицит хлеба случился лет через двадцать после войны.

Да, кстати, пока не забыл, мой дед родился в День Победы — аккурат 9 мая 1945 года. И его тоже зовут Михаилом. А вы думали, случайно, что ли, меня назвали Мишей? Как бы не так. Мы с дедом оба Михаилы Александровичи. Честно сказать, я сначала ненавидел свое имя. Даже мечтал сменить его, когда вырасту. А все из-за одной придурковатой одноклассницы — Оли Моисеевой (мы ее дразнили Моськой). Так вот, она постоянно называла меня медведем. Я злился и все время хотел ее побить. Она мне говорит: «Медведь!» — я ей отвечаю: «Заткнись, Моська!» А ей хоть бы хны — хохочет и продолжает меня обзывать. Таких дур поискать еще нужно, я вам честно говорю. Хотя вру. Да, вы знаете, я страшный лгун. Я постоянно что-то вру. Нет, не нарочно, а так почему-то получается. Вот, например, прихожу из школы домой. Отец спрашивает: «Как дела?» Я отвечаю: «Да все хорошо!» А у самого в дневнике запись от «классной»: «Мешал на уроке». Ляпну и думаю, ну что это я сразу правды-то не сказал, а вдруг отец сейчас проверит дневник. И вы знаете, что самое обидное? Не поверите. Когда я говорю правду, ну, что все у меня хорошо, отец никогда не требует показать дневник. Как только хотя бы чуточку совру, тут же говорит, а ну покажи дневник. Вот, скажите, почему так бывает? Совпадение или он чувствует, что я вру? Вы как считаете? Телепат он, что ли? Ой, беда. Беда с этими взрослыми. Странные люди. Иногда из-за какой-нибудь мелочи как разведут антимонию (снова бабушкино словечко), помереть хочется, а другой раз просто скажут, мол, не делай больше так. И главное, наперед никогда не узнаешь — будет эта самая антимония или просто «больше так не делай».

Минуточку. Сгоняю в Интернет. Вот нашел — мнение Ушакова. Разводить антимонию — заниматься пустой болтовней. Точно. Лилия Степановна, бабулечка моя, и где ты такие словечки выкапываешь?

Да, на чем мы остановились? Моська. Тут я тоже, конечно, привираю. Никакая она не придурковатая, наоборот, очень умная девчонка, учится почти на одни пятерки. Только вот с историей у нее почему-то постоянный напряг. Никак даты не научится запоминать. А так она мне даже нравится, симпатичная. Не самая красивая в классе, но симпатичная, точно говорю. Самая красивая у нас Наташка Бродская. Но она дружит с Максимом рыжим. Вот этот уж точно придурок. Как она может с ним дружить, ума не приложу? Но вот дружит и все. Я, конечно, тоже с ней подружился бы, но она бегает за этим идиотом, который из троек не выкисает. Я заметил, девчонкам вообще наплевать на оценки их дружков. Вот и пойми после этого мою бабушку, которая постоянно твердит, что если я буду плохо учиться, то и жена у меня будет дурой и что я вообще себе всю жизнь испорчу. Мне кажется, что бабуля моя уже из ума выживает. Ну почему это у меня жена будет дурой, если я сам ее буду выбирать? Кто мне объяснит? Захочу, выберу умную, не захочу — пусть будет дурой. Но это же зависит только от меня самого? Правильно? Или я чего-то не понимаю?