Ливень - Юрий Дьяконов

— Ну, Семеныч, давай свое медвежье сало.

— Ох ты, господи!.. Старый я дурак! — сокрушенно простонал кондуктор. — Сундучок же там… в туннеле…

— Да-а-а, дела-а-а, — расстроенно протянул комиссар.

— Я пойду. Принесу. Отпусти, Дмитрий Иванович. Может, и обойдется… Я удачливый, — просил старик. — Пропадет же парень…

— Не могу я, Семеныч, не могу… Сергей, подай из моего сундучка пару белья… Сергей!.. — комиссар обернулся. Сергея в будке не было. — Куда он девался?

— Так он еще давно проветриться вышел, — пробубнил Николай.

— Сереж-ка-а! — крикнул комиссар в проход на тендер.

— И-ду-у-у! — откуда-то издалека донесся приглушенный голос. А через несколько минут в будку, шатаясь, ввалился Сережка.

— Где тебя черти… — начал комиссар и запнулся.

Лицо, руки, белый берет Сережки перемазаны сажей. Он судорожно хватал ртом воздух.

— Сундучок!.. Мой сундучок! — вскрикнул Семеныч.

У ног Сережки стоял зеленый железный сундучок кондуктора.

— Был там?! — расстегивая ставший вдруг тугим ворот кителя, тихо спросил комиссар.

Сережка молча кивнул.

— Страшно было?

Сережка глотнул воздух и снова кивнул.

— Ах ты ж сукин сын! — так громко крикнул комиссар, что Вовка испугался: сейчас он ударит Сережку. Но комиссар шагнул вперед, крепко обнял Сережку за плечи и долго не отпускал: — Спасибо, сынок!

Когда Семеныч втирал медвежье сало в спину и грудь больного, боец очнулся, открыл глаза. Семеныч развел какое-то снадобье в медной кружке, сделанной из снарядной гильзы, поднес ко рту:

— На, выпей, воин. Все до дна. Только сперва воздух выдохни… Вот так!.. Хлебцем, хлебцем закуси… Ну, к утру здоров будешь. Держись…

Вскоре красноармеец заснул.

Третий час, как перестал дождь. А водопады, кажется, еще с большей яростью несутся в ущелье. Там, в горах, по-прежнему хлещет ливень. С тех пор, как в туннеле произошел обвал, йода стала прибывать еще быстрей. Добралась до рессор, под самый пол вагонов… Пришлось погасить паровозную топку.

Сиротливо стало в будке. Вовка потерял интерес ко всем этим циферблатам, трубкам и блестящим ручкам. Нахохлившись, сжавшись в комочек, он сидел под окошком на скамеечке машиниста. Молча переводил взгляд с одного на другого, будто спрашивал: «Ну, как? Что же будет дальше?»

Бородатый Гордей сопровождал вагоны со скотом, закупленным на Дону для молодого колхоза. Шесть лошадей, одиннадцать породистых коров и столько же молодых телок. Целое богатство!

Полтора года бились колхозники. По рублику собирали нужную сумму. Ох, и трудные это были рубли!.. И все вручили Гордею. Судьбу свою вручили.

Пятьдесят лет прожил Гордей на свете. Но никогда еще на его крутые плечи не ложился такой страшный груз ответственности. И он не оплошал. Копейки лишней не истратил, но купил все, о чем мечтали в долгие зимние вечера… Ждут круторогих степных красавиц луговины нетоптаной сочной травы. Строится новый телятник. Будет у колхоза свое породистое стадо. Потекут молочные реки… Еще вчера все, о чем мечталось, было так близко. А сегодня…

Чуя недоброе, скотина била копытами так, что трещали доски вагонов. Сквозь шум воды до паровоза долетали ржание лошадей, жалобное мычание коров.

Гордей метался с тендера в будку, из будки снова на тендер:

— Как же теперь быть-то, товарищи?! Ведь потопнет скотинка!.. Спасать надо!.. Ох ты, господи…

В карих глазах его была такая страшная мужичья тоска, что никто не выдерживал. Отворачивались.

Вынужденное безделье, чувство бессилия придавили людей непомерным грузом. Хотелось что-то делать, куда-то идти. Но что делать?.. Куда идти?.. Как помочь Гордею?.. Коровы — не белки, на крышу не вскочат. А кругом скалы вон какой крутизны!..

— Не ной, Гордей, — строго сказал комиссар. — Не рви душу себе и людям. Что мы — не понимаем?! Выход найти нужно. И мы найдем. А пока — точка! — он вылез наружу и все ходил и ходил по крышам. Всматривался в скалы и снова ходил.

Сережку удивляло поведение Николая. Большой, сильный, он, с тех пор, как принесли раненого часового, а потом погасили топку, как-то сник, сгорбился. Лицо покрылось желто-серыми пятнами. Николай брал лопату или кочергу, переставлял из правого угла в левый. А через минуту снова ставил на прежнее место. Большие навыкате блекло-голубые глаза его казались пустыми.

