Старые долги - Ande
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как только мне исполнилось восемнадцать, я ушел из дома. А до этого времени вообще ни о чем всерьез не задумывался, и жил по родительскому плану. Правда, ушел я в армию, больше бежать было некуда. Та история меня конечно здорово переломала. Только в армии и спасся.
Армия? Нуууу… Прапорщик Подопригора… гандон штопаный… урод … И что мне там исправлять? Если быть беспристрастным, вся эта беготня с оружием, под руководством двух больных на всю голову прапорщиков, сильно помогла мне в дальнейшем. Хотя бы с точки зрения здоровья. Да и служил я в тихой Эстонии. Предварительно закончил водительские курсы. Маменька и здесь вмешалась. С военкомом она дружила и выбрала мне, с ее точки зрения, самый комфортный вариант. А не идти… а что выиграю? Раз все по второму разу, то просто пропущу я армию. Пусть её.
Институт? Институт я, естественно, выбрал сам. Наиболее далекий от сферы деятельности родителей. И после армии без труда поступил.
И что, опять сидеть на лекциях? Ходить со всеми на овощебазу?
Но, если по честному, первый курс я до сих пор вспоминаю с теплой ностальгией. Я отслужил два года и учился в институте. Был безумно влюблен в однокурсницу, которая вроде бы даже отвечала мне взаимностью. Планировал женитьбу. Жизнь была радостной, понятной и предсказуемой. Прямо в стиле соцреализма. Будущее выглядело близким, реальным и, ясное дело, счастливым.
На втором курсе любимая послала меня далеко и навсегда. Я взялся страдать. Да так художественно страдал, что не было отбоя от утешительниц. Увлекся питерским андеграундом и музыкой. Дальнейшая учеба прошла под девизом — секс, бухло и рок-н-ролл…
После института перебрался в Москву. Там-то я понял, что такое профессиональная музыка и настоящие деньги. И осознал, что нужно выбрать что-то одно. Да и выбора, по сути, не было. Музыкант я был — так себе.
Тогда я, как уверял сам себя — временно, завязал с рок-н-роллом. И ввязался в свою первую авантюру с поставкой нефтепродуктов. А дальше все неразрывно цеплялось одно за другое, пока не привело меня в джип на Новорижском шоссе.
Семья у меня была замечательная. До нелепой смерти жены, я всерьез считал себя счастливчиком. Страшно гордился, да и горжусь, женой и сыновьями.
Ну и что мне править в своей жизни? Не ехать с женой кататься в горы? Но это было в две тысячи четырнадцатом…
Нет, как у всякого человека, у меня есть то, что вспоминается со стыдом. Это, как правило, совершеннейшая ерунда. Но вспоминать почему то мучительно. Однако из за пары неудачных фраз переноситься в прошлое просто нелепо.
А пепельница-то — не заполняется! Я уж полпачки выкурил… Ха! И сигареты не кончаются… Технологии будущего, понимаешь…
Итак. Что и когда менять? Отец погиб когда я служил в армии. Это можно предотвратить? Ту аварию — да. А вот гибель отца — сомневаюсь. Ох, не зря он так жил, те несколько лет перед смертью. Он ее искал… Ну и что я могу сделать? Нда…
По большему счету, в плавном течении моей бурной жизни есть четыре выпавших года. После того как я в начале второго курса расстался (ну-да, ну-да, она со мной) с Максимовой, я откровенно маялся фигней. Пока не попал в Москву. А вокруг тогда происходило много всего занятного. Прожить это время снова будет наверное интересно…
Ну вот. Определился.
Я потушил сигарету. И произнес в пустоту:
— «Тридцать первое Августа тысяча девятьсот восемьдесят шестого года. Утро.».
Сознание угасло.
Глава 2
Вокруг стоял гул. Кто-то энергично толкал меня в плечо.
— Тоха, бля! Просыпайся давай! Через пол-часа приземляемся, а ты как мертвый.
Я открыл глаза. Усатый, смутно знакомый брюнет лет двадцати пяти, тряс меня как мешок. Я сидел в кресле возле иллюминатора. Брюнет сидел в соседнем кресле.
— Ты кто? — спросил я.
Вокруг раздался гогот. Я огляделся. Я находился в самолете. Через проход ржали два парня в странной униформе защитного цвета. На груди красная эмблема ВССО. Из за кресла спереди высунулась хорошо знакомая рожа:
— Гыыы, Тоха!! Не каждый признается что он — Голубь!
Словив леща от моего соседа, голова исчезла.
Фил!!! Филипп Каганов. Мой институтский приятель. А тряс меня Серега Голубев, по кличке Голубь. А через проход сидят Ермак и Кока. И во всех соседних креслах самолета сидит студенческий строительный отряд «Юность». Возвращается в Ленинград из Казахстана. Ё-МАЁ!!! Память забавная штука. Я помнил, что тридцать первого августа, вечером, поехал с курсом в колхоз, на картошку. А вот то, что утром прилетел из Омска, до которого мы всю ночь ехали на автобусе — напрочь забыл.
Серега поправил воротник моей куртки:
— Ты, спишь и спишь, еду проспал. Я уж волноваться начал. Может плохо, думаю…
Откинувшись в кресле, закрыл глаза. Я думал оказаться в общаге. Нужно собраться!
— Пойду, отолью.
Мы сидели в хвосте. Так что туалеты рядом. А самолет у нас какой, интересно? И не спросишь!
В отсеке после салона стояли две стюардессы лет тридцати — тридцати пяти. Ничего такие. Ноги, попки. Встретили меня суровыми взглядами.
— Проспал обед, парень? Все уже. Скоро посадка.
— Мне бы в туалет!
Стюардессы посторонились.
Я запер дверь и посмотрел в зеркало. Худощавый юнец. Обгорелое на солнце лицо. Выгоревшие волосы почти до плеч, и редеющие на макушке. Худой и страшно молодой. Мне на днях исполнилось двадцать три. То-то стюры на меня ноль внимания. Внешне я им никто. Не возможный партнер, а в дети гожусь. Да и этому парню, в зеркале, эти старые клячи неинтересны…
А я давно привык, что стюардессы со мной предупредительны и услужливы. И тут меня накрыло. Захлопнул крышку унитаза, сел, и сжал руками голову. Хотелось громко завыть.
