Ливень - Юрий Дьяконов

Когда добрались до глыбы, где дежурил Вовка, все были мокрыми, облеплены грязью до самой макушки и еле держались на ногах от усталости.

Чем дальше от паровоза отходили ремонтники, тем веселее становилось на душе у комиссара. Когда они прошли большую половину пути до глыбы, на которой, как зайчонок на пеньке, торчал Вовка, комиссар вздохнул с облегчением и спросил:

— А что, Семеныч, первая тормозная площадка у нас, кажется, на пятом вагоне?

— Точно, Дмитрий Иванович.

— Давай, Семеныч. Отцепляй! Разорвем состав. — И на недоуменный взгляд старика ответил: — Так надо, Семеныч. Надо…

Когда кондуктор вернулся и доложил, что все в порядке, комиссар, освобождая тормоза, повернул ручку крана машиниста влево и тихонько двинул локомотив вперед. Колеса пробуксовали раз, другой… Видно, на рельсах осела скользкая глина. Потом колеса нашли опору, потянули стальную громаду вперед…

Паровоз заметно кренился то в ту, то в другую сторону: рельсы на размытом водой полотне прогибались, оседали под многотонной тяжестью локомотива… Но комиссар, крепко сцепив зубы, упорно, сантиметр за сантиметром, продвигал паровоз с коротким составом из пяти вагонов все вперед и вперед.

Чуть не коснувшись буферами Вовкиной глыбы, перегородившей дорогу, паровоз остановился и вдруг радостно, победно загудел!..

Пока высушили у горячей топки мокрую одежду и поужинали, наступила ночь.

И опять, как и в прошлую ночь, не спал комиссар. Выходил на тендер. Всматривался в скалы. Да что увидишь в безлунную ночь в глубоком ущелье. Вслушивался, не зашуршат ли струйки щебня — предвестники грозного обвала. Нет. Тихо. Пока… Чувство близкой опасности, знакомое фронтовикам-разведчикам, когда врага не видишь, не слышишь, но ощущаешь его, здесь, рядом, на расстоянии вытянутой руки, охватило комиссара, не давало сомкнуть глаз. Вновь и вновь мысль возвращалась к делам прошедшего дня. Все ли учел? Все ли возможности использовал, чтобы спасти людей, спасти поезд?

Грозный, все нарастающий грохот ударил в уши. Сергея будто пружиной подбросило вверх. Но что-то тяжелое навалилось на него, прижало лицом к полу. Трудно стало дышать. «Обвалилась скала! — мелькнуло в сознании. — А Вовка?! — но под рукой шевельнулось теплое Вовкино плечо. — Жив!»

Грохот обвала бился о стены ущелья, усиленный эхом, молотками гвоздил, по голове, ощущался всем телом…

Сергей попытался подняться на четвереньки. Но тяжесть, придавившая его, шевельнулась и голосом комиссара приказала:

— Лежи! Может, еще не все…

Но это оказалось все. В ущелье постепенно затихло. Только слышалось шуршание сползающих вниз потоков щебня да тревожное ржание лошадей. Тяжелое тело комиссара, прикрывшее Сережку с Вовкой, приподнялось. Оба сразу вскочили на ноги.

— Сережа! Я боюсь! — крикнул Вовка.

Сергей прижал дрожащее тело Вовки к себе и успокаивал:

— Чудак! Самое страшное уже прошло!

— Из будки никому не выходить! — приказал комиссар.

Все молча смотрели в окна. Черное небо над ущельем стало светлеть, наливаться густой синевой. Приближался рассвет…

В ярком утреннем свете с крыши пятого вагона они увидели, что произошло ночью. Гора скальных обломков чуть не с двухэтажный дом высотой перегородила ущелье поперек, похоронив под собой железнодорожное полотно. Серые и желтые каменные глыбы, иные с товарный вагон величиной, громоздились вперемешку с землей, покрытой дерном, россыпями щебня, исковерканными кустами, толстыми стволами деревьев, сломанными, как спички, слепой, неукротимой силой.

Комиссар облегченно вздохнул: все вагоны целы. Каменная лавина обрушилась как раз посреди разорванного на две части состава.

— Матерь божья! — побледнев, вскрикнул Николай и перекрестился. — Ведь точно на то место упала, где паровоз стоял… Все наврала гадалка. Выходит, не от воды мне гибель грозила, а от камня.

— Фу-у-у-ух! Славно-то как, Дмитрий Иванович! — обрадовался Гордей, пересчитав свое стадо. — Все целехоньки!

— Ну, спасибо за все, товарищи, — сказал красноармеец Антон. — Скоро наши придут. Мне на посту быть положено, — попрощался со всеми, закинул винтовку за спину и спустился на землю.

Едва островерхая буденовка часового скрылась за каменными глыбами, как раздался громовой голос Гордея:

— Смотрите! Едут! Едут!

Все выскочили на тендер. Из-за поворота показалась маленькая ручная дрезина. Не доехав десятка шагов до глыбы, преградившей путь, она остановилась. Четверо соскочили с дрезины и, по щиколотки проваливаясь в жидкую грязь, заспешили к паровозу. Один — военный. Двое — в железнодорожной форме.

А впереди всех… Сергей даже на миг зажмурился: не поверил… Впереди всех шагал старший вожатый лагеря Боря Марченко.

— Вовка, ты видишь, кто приехал? Айда за мной!

Сергей мигом слетел с тендера и, перескакивая со шпалы на шпалу, побежал навстречу, так и не придумав, что же он скажет в свое оправдание.

— Боря! Я виноват, конечно… — начал он.

— Се-ре-га! — радостно протянул старший вожатый, обнимая его за плечи. — Да оставь ты эти китайские церемонии. Главное — оба живы-здоровы!.. А где же задевался наш…

Сергей обернулся. Но Вовки рядом с ним не было. Хитрец сообразил, что не в его интересах торопить события. Застенчиво улыбаясь, Вовка выглядывал из-за падежной широкой спины дяди Гордея. Он подошел к Боре только тогда, когда понял, что немедленной взбучки сейчас не будет. А что будет потом, его не очень беспокоило, ибо Вовка был оптимистом от рождения и будущее всегда представлялось ему только в бодрых, радужных тонах…

Сергей попрощался с Гордеем, Николаем, старым кондуктором. Подошел к Лозовому.

— Ты мне адресок свой запиши, — сказал комиссар, протягивая Сергею блокнот. — Мало ли что… А меня найти совсем легко. Сразу за вокзалом. Запомни: Заречная, 16… Да, значит… Ну что же тебе, сынок, пожелать на прощание… Расти. Мужай. На вас наша надежда. Будь, как штык. Ведь впереди у вас не все цветочки. Будут и бои… Запомни: будут… Ну, иди, — и подтолкнул в плечо.