К пяти часам вечера вода поднялась сантиметров на тридцать выше пола вагонов. Скотина стояла уже по колено в воде и ревела, не переставая… Лицо Гордея почернело от горя. Торе распирало его сердце. Шатаясь, как пьяный, потрясая огромными ручищами перед лицом Николая, он говорил:

— Пойми, мил человек. Ты деревенский. Должон понять. Мысленное дело, чтобы такая скотинка пропала?!. Меня ж всем миром собирали. Наказывали: «Порадей для колхоза… Другая жизнь пойдет. На ноги встанем!.. Вот… И радел… Откупил коровку к коровке. Как картинки!.. А кони? Да с такими конями!.. А теперь что?!. — из глаз Гордея по щекам, по черной бороде покатились слезы. — Все прахом пойдет. Разор всему обществу!.. Да коли скотинке пропадать, лучше самому в омут…

То, что произошло в следующую минуту, ошеломило Сергея. Николай оттолкнул руки Гордея и злобно ощерился:

— Не цапай, дядя! Чего расквохтался… Стало быть, скотине на роду так написано… утопнуть… за грехи ваши… На что мне твоя скотина! — он уже кричал. — Вода до крыши дойдет… Куда деваться? О своей шкуре думать надо! Потопнем, как крысы! Дурак старый. Все потопнем!

Вовка, расширенными от ужаса глазами, смотрел на; Николая. Сережка рванулся из своего угла:

— Паникер! Трус!!!

В двери показалась голова комиссара. Презрительно взглянув на кочегара, он сказал:

— Стоп! Хватит истерик! Важней дело есть. Слушай приказ! Все идем спасать Гордеево стадо. На паровозе при раненом остаются Семеныч и Вовка. Ясно?.. За мной!

Дойдя по крышам до середины состава, комиссар остановился.

— Вот, — сказал он, — смотрите.

Часть подпорной стены, одетой бетоном, обвалилась. Полчаса назад сверху сорвалась глыба и, будто ножом, срезала угол. Образовался крутой, но уже не отвесный спуск, нижний конец которого скрывается в воде. Верхняя грань стены представляет собой узкую, всего метра в полтора, но длинную цементную площадку. Вот на эту площадку и решил комиссар перевести Гордеево стадо.

Первым открыли вагон с лошадьми. Но они топтались у двери, чуяли глубину и боялись перешагнуть порог. Их уговаривали, называли по кличкам. Потом стали кричать, бить палкой по крыше. Кони шарахались, пронзительно ржали, но не шли.

— Эх, горе-горькое! — сокрушался Гордей. — Чалую нужно! Чалую передом пустить… Старый дурак! До седых волос дожил, а плавать не научился. Что же теперича?!

— Николай, раздевайся! — приказал комиссар. — Поплывешь с лошадьми.

— Дмитрий Иванович, — взмолился кочегар, — не губи! Страшно же… Цыганка мне смерть от воды предсказала… на двадцатом году… Я тебе что хочешь… все сделаю. Ведь утопну я! Утопну! — большое тело Николая сотрясалось. Страх исказил лицо.

— Глаза б мои на тебя не смотрели! Трус поганый. Штаны по ошибке носишь! Тьфу!.. Сам поплыву…

— Дмитрий Иванович, — потянул комиссара за рукав Сережка. — Я поплыву! Можно? — и, боясь что он откажет, заторопился: — В Геленджике бухту знаете?.. Переплывал с мыса на мыс. Точно!..

Комиссар глянул Сережке в глаза, помедлил и решился:

— Иди, сынок… Мы тебя веревкой подстрахуем.

Сергей вмиг разделся. Спустился по веревке в вагон. Надел на самую смирную чалую кобылу Розу недоуздок с длинным поводом и поплыл к подпорной стене… Потянул за повод. Роза, подняв фонтаны брызг, бросилась в воду и поплыла за ним.

Тут и плыть-то было всего метров пятнадцать. Да уж больно холодна и враждебна взбаламученная желто-серая густая вода.

Сережка благополучно избежал столкновения с глыбой, может, той самой, что отбила угол стены и открыла путь для спасения животных. Пробился сквозь ветви полузатонувшей акации, упавшей сверху. Влез по откосу на площадку. Роза вслед за ним выбралась наверх, обернулась к поезду и громко призывно заржала. Тотчас ей ответил вороной жеребец Чемберлен и, не раздумывая, поплыл к Розе. За ним — одна за другой — остальные лошади.

— Давай назад! — приказал комиссар.

Сережка хотел уже возвращаться, но вдруг увидел на середине спуска кусок торчащего из бетона рельса. Красота! Он отвязал от себя веревку, захлестнул ее на рельсе морским узлом «удавкой» и закричал:

— Дмитрий Иванович! Зацепите за лестницу! Леер будет.

— Вот башковитый, чертенок! — обрадовался комиссар. Привязал второй конец веревки за железную лесенку, по которой поднимаются на крышу с тормозной площадки вагона.

Над водой от поезда к стене дугой прогнулся леер. Перехватывая руками по лееру, Сережка легко достиг вагона и влез на крышу. Холодный порывистый ветер бился в стены ущелья. Сережка дрожал. С него вмиг стянули мокрые трусы. Гордей заставил влезть в его штаны. Комиссар поверх рубашки накинул на него свой черный форменный китель.